Дабы привлечь внимание Джамили, Мурзуфл потянулся с кровати и игриво подергал ее шаль. На секунду я всполошился, особенно когда увидел, что Джамиля ему улыбнулась, словно очарованная таким флиртом. Он завел очередную длинную речугу. Я хоть и слабо понимал по-гречески, но все же уловил, что он перечислял — сам тому не веря — все обещания царевича Алексея, которые тот дал, выпрашивая помощь у пилигримов. Какой бы вопрос он ни задавал, Джамиля каждый раз отвечала утвердительно.

Бровастый рассмеялся иронично и устало.

— Маленький царевич Алексей! — вздохнул он и перешел на французский. — Да, этот парнишка всегда был дурачком. Всей Византии не по силам выполнить его обещания. Вы потрудились, чтобы посадить его на трон, но никогда не получите за это награды. Ни одной монеты.

Казалось, это его очень забавляет; я бы тоже позабавился, окажись на его месте.

— Ты сам не знаешь, что говоришь, — небрежно бросил Отто. — Ты хороший парень, но с головой у тебя не все в порядке.

— Отличная речь для человека благородного происхождения, который, по его собственному признанию, едва умеет читать и писать! — рассмеялся Мурзуфл.

— Обычное дело, — сказал Отто, а нам с Джамилей потихоньку разъяснил: — Он немножко не в себе. Утверждает, будто эта его шлюха — дочь узурпатора.

— И вовсе она не моя шлюха! — возразил Мурзуфл с улыбкой. — Это она мне платит. — Продолжая улыбаться, он показал на свои брови. — Как вы думаете, почему они такие густые? Я столько времени провожу, уткнувшись лицом в бедра ее высочества, что вместо усов выросли брови! — А потом обратился к Джамиле с фамильярной и плотоядной ухмылочкой: — Надеюсь, прелестная дама извинит мою грубость? Я обожаю маленькую Евдокию, но ее отец… — Он поморщился. — Каким жалким правителем он оказался! Исаак был олухом, но, по крайней мере, он смотрелся на поле боя. Его брат Алексей, по-вашему — узурпатор, всего лишь пустышка в оболочке! Им управляли все кому не лень: жена, шурин, шлюха шурина. Михаил Стрифонис — тот самый шурин — стал во главе императорского флота, и ему понадобилась небольшая сумма. Так что он сделал? Распродал корабли, а деньги прикарманил! И сделано это было в прошлом году, когда до него наверняка дошли слухи, что ваш флот готовится на нас напасть! — Он невесело рассмеялся. — Я люблю Византию всей душой, но иногда мне кажется, что Византия больше не любит саму себя, раз терпит таких идиотов среди правителей.

За долгие часы, проведенные в застенках, мы с Мурзуфлом подружились. Оба любили отпускать непочтительные шутки и говорить все, что думаем. Он был умен и остроумен. Меня тронуло, как глубоко он любил свой город и его народ — настоящий народ: купцов и ремесленников, пекарей, плотников и мясников. У него был неистощимый запас историй про этих людей. Прежде чем угодить за решетку по приказанию бывшего узурпатора, он жил как аристократ, но тем не менее ежедневно общался с простыми горожанами. Мурзуфл был единственным вельможей из тех, с кем мне довелось говорить, который понимал, что высокое положение влечет за собой и обязанность заботиться о тех, кто не наделен властью. По сравнению с легкомысленными придурками, с которыми нам пришлось общаться наверху, он был как глоток свежего воздуха. Я ему тоже понравился. Слушая рассказ о том, как мы с Джамилей пробрались во дворец, он аж крякал от удовольствия, а когда Джамиля описала ему свое освобождение от Барциццы — зааплодировал.

— Ты отличный парень! — громогласно объявил Мурзуфл. — И смелый, хотя, конечно, ничего из себя не представляешь. Хорошо бы тебе остаться в Станполи и отрастить себе такие же густые брови, если дама простит подобную грубость, — снова повторил он с такой разоружающей улыбкой, что даже аббатиса простила бы его грубость.

Прежде чем о нас вспомнили, у Византии появился новый император — не узурпатор и не претендент.

Пилигримы потерпели поражение от той самой системы, которую, по их заявлениям, пытались поддержать. Предрассветным темным утром слепого Исаака и его молодую красавицу жену Маргариту посадили на трон в полном императорском облачении, включая мою любимую деталь туалета — пурпурные туфли. Весь дворец, не спавший всю ночь, готовился присягнуть на верность Исааку, хотя всего за несколько часов до этого придворные вели горячие переговоры от имени человека, лишившего Исаака зрения и трона.

— Они, видимо, привыкли к незаконному захвату власти, — заметил я, когда до нашей камеры дошло известие о восстановлении Исаака на троне.

Мурзуфл с горечью пояснил, что так уж повелось в Станполи (так ласково называли Константинополь местные жители). Победили одного человека, а не народ. Город может подвергнуться атаке и даже разрушению, но никогда не будет завоеван. Из-за его величины и населенности не было разумных причин брать его штурмом. Другое дело — стать его новым императором. Такие вопросы решались путем дворцовых интриг или на поле битвы, за городскими стенами. («И неизменно в этом были замешаны безумцы, — заметил он. — Ну разве разумный человек захочет стать здешним василевсом? Если можно пользоваться всеми благами хорошей жизни без всякого бремени ответственности, то зачем надевать корону? Без такого украшения на голове легче пить, и есть, и танцевать, и ласкать женскую грудь».)

Сами горожане, от последних нищих до богатейших аристократов, соблюдали привычный уклад жизни, разве что вносили несколько искусных изменений в угоду тому, кто теперь находился у власти. Народ, видя, что их повелитель лишился трона, просто принимал следующего — возможно, неохотно, но при этом ни разу не поднял восстания, чтобы предотвратить дворцовый переворот. Единственным исключением была судьба легендарного Андроника Комнина, который взошел на трон и пал под шумное народное одобрение. Но в целом люди были слишком заняты собственными делами. Так уж повелось в Станполи. Такова была привилегия могущественного и богатого народа.

— Мы считаемся самой большой силой в христианском мире в течение нескольких столетий, несмотря на частые смены власти, значит, ясно, что мы ведем себя правильно, — весело заключил Мурзуфл с легкой насмешкой, но вполне искренне.

Я покачал головой.

— Это настолько чуждо моей собственной жизни, что мне на ум даже не приходит ни одна острота.

— Все в порядке, — снисходительно сказал он. — Все равно я остроумнее тебя. Ты будешь хитрым, а я остроумным, и мы еще зададим жару! О, какие брови мы себе отрастим! Если вы простите мою грубость, прелестная дама…

Ночью до царевича Алексея дошло известие, что его отец, Исаак, восстановлен на троне. Если подробнее, то известие дошло в виде двух людей. Одним из них был византийский гонец, который нес лампу и хорошо знал местность. Вторым был Отто Франкфуртский, освобожденный вновь коронованным Исааком, чтобы доказать армии пилигримов, что он протягивает им руку дружбы. Конфликт между константинопольским троном и крестоносцами был исчерпан. Меч теперь заменит оливковая ветвь.

— Но остается одна маленькая загвоздка, — заметили. — Исаак не заключал сделки с пилигримами. Ее заключил Алексей. И ему нужно сесть на трон, чтобы исполнить свою часть договора. Но трон достался Исааку, причем по праву, так что нет никаких веских причин заменять его Алексеем.

— Исаак слеп, — напомнила мне Джамиля, — и если уж на то пошло, слабоумен.

— Что ж, они могли бы стать соправителями, — игриво предложил я. — В этом не больше логики, чем в том, что мы до сих пор видели.

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, но в этих краях так принято, если правитель стареет или слабеет, — сказала Джамиля. — Судя по твоим поступкам, им следовало бы привлечь тебя к царствованию.

Утро перерастало в полдень, когда нас наконец выставили из дворца, потому что никто не знал, что с нами делать. Разумеется, никто на самом деле не поверил, будто я обладаю сверхъестественной силой, кроме императора Исаака, который, услышав мою историю, захотел встретиться со мной. Он был очарован моими мистическими способностями и пригласил меня вернуться в любое время и предсказать ему будущее, пообещав щедрую награду.