Джей-Ти счел своим долгом подготовить мальчиков, но они были слишком заняты обсуждением замысловатых теорий насчет собачьих способностей. Они учитывали течение, ветер, потребность в тени и отдыхе; Мэтью, друживший с математикой, подсчитал, что в зависимости оттого, где они разобьют лагерь, пес появится в промежутке между пятью и шестью часами вечера.

— Собаки очень умные, — сказал Сэм брату.

— Может, дадим ему другое имя?

— Если хочешь, можем придумать что-нибудь получше.

— Мне нравится Миксер.

— Мне тоже.

Мэтью ударил ногой по воде.

— Наверное, мама не разрешит ему спать в нашей комнате.

— Ни за что.

— Придется приводить его тайком.

— Папа нам поможет.

— Но он все время в Японии.

— Он сказал маме, что больше не будет проводить там столько времени, — хмыкнул Сэм.

— Круто!

В маленькой, тускло освещенной палате на втором этаже флагстаффской клиники Эми сидела на постели и пыталась читать брошюру о грудном вскармливании. Рядом, в пластмассовой кроватке, лежал малыш, запеленутый во фланелевое одеяльце. Он спал уже полчаса. Медсестра сказала, что Эми должна поспать, когда уснет ребенок, но девушка не чувствовала усталости. Сьюзен вышла купить еды, и Эми осталась одна.

«Убедитесь, что ребенок как следует ухватился, иначе у вас будут болеть соски. См. иллюстрацию».

Эми рассматривала красивую картинку, изображавшую круглую розовую грудь, которую сосал хорошенький младенец. Мать и дитя на рисунке обожающе взирали друг на друга. Эми посмотрела на себя — груди у нее были огромными, белыми, пухлыми, сплошь в жилках. А соски выглядели просто ужасно — как большие коричневые сосиски. Будь она ребенком, сбежала бы от одного взгляда.

Она уже пыталась покормить сына — он неуклюже мотал головой, чмокал, сосал, но Эми не знала, можно ли считать это удачным опытом. Завтра утром должен был прийти консультант по кормлению. Эми велели кормить ребенка, даже если она не знает, собирается оставить его или нет. Эми очень хотела, чтобы пришла дежурная медсестра и сказала, правильно ли она это делает, но на попечении дежурной были еще три роженицы.

«Пощекочите ребенку щеку, чтобы стимулировать сосательный рефлекс».

Эми села и заглянула в кроватку. Голова малыша была удлиненная и заостренной формы — честно говоря, довольно безобразная. К кроватке привязали синюю карточку с фамилиями пациентки и врача; там, где должно было значиться имя ребенка, написали просто «Ван Дорен». Эми решила, что лучше пока не думать об именах.

«Выпейте стакан воды или сока перед кормлением».

Ей оставили огромный кувшин с больничным логотипом и исправно наполняли его холодной водой — очень приятной на вкус. Питьевая вода на реке всегда была теплой, и Эми забыла, как хороша вода со льдом, — она пила, пила и пила. В вертолете она измучилась от жажды. Во время полета Эми пыталась увидеть реку, но была вынуждена лежать на спине и видела только синее небо и редкие облака. Раньше она никогда не летала на вертолете и теперь жалела, что не в состоянии была насладиться этим. Когда они приземлились, Эми почувствовала себя героиней телешоу — столько народу кинулось к ней навстречу. Прежде чем она успела что-нибудь сказать, ребенка забрали, и девушка запаниковала: она не успела поставить на младенце какой-нибудь опознавательный знак, чтобы его не перепутали (об этом писали в «Нэшнл инкуайер»). Что, если младенца подменят? Сумеет ли она различить детей? Она достаточно долго смотрела на малыша, чтобы заметить подмену?

«Острые блюда могут повлиять на вкус молока. Если ребенок беспокоится, исключите эти блюда из своего рациона».

Эми надеялась, что мать принесет энчилады, но теперь подумала, что не стоит. С другой стороны, можно попробовать и проверить, как это понравится ребенку. Может быть, он оценит молоко со вкусом энчилады.

Вскоре она услышала шаги в коридоре, и на пороге появилась Сьюзен с большим пакетом. Мать по-прежнему была одета как на реке, но сняла кепку — волосы у нее спутались и были темнее, чем обычно, на лбу виднелась белая полоса незагоревшей кожи.

— Индейка, — объявила она, протягивая Эми пакет. — Только не слишком налегай.

Эми жадно схватила сандвич и откусила. Бутерброд пах холодильником, но тем не менее был вкусный. На грудь ей упало несколько обрезков салата, Эми подобрала их и съела.

— А где медсестра? — спросила Сьюзен и села.

— Занята, — жуя, ответила Эми.

— Малыш давно спит?

— Полчаса.

— Ты поспала?

— Нет. Зато прочитала, сколько жидкости мне нужно пить. Ты принесла колы?

Сьюзен протянула дочери большой стакан с соломинкой, и Эми отхлебнула, а потом взглянула на мать.

— Хочешь есть?..

— Я уже съела сандвич. — Сьюзен поправила покрывало на кровати.

Эми взглянула на ее тонкие пальцы и вспомнила их прикосновение — в вертолете. Она ни за что не сказала бы этого вслух, но Эми очень хотелось, чтобы мать не только убрала с ее лба прядь волос, но и провела пальцами по волосам, начиная с висков, снова и снова, как она делала в детстве, когда Эми болела.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Сьюзен.

— Нормально.

— Точно?

— Ну да.

— Может быть, тебе разрешат принять сидячую ванну.

Эми вспомнила пластмассовую емкость, которую время от времени устанавливали на унитаз в материнской ванной. Эта штука всегда озадачивала Эми, но теперь она вдруг осознала ее ценность.

— Я вот о чем хочу поговорить… — забормотала Сьюзен, и Эми подумала: началось.

«Кто отец ребенка?

Как это случилось?

Ты разве не заметила, что у тебя прекратились месячные?

Что ты теперь намерена делать?»

Но вместо этого Сьюзен сказала:

— Интересно, есть ли здесь вихревая ванна? В той больнице, где я тебя рожала, была такая. Пойду узнаю. Я скоро вернусь.

«Нет, останься», — хотела сказать Эми, но мать уже вышла.

Ребенок зашевелился. Эми посмотрела на него — малыш выгнул спинку и поморщился. И зачем их так туго пеленать? Она потянулась в кроватку, подсунула руки под маленький сверток и осторожно приподняла. Малыш как будто ничего не весил. Эми расстегнула больничный халат, поднесла младенца к груди, пощекотала щечку, как было сказано в брошюре, и он скривил рот на сторону с типично гангстерским выражением. Эми всунула огромный сосок ему в рот, но малыш начал сопеть и девушка испугалась, что задушит его. Она подержала сына на весу, и ребенок начал плакать. Эми — тоже. Грудь у нее болела, и девушке хотелось, чтобы мать не уходила, чтобы вернулся вчерашний день, накануне Лавы, когда она еще не была беременна, когда не было никакого ребенка и у нее всего лишь болел живот — досадно, но терпимо.

Она услышала шелест бумажной салфетки и открыла глаза. Сьюзен стояла у кровати, и Эми увидела самое печальное зрелище на свете: ее мать плакала. От этого Эми зарыдала еще пуще.

Сьюзен взяла ребенка, и Эми высморкалась. Как только девушка успокоилась, Сьюзен вернула малыша на место, а потом пальцем осторожно открыла крошечный детский ротик, одновременно направляя головку ребенка к материнской груди, и помогла вставить сосок. Малыш уцепился за грудь и принялся работать челюстями — Эми ощутила внутреннее натяжение.

— Зачем мне его кормить, если я не собираюсь оставлять ребенка себе?

— Потому что это ему полезно, — ответила Сьюзен.

— Если это для него полезно, значит, мне и дальше нужно его кормить — то есть я не должна от него отказываться. Но если я продолжу его кормить, то просто не смогу потом от него отказаться, мне захочется оставить ребенка.

— Ш-ш-ш. — Сьюзен протянула дочери чистую салфетку, потом велела немного податься вперед. Она встала позади, достала расческу и начала распутывать волосы Эми. — Все уладится, — сказала Сьюзен. — Никто тебя не торопит.

— Я не знаю, кто его отец, — шепнула Эми.