Федор.
А вы лучше не называйте меня голодранцем. Ого! Кончились голодранцы! Это вы сами, Штефан, превратились в бог знает кого. Когда-то вы и Ивана Негрича голытьбой называли, а теперь попробуйте-ка, будьте добры, попробуйте! Хотел бы я услышать и увидеть!..
(Жалобно.)
А глумиться надо мной невелика хитрость. Я что? Калека. Еще с той войны в живом теле ношу итальянскую пулю. Я что? Я бедный.
(Всхлипывает.)
Штефан
(издевательски).
Иди в колхоз — будешь богатым!..
Федор.
И пойду. Так и знайте, что пойду! Только жену обломаю. Как только плакать перестанет, пойду. Есть у меня полтора морга земли, а в колхозе куда больше будет. А у вас было сто, а осталась одна печь да и та зятева.
(Смеется в кулак.)
Баба Олена
(показываясь на печи).
О господи, господи!
Федор.
Так вот и моя все стонет.
(Ковыляет к печке.)
Бабка Олена, вы уже знаете?
Баба Олена.
Что?
Федор.
Лев убежал из зверинца!
Баба Олена.
Кто?
Федор.
Лев, говорю!
Баба Олена.
Какой лев?
Федор.
Лобастый и глазастый.
Баба Олена.
А что ему нужно?
Штефан.
Иди-иди! Не морочь голову дурной бабе!
Баба Олена
(Федору).
Что он говорит тебе?
Федор
(показывает рукой).
Рот!.. Мне Штефан рот закрывает.
Баба Олена.
Рот? Болячка бы его задавила, ирода! Не даст ко мне людям подойти, палач. Вот мучитель, вот вор!
Штефан
(задыхаясь от оскорбления).
Я, Штефан Петрич, хозяин над хозяевами,— вор?
Баба Олена.
Вор! Вор! Вор! И вся твоя жизнь — одно сплошное воровство! Да-да! Так!
Штефан.
Так, говоришь? Ну, теперь перекрестись, ведьма!
(Вытягивает из-под кровати костыль.)
Федор
(машинально крестится).
Христе боже! Еще в свидетели потащат...
(Стрелой вылетает из хаты.)
Штефан
(ничего не соображая от злобы).
Убью!!
Баба Олена.
Ой! Убьет злодей! Вор! Вор! Вор! Ой!
Штефан ударяет ее костылем в плечо.
(Кричит.)
Ой, матерь божья! Убьет!..
Со двора вбегает
Варвара,
за ней —
Отец Юлиан.
Варвара.
Дядя Штефан!
Баба Олена.
Ой, убил, ирод! Убил, поганец! Убил, злодей!
Варвара
(подходя ближе).
Что это такое? В нашей хате?
Штефан. В какой — вашей? За свои деньги, своим потом и кровью для покойной дочери построил, а ты, цыганское отродье, говоришь: «В нашей». Поздыхали бы вы все без меня, как рыжие мыши! А теперь...
Варвара
(перебивая).
А теперь замолчите и больше ни слова.
Штефан.
Это ты мне говоришь, цыганское отродье?
Варвара.
Вам, Штефан Петрич!
Штефан.
Я приголубил тебя малым дитятком, когда брата моего Петра и ту его цыганскую приблуду в войну холерой побило, а ты...
Варвара.
Мою мать оставьте в покое! Вы уже достаточно поизмывались над ней при жизни.
Штефан.
А я-то, дурень, кормил тебя, одевал, в школу посылал.
Варвара.
Вы захватили землю моего отца.
Штефан.
И с
того вы теперь завладели всем, что я имел.
(Поднимая кулаки.)
О, будьте вы про...
Варвара
(перебивая).
Выйдите! Там вас немного остудит, тогда и вернетесь в хату. А теперь выйдите!
Штефан,
постояв минуту, опускает кулаки, сгибается в три погибели и опрометью выбегает из хаты. Варвара подходит к бабе Олене.
Баба Олена.
Варварочка, солнце мое... Спасибо. Едва не убил меня, вор проклятый. Подай, родная, воды.
Варвара
(подает ей кружку с водой).
Пейте на здоровье.
(Отцу Юлиану.)
Кстати, с той поры, как Штефан с теткой переселились к нам, такая вспышка у него впервые. Не знаю, чего он разбушевался? Словно силу вновь почуял! И еще одно меня тревожит: где Параска? В школе ее не было...
(Подходит к печке, заглядывает в горшки.)
И дома также. Обед готовил Штефан.
Отец Юлиан.
Быть может, испугалась льва и отсиживается у соседей?
Варвара. Нет, это ла нее не похоже.
Отец Юлиан.
День теперь для меня больше не день, а ночь перестала быть ночь».
Варвара.
А вы как думаете: это хорошо или нет?
Отец Юлиан.
Я... не знаю...
Варвара.
Неужели... не знаете?
Отец Юлиан
(наклонив голову).
Три года я жил мыслью о новом колоколе. Его голос убаюкивал меня, он наяву звенел в моих ушах, он подбадривал меня в самые тяжкие минуты. Сперва казалось, что это поет во мне печальная душа старого коло- -кола, перелитого гитлеровцами на орудия, потом мое сердце поверило, что голосом призрачного колокола говорит со мной бог. Но сегодня, когда я услышал этот страшный звериный рев, что- то в моей душе надломилось, утихло. Так утихает надтреснутый колокол.
Варвара.
Вам хоть помогает в таких случаях молитва...
(Садится на лавку, обхватывает руками колени, наклоняет голову.)
Отец Юлиан.
Когда я впервые увидел обезображенную ладонь Параски, мне хотелось целовать эту детскую руку, ибо в моих глазах ее раны были ранами Иисуса, ранами, из которых слезится любовь. Эта любовь, и только она, была подругой моей в золотом
тумане последних лет.
Варвара на мгновение поднимает голову.
Для гнева, для ненависти к тем, кто нанес ребенку эту рану, в моем сердце тогда места еще не нашлось. Но вот сегодня поутру я впервые почувствовал ее жгучий вкус. Я попробовал молиться, но даже молитва звучит сегодня в моих устах, как гимн ненависти.
Варвара.
И вы считаете, что это на самом деле так? Что это возможно?
Отец Юлиан.
Что именно?
Варвара
(с мнимым спокойствием).
Ну, эта быстрая метаморфоза, или, как ее там, когда любовь, внезапная и сильная, как буря, так внезапно уступает место... ненависти?
Пауза.
Отец Юлиан
(тихо).
Я думаю, что ненависть, как любовь, рождается долго, в муках, но, родившись раз, она срывается, как буря. Но... почему вы спрашиваете меня об этом?
Варвара
(быстро встает).
Это весь ваш ответ?
Отец Юлиан.
Прошу прощения, но я не знаю, что вы требуете от меня?
Варвара быстрыми шагами ходит по хате, похрустывая от волнения пальцами. Потом хватает пелерину и портфель и направляется в свою комнату.
А то, что я чувствую сейчас, пересказать вам не могу. Я могу лишь сказать, что я думаю.
Варвара
(останавливаясь).
Говорите.
Отец Юлиан
(тихо, рисуя что-то палкой на полу).
Я думаю, точнее сказать, я боюсь, что эта... буря может окончиться громом. Громом с ясного неба.
Варвара
(овладев собой).
Что же дает вам основание думать так?
Отец Юлиан
(вздохнув).
Сам не знаю. А может, именно то, от чего так дрожат сейчас ваши губы.
Варвара отворачивается.
Одни называют это логикой фактов, другие — интуицией, а третьи...
(Замолкает.)
Варвара
(глухим голосом).
А третьи?..
Отец Юлиан.
Предчувствием.
Варвара
(медленно направляется в свою комнату; пола зажатой в руке пелерины тянется за ней по полу. В дверях).
Простите, минуточку, я переоденусь.
(Уходит.)
