Когда он был еще ребенком, и мама с папой обыгрывали его в лото, он бросался на пол и бился в истерике. Родители быстро раскусили его, и после этого он уже никогда не проигрывал им ни в одну игру. Позднее он понял, что выигрывать можно практически всегда, если умеешь одурачить соперника. В школе он стал звездой баскетбола, как только научился незаметно для судей пользоваться коленками и локтями. Он научился и четыре года носил в рукаве и в авторучке шпаргалки, после чего стал выпускником, которому доверили произнести прощальную речь. Сокурсники выбрали Лесли, как наиболее успевающего ученика, и это не было случайностью, так и должно было быть. Лесли чувствовал, что его будет сопровождать успех, в то время как его сокурсники могли только радоваться возможной награде за свой успех. Для Лесли Харрингтона «успех» не был неопределенным словом со множеством значений, как для большинства его интеллектуальных сокурсников. Для Лесли это слово имело совершенно точное определение: оно означало деньги, самый большой в городе дом и лучшую машину. Но самое главное его значение заключалось в том, что Лесли называл «быть боссом». То, что он будет «боссом» на фабрике, было заранее принятым решением. Фабрику основал дед Лес ли, потом она была расширена его отцом, так что кресло «босса» как раз подходило Лесли Харрингтону — хозяину в третьем поколении. Этого, конечно, было недостаточно. В действительности, Лесли хотел быть «боссом» всего мира, и, хотя он пока мудро ограничился домом, фабрикой и своим городом, Лесли никогда не забывал о своем главном желании.

В двадцать пять лет Лесли решил жениться на Элизабет Фаллер — высокой, стройной девушке аристократического вида. К тому времени, когда Лесли принял решение жениться на Элизабет она уже год была обручена с Сетом Басвеллом. Количество и размер препятствий между Лесли и Элизабет вызвали бы интерес у любого человека, который любит участвовать в состязаниях, заранее зная, что победит — а Лесли знал, что победит Лесли понял это сразу как только взглянул на милую, молодую и гибкую, как зеленая ивовая ветвь, Элизабет Препятствиями можно было назвать ее семью, Сета, семью Сета и семью Харрингтона. Среди них не было ни одного человека, который считал бы, что женитьба на Элизабет — разумное решение со стороны Лесли. Он победил их всех, выиграл Элизабет и, менее чем за десять лет, свел ее в могилу. За восемь лет у Элизабет Харрингтон было восемь выкидышей на третьем месяце беременности, и после каждого выкидыша д-р Мэтью Свейн и несколько бостонских специалистов, к которым Лесли таскал свою слабую, измученную жену, говорили Лесли, что она не сможет выносить следующего. Это невозможно, говорили они, чтобы Элизабет выносила ребенка весь срок, и никто из них не понимал, что, говоря это «невозможно», они превращали для Лесли желание иметь сына и наследника в навязчивую идею. Когда Элизабет забеременела на девятом году замужества, Лесли нанял в Уайт-Ривер доктора и двух сестер. Эти три человека переехали в дом Харрингтона, уложили Элизабет в постель и продержали ее там ровно девять месяцев. Родив черноволосого сына с красной мордашкой, весом в девять с половиной фунтов, Элизабет прожила ровно столько, чтобы один раз услышать его плач. Она умерла через несколько минут после того, как сестра из Уайт-Ривер помыла ребенка и уложила его рядом с матерью. Первый раз взяв сына на руки, Лесли торжествовал, как никогда раньше в своей жизни, и его не приводила в ужас мысль о том, что на этот раз препятствием на пути к его желанию была его жена.

Шли годы, Лесли продолжал быть «боссом» своей фабрики и своего города, но он не был «боссом» для сына. И это тоже было его собственным выбором. Ему доставляло удовольствие видеть в Родни свое отражение.

— Смышленый пацан, — часто говорил Лесли, — и в нем нет ничего от этих хиляков Фаллеров.

Тут Лесли Харрингтон сильно ошибался — Родни был слаб, и слаб настолько сильно, насколько может быть слаб человек, окруженный со всех сторон непробиваемой защитой. Родни никогда не надо было быть сильным, сила всегда была вокруг него, и она всегда была готова защитить его и отгородить от возможной опасности. Не было в Родни и отцовского желания одерживать верх. Конечно, ему очень нравилось побеждать, но не настолько, чтобы он ради этого вступал в борьбу, тем более с соперниками своей комплекции. Еще до того, как Родни исполнилось десять, он понял: чтобы победить, не стоит прикладывать усилий, — он и без этого всегда получал от отца все, что хотел. Ему просто надо было попросить или, позднее, протянуть руку, и желаемое становилось его. Однако Родни был не дурак. Он придерживался определенной линии и понимал, что должен угождать отцу особенно когда это требовало жертв с его стороны. Так, когда он был младше и отец хотел, чтобы Родни общался с «хорошими» детьми, он так и делал. Ему было все равно. Он мог быть королем где угодно. И позднее, когда отец захотел, чтобы он поехал в Нью-Хэмптон Родни подчинился. Он так и так ненавидел школу, и ему было все равно, куда ехать. Когда же его исключили Родни не боялся вернуться домой и посмотреть в глаза отцу.

— Меня выгнали, па, — сказал он.

— Черт возьми, за что?

— Наверное, из-за выпивки и девчонок.

— Бог ты мой!

Лесли тут же отправился к директору школы в Нью-Хэмптоне и высказал ему все, что он думает о школе, в которой запрещают молодому парню немного перебеситься.

— Я плачу вам за то, чтобы вы преподали ему несколько академических курсов, — орал Лесли, — а не за то, чтобы вас волновало чем он занимается в свободное время. Об этом буду волноваться я.

Но Лесли никогда не был тем, кто волнуется. Это глупо и невыгодно. Он, конечно же, никогда не волновался за своего сына, так как Родни не мог вляпаться туда, откуда бы его не смог вытащить отец. Для молодого, здорового парня естественно иногда попадать в затруднительные ситуации. Лесли часто говорил, что он не дал бы и пяти центов за парня, который не попадает время от времени в переделку. Его сын был нормальным, здоровым, симпатичным, и у них были прекрасные отношения. Они были приятелями и, раз уж они относились друг к другу как друзья, их, естественно, не связывали отношения «отец — сын».

— Держать под каблуком — это для женщин, — часто говорил Лесли своему сыну, и Родни с малых лет научился любить свою жизнь в доме на Каштановой улице, в котором не было женщин.

По всем этим причинам к шестнадцати годам Родни меньше всего боялся своего отца. Спросить Бетти Андерсон о том, что скажет его отец, когда узнает, в каком она положении, подтолкнул Родни не страх, а любопытство.

В тот вечер, когда Бетти сообщила ему о том, что она беременна, он сразу отправился к отцу. Лесли сидел в комнате, спроектированной как кабинет, в доме на Каштановой улице. Стены в этой комнате от пола до потолка были заставлены полками с книгами в великолепных кожаных переплетах, которые никто никогда не читал. Книги были приобретены отцом Лесли с целью создания интерьера и позднее были унаследованы Лесли со всем остальным домом. Дважды в неделю старая Пратт с помощью насадки пылесосила корешки книг. Лесли сидел за столом напротив заставленной книгами стены и разглядывал картинку-загадку.

— Привет, па, — сказал Родни.

— Привет, Род.

Разговор, который последовал после обмена приветствиями, мог бы шокировать и изумить постороннего, но собеседники не чувствовали ни того, ни другого. Родни плюхнулся на обитый кожей стул и перекинул ноги через широкий подлокотник. Лесли продолжал разглядывать свою картинку.

— Одна девчонка с Ясеневой улицы говорит, что залетела от меня.

— Это кто?

— Бетти Андерсон.

— Дочка Джона Андерсона?

— Да. Младшая.

— И какой у нее срок?

— Она говорит, что месяц, хотя я не понимаю, как она может быть уверена, когда прошло так мало времени.

— У нее есть способ узнать.

— Она хочет, чтобы я женился на ней.

— А ты чего хочешь?

— А я не хочу.

— Хорошо. Я позабочусь об этом. Хочешь выпить?