— Привет, газон конгрегационалистов. Прекрасно выглядишь сегодня, — улыбаясь, с обожанием сказал Кенни.

— Добрый день, маленькая зеленая изгородь. Надо тебя подстричь, да? Завтра утром посмотрю, что можно для тебя сделать.

Старики, пустившие корни на скамейках напротив здания суда, греясь в последних теплых, солнечных лучах года, открыли сонные глаза и посмотрели на Кенни.

— Идет Кенни Стернс, — сказал один из них и вытащил из кармана золотые часы. — Направляется к школам. Должен успеть до трех.

— Глянь-ка, как он раскланивается, улыбается и разговаривает с этой изгородью. У него не в порядке с головой. И никогда не было в порядке.

— Я бы так не сказал, — отозвался Клейтон Фрейзер, который к этому времени ослаб и постарел, но все еще любил поспорить. — С Кенни все было в порядке до того несчастного случая. Он и сейчас в порядке. Может, пьет немного больше, но он не единственный, кто пьет в этом городе.

— Несчастный случай, ну ты и сказал! Это был вовсе не несчастный случай, когда Кенни рубанул себе ногу. Это было, когда все эти ребята спустились в его подвал и остались там на всю зиму, а потом все перепились, устроили драку и поножовщину. Вот тогда Кенни и не повезло с ногой.

— И вовсе не на всю зиму, — порывисто возразил Клейтон. — Ребята оставались в подвале Кенни не больше пяти-шести недель. И не было никакой пьяной драки. Кенни упал со ступенек, когда у него в руках был топор, и повредил себе ногу. Вот что тогда случилось.

— Это его версия. Я слышал другое. В любом случае — какая разница? Это не отучило Кенни пить. Не думаю, чтобы хоть раз за десять лет от него не пахло спиртным. Не удивительно, что его жена ведет себя так, как она себя ведет.

— Джинни никогда нельзя было назвать хорошей девушкой, — сказал Клейтон и сдвинул старую фетровую шляпу на глаза. — Никогда. Это первая причина — почему пьет Кенни.

— Может, и так. Но нельзя упрекать ее в том, что она не изменилась, если он не собирается изменяться тоже.

— Джинни должна немного измениться, я вам скажу, — Клейтон Фрейзер, как всегда, хотел, чтобы его слово было последним. — Она с самого рождения занимается тем, чем занимается, а Кенни, по крайней мере, родился трезвым.

Никто из присутствующих не нашел подходящего способа продолжить разговор, и поэтому они повернулись и молча наблюдали, как Кенни Стернс свернул на Кленовую улицу и исчез из вида. И никому из них не пришло в голову, что они годами, день за днем, наблюдают, как Кенни Стернс сворачивает на Кленовую улицу и исчезает из виду.

— Привет, двухголовые Квимби, — сказал Кенни темно-красным астрам. — Нет, так не пойдет. Подождите-ка минутку.

Кенни долго стоял напротив дома по Кленовой улице, который он помогал красить прошлой весной. Он почесал свою загорелую, задубелую холку. Шторы на окнах были закрыты ровно наполовину, это и освежило память Кенни. Он повернулся к астрам и церемонно поклонился.

— Извините, — сказал он. — Привет, двухголовые Картеры, прошу прощения. — Какое-то время он, задумчиво нахмурясь, стоял на месте. — Не знаю, но я бы предпочел, чтобы меня называли Квимби, пусть даже по ошибке.

Счастливый оттого, что ему удалось, как он считал, нанести сильнейшее оскорбление Картерам, Кенни продолжил свой путь к школам. У живой изгороди, разделяющей школы, Кенни остановился и посмотрел вверх, на колокольню. Вот и он! Сверкает и подмигивает ярче духового оркестра на октябрьском солнце.

— Привет, моя прелесть! — обратился Кенни к школьному колоколу. — Сейчас я к тебе приду!

Начищенный колокол одобрительно блестел и подмигивал, пока Кенни подходил к главному входу в начальную школу. Кенни так стремился на встречу со своим колоколом, как не стремился ни к чему другому.

Знает ли об этом колокол, думал Кенни. Конечно, он знает. Вот каким черным, без любви и заботы, он стал, когда произошел тот несчастный случай. А теперь, когда Кенни вернулся, колокол просто сияет!

— Думал, я умер тогда, а, прелесть моя? — спросил Кенни.

Много народу тогда посчитали, что он умер, подумал Кенни. Даже старина Док. О, потом-то они все это отрицали, но Кенни помнил, как они тогда говорили. Он помнил, как над ним склонился Док, как будто это было только вчера.

— Если я когда-нибудь видел мертвого, то он мертв, — сказал Док, а Кенни ответил:

— Вот уж черта с два! — но его никто не услышал.

Двое здоровых парней уложили его во что-то типа кровати и понесли. Они отволокли его в больницу, Кенни помнил. Все эти сестры тоже думали, что он умер, Кенни орал им, что это не так, но они не слышали его, как и Док. Джинни думала, что он умер или, во всяком случае, умирает.

— Он умер, Док? — Кенни ясно слышал, как она спрашивает Дока.

— Ты, сука, я не умер! — кричал Кенни, но она не слышала его.

— Думала, я умер, да? — говорил ей потом Кенни. — Ну, так я не умер и не собирался умирать. Такого парня не убьешь ударом топора по ноге!

— Клянусь Иисусом, это точно! — гремел Кенни, обращаясь к своему колоколу. — Чтобы убить такого парня, надо что-нибудь посерьезнее, чем какой-то чертов порез!

Голос Кенни легко проник через открытое окно в класс, где мисс Элси Тронтон вела урок. Еще не стихло эхо от голоса Кенни, мисс Тронтон постучала по краю своего стола, пытаясь восстановить порядок, который всегда нарушали реплики Кенни.

«Он снова пьян, — бессильно подумала мисс Тронтон. — С Кенни что-то надо делать. Я должна вынести это на школьный комитет. В один прекрасный день он свалится с колокольни или упадет вниз головой в лестничный пролет, и это будет конец Кенни. Печальный конец напрасно прожитой жизни».

Позднее мисс Тронтон припоминала свои мысли в ту конкретную пятницу, но в этот момент у нее больше не было на это времени. Она постучала по краю стола и задала свой вечный вопрос о том, кто хочет провести с ней тридцать минут после уроков. Наконец в классе восстановилась тишина, но с каждым днем мисс Тронтон становилось все труднее и труднее держать в железных руках своих учеников. В большинстве случаев она могла, как советовали ей молодые, сообразительные учителя, обвинить в этом родителей своих учеников. Плохое поведение в классе, говорили молодые умницы учителя, является прямым отражением обстановки в доме ребенка. За последние четыре года мисс Тронтон привыкла к слову, которое не было популярным во времена, когда она училась в Смит-колледже. Это слово — «комплекс». У каждого ребенка есть хотя бы один комплекс, говорили молодые умницы учителя, и именно этот комплекс — источник плохого поведения ученика в классе. В большинстве случаев мисс Тронтон нормально воспринимала все эти новые теории, но иногда, особенно, когда она чувствовала себя усталой, как это всегда бывало по пятницам, мисс Тронтон воспоминала времена, когда ей не составляло труда заставить ученика, есть у него комплекс или нет, вести себя хорошо, пока он находится в ее классе. В такие дни, как этот, мисс Тронтон понимала, что стареет и что она действительно очень и очень устала.

— Можешь читать до конца урока, Джо, — сказала она, взглянув на часы. Было без десяти три.

Джо Кросс встал и начал читать вслух отрывок из «Приключений Тома Сойера». Читал он хорошо, четко произнося слова, но без выражения, как читают мальчики в начальной школе, когда их вызывают читать вслух перед своими сверстниками. Мисс Тронтон прикрыла глаза, к происходящему в классе была подключена только та часть ее мозга, которая сигнализирует опытному учителю о неправильно произнесенном слове.

Вот перед вами, думала мисс Тронтон, ребенок, у которого должен быть весь набор комплексов из этих книг. Вечно пьяный негодяй-отец, который бросил его, мать, покончившая жизнь самоубийством, постоянное отсутствие нормальной, здоровой пищи, достойного жилья и одежды — до тех пор, пока ему не исполнилось девять лет. И тем не менее, после того, как его жизнь наладилась, похоже, что у него гораздо меньше комплексов, чем у других детей. Он самый сообразительный мальчик в классе, нарушает дисциплину реже, чем все остальные, а вне школы ругается и дерется не больше других. Комплексы? Хм. Просто я старею, вот и все. Хотела бы я, чтобы они были такими же послушными и сообразительными, как Джо Кросс.