— Протяни еще немного, у нас и этого почти не останется.

— Чего?

— Старости.

Они взялись за руки и улыбнулись друг другу.

— Мы хуже, чем дети, — сказал Майк. — Сидим, взявшись за руки, и мечтаем.

— Кстати, о детях, — сказала Констанс. — Разве не ужасно то, что произошло с Бетти Андерсон?

— Все зависит от того, что ты имеешь в виду под словом «ужасно». — Подошел официант и поставил бокалы на стол, Майк выпустил ее ладони из своих. — Ужасно, что она осталась с короткой соломинкой в руках, да. Ужасно, что пацану Харрингтона это сошло с рук, да. Особенно ужасно то, что Лесли сделал, то, что он сделал, да. Но в других отношениях — не так уж ужасно. Ничего неожиданного, если уж на то пошло.

— Ради всего святого, Майк, — сказала Констанс. — Ты ведь не хочешь сказать, будто не считаешь ужасным то, что пятнадцатилетняя девчонка и шестнадцатилетний парень встречаются и… — Констанс запнулась, подыскивая правильную фразу, — и занимаются этими вещами, — закончила она.

— Именно это я и хотел сказать, — улыбнулся Майк.

— Ты что, действительно сидишь здесь и говоришь, что, если мы поженимся и Эллисон сделает что-нибудь и у нее будет проблемы, и даже, если ей повезет и она не… — Констанс остановилась и не могла найти нужных слов, чтобы закончить свою мысль.

— Если Эллисон или какой-нибудь другой подросток гуляет и, открываю кавычки, — занимается этими вещами, — закрываю кавычки, я не могу сказать, что считаю это чем-то ужасающим, как ты этого от меня хочешь, — сказал Майк, скрестил руки на груди и откинулся на стуле.

— Ради Бога, Майк. Это ненормально для ребенка в этом возрасте. С подростком чего-то не так, если он так много думает о сексе.

— Что ты подразумеваешь под «так много»?

Одной из немногих вещей, которые раздражали в Майке Констанс, была его привычка ставить под вопрос каждое слово в ее аргументах. Скорее чаще, чем нет, как открыла для себя Констанс, Майк, заставляя слово за словом объяснять, что именно она имеет в виду, превращал все ее доводы в неразумные и безосновательные.

— Под «так много», — сухо сказала Констанс, — я подразумеваю только то, что я сказала. Именно из-за того, что пятнадцатилетняя девушка слишком много думает о сексе, она позволяет какому-нибудь парню, типа Харрингтона, увезти ее из дома и делать с ней все, что он захочет. Если бы Бетти не думала слишком много для ее возраста о сексе, она бы даже не могла понять, для чего парень хочет увезти ее из города и что он может сделать. Ей бы никогда это в голову не пришло.

— Оу, — сказал Майк, прикуривая сигарету. — Ты запуталась!

— Нет! Это ненормально для пятнадцатилетней девочки быть такой умной, как Бетти. Хотя, по-видимому, она оказалась не так уж умна.

— Я склонен думать, что, если бы Бетти в пятнадцать лет не думала о сексе, ее можно было бы назвать ненормальным ребенком, а не наоборот. Я думаю, что любой нормальный подросток, — сказал Майк и указал сигаретой на Констанс, — «нормальный» — твое слово, не мое, — совсем не мало думает о сексе.

— Хорошо, — неохотно уступила Констанс. — Но думать и делать — разные вещи. И что бы ты ни говорил, ты не заставишь меня поверить, что вполне хорошо для таких детей, как Бетти Андерсон и Родни Харрингтон, гулять и заниматься друг с другом этими вещами.

Майк приподнял одну бровь.

— Черт возьми, что ты имеешь против словосочетания «половые сношения»? — спросил он. — Это хорошее, употребимое словосочетание. Однако ты скорее сломаешь себе голову в поисках заменителя, чем используешь его.

— Как бы ты это ни называл, я все равно думаю, что это плохо для детей.

— За последние несколько минут, — сказал Майк, — ты назвала то, что произошло между Бетти и Родни, «ужасным», «ненормальным» и вот теперь это «плохо». Я не собираюсь защищать на каждом углу прелюбодеяние и незаконнорожденных детей в каждом доме, и по этим причинам я признаю, что не думаю, будто это «хорошо». Но, так как я знаю, что к пятнадцати, шестнадцати годам, а зачастую и раньше, подросток физически готов заниматься сексом, я никогда не скажу, что Бетти и Родни «ненормальные». И, так как мне известно, что такой подросток уже достаточно знает и испытывает огромную, природную тягу к сексу, следовательно, я не могу согласиться с тобой, когда ты говоришь, что то, что сделали Бетти и Родни, «ужасно.

— Огромная, природная тяга, — усмехнулась Констанс. — Теперь ты решил обрушить на меня Фрейда и будешь рассказывать о том, что секс стоит в одном ряду с едой, питьем и пищеварением.

— Во-первых, Фрейд никогда ничего подобного не говорил, но оставим это. Во-вторых, я, естественно, не ставлю секс в один ряд с теми вещами, о которых ты говорила. Я ставлю его на второе место после инстинкта самосохранения.

— О, — Констанс сделала нетерпеливое движение. — От вас, мужчин, меня просто тошнит. Предполагаю, ты испытал на себе эту огромную, природную тягу лет в пятнадцать-шестнадцать.

— В четырнадцать, — сказал Майк и рассмеялся, увидев выражение лица Констанс. — Мне было четырнадцать. Это была девчонка из нашего дома, она жила на том же этаже, что и я, я поймал ее в туалете в конце коридора. От нее пахло вареной картошкой, и все вокруг воняло испражнениями, и мне нравилось это. Могу даже сказать, что я купался в этом, и мне ужасно хотелось вернуться туда еще.

— Это вторая вещь, которая меня в тебе раздражает, — сказала Констанс. — Первая — это то, как ты разделываешься с моими аргументами, а вторая — это то, как ты стараешься быть намеренно грубым. Тебя не волнует ни то, что ты говоришь, ни то, кому ты это говоришь. Мне кажется, ты ночи не спишь, все стараешься придумать что-то особенно шокирующее.

— Ошибочное суждение, — сказал Майк. — Что я тебе сделал?

— Не говори так, как ты говоришь. В этом нет никакой необходимости, и это совсем не красиво.

— Боже! — воскликнул Майк. — Еще и красиво! Кое-что из того, что я говорю, может быть, совсем не «красиво», но это правда. Возможно, это было некрасиво с моей стороны вступать в половые сношения с малышкой Сейди в коридорном туалете, но так все и было. Это случилось, и я рассказал тебе правду. И моя реакция была именно такой, как я сказал. А ты? Предполагаю, ты, пока не вышла замуж, и думать не думала о сексе, а затем отдала мужу свою невинность и ласкала его, не думая ни о каком пыле.

В какой-то момент Констанс заколебалась. Это был очень удобный случай. Она могла улыбнуться Майку в ответ и сказать: «Дело в том, что он не был моим мужем». Это был подходящий момент открыть правду — до того, как она поговорит с Эллисон. Констанс посмотрела на ожидающего ответ Майка, и желание открыться улетучилось.

— Дело в том, — сказала она, — что так все и было. И потом ничего не изменилось. Секс всегда был тем, что я из благосклонности ему позволяла.

— Ну, ты и врунья, — сказал Майк.

Констанс почувствовала, как у нее похолодели руки и ждала, что он скажет дальше. Вот это и случилось. Сейчас он посмотрит на нее с презрением и скажет: «Он никогда не был твоим мужем. Ты просто лгунья. Он был твоим любовником, и ты родила от него ребенка. С тобой случилось то же, что и с Бетти и Родни, не говоря о том, что ты была постарше и могла быть умнее.

— Ну, ты и врунья, — сказал Майк. — Не хочешь ли ты, чтобы я поверил, будто ты отдалась мне из благосклонности?

— С тобой по-другому, — сказала Констанс и торопливо допила свой коктейль. — Но все равно, ты никогда не заставишь меня признать, — она нервно рассмеялась, — что заниматься этим хорошо для детей.

Если Эллисон когда-нибудь сделает что-нибудь подобное — я убью ее.

— Есть старая, бородатая история в этом духе. — Подошел официант, Майк. Встал и, когда официант ушел, положил счет на чек. — О женщине, которая одевала на свою маленькую дочурку новое платье. Женщина сказала малышке, что, если та будет гулять и упадет в грязь, она убьет ее. Девочка пошла гулять, упала в грязь, и мама убила ее.

— Это шутка? — спросила Констанс, беря его за руку, когда пошли к машине.