«Отлично, — подумал я, — если продолжать в том же духе, то, возможно, ты хотя бы выкинешь меня пинком из шатра».

Но вместо этого он почтительным жестом указал на столбик возле полога, где на колышке висел маленький деревянный диск с восковым отпечатком, изображавшим простенький щит с оленьими рогами и рукой, держащей кинжал.

— Это печать предводителя нашего войска, маркиза Бонифация.

— Твоего тестя, — уточнил я с насмешливым почтением.

— Да, хотя по закону это не совсем так, ведь я женился на его внебрачной дочери, — без раздражения уточнил Грегор. — Мы дорожим друг другом, я когда-то служил оруженосцем при его дворе. Печать дает мне свободный доступ к нему. А знаешь, его трубадур Рамбальд иногда называет его в песнях и балладах «англе», то есть «англичанин», — возможно, из-за этого ты и запутался. Как бы там ни было, он великий человек и возглавляет беспримерное паломничество.

— Беспримерное? Разве до сих пор никто ни разу не отправлялся в Иерусалим покарать неверных? Могу поклясться, что за последнее столетие или около того прошли по крайней мере три большие кампании…

— Я имел в виду другое, — сказал он. — Ты вот о чем подумай: Бонифаций родом из Монферрата, что в Пьемонте, к западу отсюда. Но войско в основном составляют французы и фламандцы, а еще есть выходцы из Германской империи вроде меня, и все мы сейчас служим вместе с венецианцами…

— И видимо, ваш предводитель — тайный англичанин, вот в чем проблема.

— Да ты послушай, о чем я толкую, — увещевал меня Грегор и вдруг заговорил как церковник: — Мое сердце принадлежит отцам Израиля…

— Так это иудейское паломничество?

Он бросил на меня недовольный взгляд.

— Этот человек — а ведь он даже не помазанник Божий, не король! — объединяет различные народы под единым знаменем — знаменем Святого отца. И все на благо христианства.

Рыцарь говорил так, словно я мог стать лучше от того, что пойму и оценю задачу Бонифация.

— Должно быть, он амбициозный придурок.

Рыцарь покачал головой и сделал еще одну попытку.

— Они пришли к нему, преклонили колени и умоляли возглавить их войско! Он не думал ни о какой личной выгоде. Просто ответил на чаяния христиан и исполнил свой долг воина Христа.

— Судя по всему, у него неплохой трубадур, если подобная история передается из уст в уста. Хотя зачем мало-мальски стоящему трубадуру называть своего хозяина англичанином и считать это комплиментом?

Грегор сердито фыркнул.

— Я только зря трачу с тобой время. Немедленно отвечай, кто ты такой, иначе передам тебя тому… — он запнулся, — тому, кто добьется результатов.

Многообещающее предложение. Я хоть и крепкий, но мелковатого сложения и вряд ли выдержу пытки. Лучше бы со мной покончили разом. Впрочем, выбирать не приходилось, поэтому я промолчал.

Грегор раздраженно шагнул к пологу шатра и остановился, освещенный заходящим солнцем. Его тень падала на меня. Потом он вышел, обратился к кому-то, кого я не увидел, и что-то долго втолковывал ему на германском. На прощание он послал мне предостерегающий взгляд, в котором я прочел одно лишь дружелюбие, словно он знал, что добьется своего, потому что намерения у него добрые. Потом Грегор ушел, и я вновь приготовился встретиться с Создателем.

На второй допрос ко мне прислали Лилиану. Она вплыла в шатер, держа в руках деревянную чашу, от которой шел пар, на лице ее сияла радостная улыбка, словно она давно ждала возможности побыть со мной наедине. Я понимал, что это не так, но не мог убедить в том свое тело и потому слегка обмяк, почувствовав, как кровь вскипела в жилах.

— Приветствую тебя, мой маленький британец, бродяга-убийца, — пропела Лилиана, опускаясь на землю рядом со мной.

Я по-прежнему сидел на привязи у центрального шеста. Как только она села, ее шелковистые распущенные волосы коснулись земли. Они напоминали отполированное золото — не совсем каштановые и не совсем пшеничные. Цвет глаз тоже трудно определялся: какой-то ореховый оттенок, неуловимо переходящий из карего в зеленоватый. От всей этой незаурядности на удивление полные губы становились еще более заметными, кроме них взгляд притягивала красивая грудь, едва прикрытая. На ней было такое тонкое платье, что мне казалось, через него просвечивал пупок.

— Ты немного похож на Иоанна Крестителя, но судьба у тебя будет счастливее — не сомневаюсь. Одни только большие темные глаза чего стоят.

— Как банально, — хмуро буркнул я. — Надо полагать, тебе поручили разговорить меня? Клянусь всем пивом в мире, твоему драгоценному Грегору недостает воображения.

Не обращая внимания на мои слова, Лилиана протянула мне деревянную чашу.

— Подогретое пряное вино, — сказала она ласково.

Чашу я взял, но, прежде чем пить, с подозрением понюхал.

Проклятье, пахло отлично.

— На костре уже греется вода, чтобы ты вымылся. Мы сострижем эти грязные лохмы и подправим бороду. А что касается мессира Грегора, то он поручил мне просветить тебя, а вовсе не расспрашивать. — У нее была раздражающе приятная улыбка, говорила она сочувственно и в то же время весело, как будто уже знала, что все пойдет так, как ей хочется. — Начнем с перечисления действующих лиц.

Я мотнул в ее сторону головой.

— Номер один — шлюха, — сказал я и быстро глотнул вина.

Оно оказалось превосходным, что окончательно довело меня до бешенства. Не хотелось вновь знакомиться с радостями жизни.

— Шлюха — лицо постоянное, — продолжили. — Она проходит по всей истории, появляясь там, где много мужчин, например в армиях. Или в городах. Или в монастырях. В армии шлюхи часто притворяются, что кашеварят, или пекут хлеб, или… — Я устало махнул рукой, приглашая ее завершить фразу.

— Моя обязанность — чистить оружие, — сказала Лилиана с притворной обидой.

— Смазывать маслом пики.

— Подстригать фитили.

— Вскармливать младенцев. — Я ткнул большим пальцем в сторону полога. — Особенно смазливых.

— Отто, — сказала она и усмехнулась. — Он обожает меня. Когда-то он спас мне жизнь, избавив от ада, и теперь временами бывает чересчур… заботлив.

Лилиана была непозволительно красивая, как бы я ни старался этого не замечать, хотя далеко не юная; лет на десять, не меньше, старше своего защитника.

— Это может вылиться в проблему. Излишняя заботливость обычно порождает чувство собственности, а ты по виду не… В общем, я хотел сказать, что ты не похожа на тех, кто позволяет обращаться с собой, как с вещью. Но на самом деле все как раз наоборот. В этом и проблема.

Она доверчиво улыбнулась.

— Какая редкость… мужчина с глубоким пониманием. — Тут она понизила голос, и я невольно наклонился к ней поближе. — Мне известны способы провести свой корабль через любые рифы собственнических инстинктов.

— Еще бы тебе их не знать. Уверен, твой корабль беспрерывно находится в плавании, притом с полным трюмом.

Она тихонько засмеялась и пожала плечами с девичьим восторгом. У нее это здорово получалось.

— О-о, какие тонкие намеки от иностранца. Жаль, в этом шатре не часто услышишь подобное остроумие. — Лилиана выдержала точную паузу, а затем произнесла с надеждой в голосе (надежды было ровно столько, сколько нужно): — Ты побудешь с нами? Хотя бы недолго?

Я слегка отпрянул от нее — для этого потребовалось огромное усилие — и пожал плечами.

— Нет. Цель моего приезда в Венецию — принять здесь смерть. Но твой хозяин, видимо, намерен помешать этому.

Лилиана весьма убедительно изумилась.

— Зачем же смерть? — воскликнула она, словно только и думала о моем благополучии.

Я чуть было не ответил ей, но вовремя спохватился.

— А этот твой корабль, — вместо ответа произнес я, указывая на ее колени, — какой предпочитает груз? Наверное, любишь покрупнее?