Через секунду я оказался рядом с ней, и если это была игра, то игра хорошая. Лилиана порвала подол и ободрала ногу, но взглянула на меня с улыбкой.

— Держи, — сказала она, вручая мне кошелек. — От моей госпожи. И помоги подняться неуклюжей женщине.

Я помог ей встать, потом мы вместе склонились над порванным подолом и запричитали, словно это могло спасти положение.

— Что вы там задумали? Как ты выберешься отсюда?

— Со мной здесь хорошо обращаются, так что не беспокойся, — прошептала она в ответ.

— Не могу бросить тебя здесь. Если я Джамилю приведу домой, а тебя — нет, то Отто…

— Все будет не так. Поверь мне. Просто делай, что тебе говорят. — Мы выпрямились, но продолжали сокрушаться по поводу порванной туники. Лилиана заговорила громче: — Ну вот, теперь деньги у тебя, лютнист! Принцесса — большая твоя поклонница, и когда придешь во дворец в следующий раз, то не откажи ей в просьбе, сыграй для нас.

— Почту за честь, — ответил я, затем повернулся и выбежал за ворота, по дороге кивнув дворецкому.

Вскоре хватятся Джамили, так что нам нужно было убираться отсюда как можно быстрее и дальше.

Но Джамили там, где мы расстались, не оказалось.

Я принялся озираться, но не увидел ее. Внизу лодка посланника пересекала Босфор, за моей спиной остался дворец, где каждый занимался своим делом. Вокруг меня пилигримы в лагере прибирались после обеда, тренировали лошадей, прогуливались со шлюхами. Джамили и след простыл. Я запаниковал, но быстро успокоился: обе женщины, пусть и склонные к эффектным розыгрышам, видимо, знали, что делают. Взглянул на два маленьких кошелька, что сжимал в руке. В красно-белом лежали деньги от Дандоло, фиолетовый достался мне от Лилианы.

Там оказался небольшой пергаментный свиток — несколько поспешно нацарапанных слов были смазаны оттого, что свиток свернули, не дав чернилам просохнуть. Орфография была ужасная, пришлось читать вслух, иначе я не мог разобрать, что она написала на языке, которому я ее обучил.

Я поднял взгляд. И увидел, как лодка посланника-ломбардца движется по Босфору к другому берегу, к лагерю узурпатора. К Пере.

Я сразу решил, что она ошиблась в третий раз, оставив меня, и это оправдывало мое намерение ее преследовать. В мои планы не входило помешать ей вернуться домой, хотелось лишь убедиться, что она добралась туда благополучно. Это очевидно. И очень благородно с моей стороны.

Я спрятал инструменты под деревом, с трудом спустился по косогору к воде и с помощью денег, полученных от Дандоло, попытался подкупить венецианца, чтобы тот переправил меня через Босфор на своем баркасе. Договориться не удалось. Тогда я предложил продать мне баркас, но у меня не хватило денег.

Я попытался броситься за ней вплавь, хотя плавать не умею; надеялся, что христианское милосердие заставит какого-нибудь венецианца выйти в море на лодке, чтобы спасти меня, а уж потом как-то сумею направить лодку на тот берег.

План провалился: христианское милосердие не было запланировано на сегодня у венецианцев. Я барахтался в воде, отчаянно пытаясь уцепиться за какую-нибудь ветку, течение несло меня за поворот, а потом ударило прямо о швартовый столб, к которому была привязана веревка, закрепленная другим концом на скале. Веревка была скользкой, но прочной. Перебирая ее руками, глотая морскую воду и часто наталкиваясь на рыбу, я сумел вернуться на каменистую землю. Долго потом сидел на берегу, тяжело переводя дух, отрыгивая воду, хлюпая носом и стараясь не жалеть самого себя.

Когда сердце несколько умерило свой бешеный стук, я попытался решить, что делать дальше. Отто и Грегор все еще пировали, но наш шатер обязательно обыщут, как только Бонифаций хватится Джамили. Возвращаться в шатер не было смысла.

Если хорошенько подумать, мне вообще не стоило никуда идти, пока я напоминал своим видом геккона-утопленника. Стояла немыслимая жара. Пришлось лечь на камни и вытянуться, сначала на спине, а потом на животе, чтобы высохнуть. Когда дал о себе знать голод, я поднялся и, прилагая немалые усилия, цепляясь за обнаженные корни и свисающие ветви, забрался по зеленому холму на самую вершину, с которой открывался вид на Босфор и город. Оттуда уже легко было добраться до окраины армейского лагеря.

Я подумал, что теперь в моем положении прятаться бесполезно, и отправился прямиком во дворец Скутари. Все равно мне было нужно знать, что там происходит. Для охранника у боковых ворот у меня был готов предлог — мол, забыл во дворце ребек. [29]Охранников оказалось двое — один снаружи, другой внутри. Тот, что дежурил снаружи, послал за ребеком мальчишку-пажа, а мне велел подождать.

— А тебя здесь раньше не было, — сказал я охраннику, завязывая разговор.

— Весь караул поднят по тревоге. Не слышал? Узурпатор похитил принцессу!

Разумеется, не нашлось дураков, чтобы в это поверить. Я попытался изобразить ужас.

— Когда же это случилось? Я ведь только что оттуда!

— Час назад, — авторитетно заявил охранник. — Как раз когда закончился пир. Ее забрал посланник. Но мы все равно обшарили лагерь на всякий случай, если у того был помощник среди наших.

— Грегор Майнцский? — поинтересовался я, чтобы прощупать почву.

Парень покачал головой.

— Нет. Он в это время пировал с маркизом. Хотя не исключено, что тут замешан его брат.

— Разве брата за столом маркиза не было?

— Брат давно сожительствует с любовницей Бонифация, — ответил охранник, будто это что-то объясняло.

— Она и была его сожительницей с самого начала, — сказал я, лихорадочно думая, как бы проскользнуть мимо него. — Хотя все равно вот уже целый месяц у брата нет возможности переспать с ней.

Охранник высокомерно посмотрел на меня.

— Если он с ней не спит, то она не его сожительница.

— Что верно, то верно, — сдался я. — Полагаю, Бонифаций всерьез настроен отыскать принцессу?

— У него есть заботы и поважнее. — Охранник хмыкнул.

Что ж, тут он был прав.

Появился дворецкий Дандоло и сухо сообщил, что ребек вовсе не мой, поэтому мне его не отдадут. Поворчав немного для виду, я ушел, забрал припрятанные инструменты и нырнул в один из женских шатров, где провел примерно час — играл и прислушивался, о чем болтают воины.

Из пересудов удалось почерпнуть не много. Все уже знали, что узурпатор прислал своего человека, но Бонифаций дал ему отпор, проявив властность, чем заработал авторитет у рядовых воинов. Все также знали, что принцесса исчезла, но эта новость никого не волновала. Куда с большим жаром обсуждалась неминуемая атака Галатской башни.

Некоторые воины ратовали за атаку городских стен, другие, посмышленее, понимали, что со стороны Босфора это сделать будет трудновато из-за сильного течения, а потому предстояло разбить цепь, закрывающую вход в гавань. Но для этого сначала нужно было свергнуть узурпатора, который охранял эту цепь. Никто из рядовых, видимо, не понял, что узурпатор и был главной целью, ведь спор разгорелся именно из-за него, а не из-за города.

Этого различия, такого важного с моральной и правовой сторон для предводителей войска, для рядовых просто не существовало. Они лишь знали, что пришли сюда побороть злодеев, насладиться победой, а затем быстро направиться в Святую землю, где их ждали другие злодеи и триумф. Все мои ловкие попытки наставить их на путь истинный ни к чему не привели. Не хотели воины вникать в сложности. Хотели праздновать победу над злодеями.

Той ночью я почти не спал, расстроенный полной безнадежностью и уязвленный побегом Джамили. Вдруг пахнуло холодным ветром — значит, кто-то вошел в шатер.

А вот и она, Джамиля, склонилась надо мной. По ее лицу ничего нельзя было понять.

— Я вернулась, — прошептала она. — Все спят? У меня есть сведения, которые Грегор должен передать Бонифацию.

— Я не сплю, — мгновенно отозвался Грегор, подскочив как пружина.