— Господин, — сказал он, — позвольте мне кое-что вам показать. Идемте.
Он повел нас на юг по той улице, на которой мы стояли; мы прошли шагов сто. Все, кто попадался нам на пути, смотрели на нас как-то странно или делали вид, что нас не видят, хотя еще две недели назад все было по-другому. Наконец мы достигли рыночной площади возле оградительной стены вдоль бухты. Здесь пахло рыбой. Была пятница, но все торговцы рыбой разбрелись кто куда, так как большой отряд потных длинноволосых греческих воинов, с виду недовольных тем, что им поручили это дело, разрушал собственное оборонительное сооружение. Трехсотфутовый кусок стены, простоявшей много веков и все еще крепкой, теперь разбирался камень за камнем. Работа была изнуряющая, особенно в августовский зной. Греками командовало несколько французских воинов, все с пилигримскими крестами на спине. Для работы были сооружены высокие леса, у подножия которых собралась небольшая толпа жителей города, человек двести. Все они возмущенно наблюдали, как разрушают стену, но не осмеливались заговорить с вооруженными франками.
— Они разбирают стену по просьбе вашего маркиза Бонифация, — сказал Ионнис. — Чтобы мы стали более уязвимы. Теперь мы будем зависеть от вас, если возникнет вопрос нашей безопасности. И людям это не нравится. Поэтому вы тоже не нравитесь. Вот почему вам нельзя в одиночку бродить по городу, особенно в день коронации. Понимаете меня?
Грегор покачал головой.
— Мы ведь здесь были всего две недели назад и повсюду встречали радушие. Ты сам это видел!
— Мы всегда радушно приветствуем победителей, — устало произнес молодой Ионнис, как будто лично сам вытерпел несколько столетий такого поведения. — Так у нас принято. Поймите меня, нам все равно, кто виноват, лишь бы нас оставили в покое. Чтобы разочаровать весь город, причем так быстро, нужно снести что-то вроде этой стены, или разграбить церковь, или относиться ко всем с огромным высокомерием. Я говорю без злобы. Хочу только пояснить, почему для него небезопасно одному ходить по городу. Понимаете меня? Ему нельзя этого делать.
Конрад пришел в ужас.
— Юноша, о каком разграблении церкви ты говоришь?
Словно в ответ на его вопрос, раздались громкие протесты.
Мы повернулись в ту сторону и увидели вооруженных охранников, возглавлявших процессию. За охраной шли двое, неся серебряный ларец с золотым геометрическим узором в виде лилии. У Грегора вырвался сдавленный крик, а я невольно сжал кулаки: мы оба узнали ларец. В нем хранилась реликвия — лоскут одежды Девы Марии из той первой церкви, которую мы посетили две недели назад. Сейчас святыню несли в сторону Большого дворца, к югу от собора Святой Софии. Второй отряд охранников пиками отгонял разъяренных купцов, ремесленников и священников, которые пытались вцепиться в реликварий.
Кто-то из протестующих швырнул в гвардейцев камень, один воин из арьергарда вышел из цепи, чтобы схватить обидчика и столкнуть на обочину. Толпа с криками отпрянула, но ненадолго. Через минуту она новой волной нахлынула на гвардейцев, и завязалась драка. Двое варягов с драгоценным ларцом отделились от процессии и помчались по улице, унося сокровище.
Мы тупо стояли и смотрели на происходящее, словно перед нами разыгрывалось представление. Ионнис повел нас на площадь, где разбирали стену.
— Расступись! — строго покрикивал он. — Дорогу! Расступись!
— Этот ларец из церкви, где мы тебя встретили! — сказал Грегор.
— Он будет переплавлен на монеты, чтобы расплатиться с вами, — сказал Ионнис. — Подобное происходит теперь каждый день.
— Что? — ужаснулся Конрад.
— Я неверно выразился, — продолжал юноша. — Обычно на переплавку идут украшения алтаря. Но то, что происходит сейчас, гораздо хуже, поскольку в этом ларце хранится святая реликвия. Так что, возможно, его не переплавят. Тем не менее он станет товаром. В общем, дела — хуже некуда. Понимаете меня?
Конрад с мольбой взглянул на Грегора.
— Кто-то должен предостеречь Бонифация…
— Бонифаций приказал мне не думать о подобных вещах, — перебил его рыцарь, не дав договорить.
У Конрада был такой вид, словно он получил удар в живот.
— Обязательно поговорю с маркизом насчет этого! — объявил епископ.
— А толку-то, — пробормотал я и тут же получил от Грегора тумак.
Обойдя драку стороной, мы приблизились к высокой стене, защищавшей заднюю часть собора Святой Софии, храма Божественной мудрости, как представил своей свите это сооружение Ионнис, повинуясь чувству долга.
Стена позади храма всего лишь отмечала границу огромной дворцовой резиденции. На этой территории разместились министерства и чиновничьи учреждения, необходимые для управления такой империей, как Византия, и таким городом, как Константинополь. Здесь также располагались городские дома для министров и чиновников, предпочитавших жить в пригороде. Все это было очень непохоже на то, что мы на Западе привыкли считать средствами управления. И мой король, и король Грегора большую часть времени проводили в дороге, объезжая дальние границы своих владений. В Византии дальние границы сами приближались к правителю. На другом конце этой территории, на расстоянии примерно полумили, раскинулся старый дворец Вуколеон, глядящий сверху вниз на Мраморное море. Когда-то он служил домашним очагом немощной Римской империи, а теперь там поселился немощный император Исаак.
Здесь же, однако, имелись и другие объекты, вызывавшие интерес и восторг народных масс, допущенных (при строгих условиях) пройти через ворота. В частности, там был Ипподром — огромный стадион, но с таким узким овалом, что невольно возникала мысль о хотя бы одном (в месяц) разбившемся насмерть при повороте погонщике колесниц. Соответственно этот аттракцион пользовался у горожан огромнейшей популярностью.
Еще большее изумление, чем размер стадиона, вызывали высокие бронзовые статуи, расставленные плотным кольцом по верху конструкции. Там были лошади, олени, быки, драконы, фавны и сатиры, кентавры, полубоги и демоны — все настолько правдоподобно исполненные, что даже с этого расстояния казалось, что они вот-вот пошевелятся.
— Кое-кто из них настоящий! — как последний болван, упорствовал Отто.
— Нет-нет, — запротестовал Ионнис, — они невсамделишные. Металл. — Он постучал по шлему Отто, подергал его кольчугу. — Бронза. Понимаете меня? В первый раз все принимают их за живых.
— Кто этот мастер, которого Господь благословил таким умением создать точные копии своих творений? — тихо поинтересовался Конрад с таким искренним благоговением, которого я прежде у него не замечал.
Ионнис пожал плечами. Хотя ему льстила наша реакция, он знал о статуях ровно столько, сколько об акведуке, который мы видели две недели назад.
— Никто не знает. Эти статуи здесь много веков. — Он указал на ворота Ипподрома, с которых, как казалось, сейчас спрыгнут четыре огромных жеребца, тянущих за собой колесницу. — Видите их? Упряжь сгнивает, и мы надеваем новую, та тоже приходит в негодность, мы опять ее меняем, и так до бесконечности. — Он пожал плечами. — В Станполи так принято: тот, кто управляет горожанами, не вечен, он придет в негодность, но уклад жизни должен остаться неизменным. В любом случае упряжь — всего лишь снаряжение. Она не делает их теми, кто они есть, не придает им ни силы, ни красоты и даже не управляет ими. Поймите меня.
Я и Грегор переглянулись. Мы его поняли. Этот маленький проводник был не так прост, как казалось на первый взгляд.
Ионнис, совершенно не торопясь на коронацию, позволил нам поглазеть на четырех коней Ипподрома, а также на их мифических и звероподобных собратьев. Затем он с мрачным видом попросил нас взглянуть налево, где оказался вход в собор Святой Софии — храм Божественной мудрости, куда нам предстояло явиться на коронацию Алексея-сопляка.
Издалека то, что мы увидели, вовсе не напоминало здание. Скорее, небольшой городок, раскинувшийся на холме, хотя никакого холма видно не было — просто ряд зданий с крепкими стенами по чьей-то прихоти был построен поверх таких же зданий. Сооружение казалось изящным — округлые мягкие линии, теплые тона, тогда как от большинства крепостей, сравнимых по размеру с этим зданием, веяло холодом и мраком. Но, путешествуя по Италии и Франции, мне доводилось видеть церкви позанимательнее. Эта же была просто большая.
