Люди здесь буквально завораживали своим видом. Все казались мне на одно лицо, но раньше я представлял их совершенно иначе. На первый взгляд, они были такой же масти, как и Джамиля. Но многие женщины красили волосы, придавая им более яркие, рыжие оттенки. Они ходили с непокрытыми головами и весьма странными прическами, на которых отлично сидели бы короны. Все были одеты в длинные платья — фиолетовые, красные, синие, темно-зеленые — со сложным геометрическим рисунком, отпечатанным или вплетенным в ткань, с расшитыми жемчугом рукавами.

Мужчины выглядели еще более экзотично. Начать с того, что все носили длинные волосы и бороды, если не считать тех, кто не имел вообще никакой растительности на лице. Показывая на последних, Джамиля прошептала: «Евнухи». Некоторые ходили в темных шляпах с высокой тульей, другие — в белых тюрбанах. Люди постарше носили длинные подпоясанные одеяния вроде тех, в которые рядились Дандоло и царевич Алексей, но мои одногодки и чуть моложе ходили в коротких туниках, едва прикрывавших ягодицы. Эта одежда была так плотно пригнана, что казалось, будто юноши буквально вросли в нее. На ногах они носили облегающие штаны, расцвеченные затейливым геометрическим узором. Этот народ, видимо, обожал себя украшать.

Неожиданно мы оказались в маленькой комнате с высокими окнами, где царила обманчивая тишина, а почти все пространство занимали свитки, пергаменты и гора перьев, ждущих, когда их заточат. За этой горой восседал скорбного вида мужчина преклонных лет. Одет он был во все красное. Греки обменялись какими-то фразами, Джамиля робко пыталась спорить с обоими, а потом этот тип в красном стал нашим новым сопровождающим, чем он был, видимо, не очень доволен. Он повел нас вверх по отполированным деревянным ступеням, начинавшимся за его спиной. (Когда я говорю «деревянным», то имею в виду четыре различных вида древесины, уложенных в сложный узор.) Мы прошли по еще одному лабиринту комнат и коридоров, и только тогда я осознал, что мы действительно попались.

В одной из верхних комнат величественного кирпичного здания нас с нашим сопровождающим перехватил какой-то воин, весь словно сплетенный из сушеного тростника (кроме головы, ибо он был лыс). Из соседней комнаты доносились возбужденные голоса: оставаясь в рамках вежливости, люди громогласно в чем-то друг друга обвиняли.

Сухопарый лысый человек с расшитым жемчугом воротником и поинтересовался тонким голоском, кто мы такие и что здесь делаем. Джамиля отвечала нетвердо, так что сразу было ясно, что она лжет, хотя я не понимал ни слова. С каждой секундой она говорила все более виновато, а гнев человека все возрастал. Мне показалось, что теперь она поступает гораздо хуже, чем лжет: говорит правду или почти правду.

— Что происходит? — процедил я сквозь зубы фальцетом.

Сухопарый нетерпеливо хмыкнул и сорвал с моей головы покрывало: всем стало очевидно, что я не женщина. Если Джамиле и удалось их хоть в чем-то убедить (судя по всему, она не очень в этом преуспела), то теперь все увидели, что мы обманщики.

— Привет, — сказал я по-гречески и заморгал от града обрушившихся на меня слов. — Хотелось бы превратить это в диалог, Джамиля, но мне нужна твоя помощь.

Она прикусила губу, судорожно вздохнула, а потом сказала:

— Он считает, что мы воры, и собирается отрубить нам руки, если мы не придумаем хорошего объяснения, зачем сюда пришли. — После этого она поспешила добавить почти виновато: — Да, если это поможет, в соседней комнате идет спор насчет императора. Люди, что там собрались, его ненавидят и хотят от него избавиться, но варяжская гвардия…

— Они хотят от него избавиться? — переспросил я огорошенно. — Тогда в чем проблема? Все хотят одного — свергнуть узурпатора!

— Варяжская гвардия, — прошептала она в ответ. — Варяги неподкупны, они опаснее любого грека, император всегда ими окружен.

Прежде чем она смогла продолжить, «тростниковый человек» вновь начал нас допрашивать на греческом. Джамиля собралась было отвечать, но я перебил ее, воодушевленный неожиданно подвернувшимся шансом. Если уж мы завязли по уши, то нужно хотя бы использовать то, что есть.

— Скажи ему следующее: мы явились сюда затем, чтобы избавить их от императора.

Джамиля разок моргнула. Замерла. Потом снова моргнула, надула губы.

— Что? — сказала она, придя от моих слов в бешенство.

— Скажи ему, что мы хотим избавить их от императора. Кое-кто из придворных нанял нас в качестве убийц. Конечно, теперь он не признается, поскольку нас разоблачили, но именно затем мы сюда и пришли. Будем рады продолжить и выполнить свою задачу, если это всех устроит.

— Нет, — сказала Джамиля таким решительным тоном, какого я до сих пор не слышал ни у одной из женщин.

— Хорошо, тогда не надо говорить про убийц. Мы здесь для того, чтобы… уговорить его отречься. Убедить. Что тогда станет делать варяжская гвардия, если он отречется от престола?

Джамиля заморгала.

— Не знаю. Полагаю, присягнут тому, кого коронуют взамен.

— А кто заменит теперешнего императора, если он отречется от престола? Кто это решает?

— Понятия не имею, — сказала она.

— Давай выясним. — Я подмигнул Джамиле.

— Мои предки будут преследовать тебя вечность, после того как нас здесь убьют, — предостерегла меня она и заговорила по-гречески с «тростниковым человеком».

Поразительно, как быстро все начинает вертеться, когда кто-то поверит, что ты в его команде. Не прошло и нескольких минут, как мы предстали перед компанией знати, разодетой так, как я в жизни не видел. Все они были в ярких одеждах из синих, красных и даже пурпурных тканей с расшитыми золотом подолами, воротниками и рукавами. Туники у них были подвязаны длинными, элегантными кушаками. Не хочу обижать прекрасный пол, но все эти мужчины вели себя, как бабы, оказавшиеся в трудной ситуации. Те немногочисленные женщины, что находились тут же (в красивых платьях, расшитых жемчугом), держались гораздо спокойнее мужчин. Стены комнаты были отделаны мраморными панелями, по верху которых шла мозаика, изображавшая обнаженных нимф, затеявших веселье в языческом храме. Потолок был сплошь золотой. Золотым был и стол.

Мне пришлось объяснить, что нас наняли через посредника, имя нанимателя нам неизвестно, но предположительно это один из присутствующих. Я фокусник и ловчила, мне поручено обманным путем заставить императора поверить, что он должен отречься от престола.

— Ты, конечно, лжешь, — сказал самый важный в этой клике заговорщиков. Ну, если не самый важный, то, по крайней мере, самый богатый: его одежда была так густо расшита жемчугом и красивыми камушками, что было удивительно, почему он не падает лицом вниз.

— Возможно, и так, но тем не менее я способен выполнить эту задачу. Разве он не суеверен? Разве он не параноик? Об этом все знают.

Придворные начали переглядываться. Расшитый каменьями человек сурово спросил:

— Кто вы такие, кто на самом деле вас прислал и что вы действительно собирались совершить?

— И как вы сумеете вместо этого совершить то, о чем говорите? — спросил другой.

Я счел это многообещающим признаком: значит, хотя бы один из них принял к сведению мое предложение.

— Никто меня не присылал, господа, — заверил я их, понимая, что они все равно мне не поверят. — У вас в тюрьме сидит один мой друг, мне хотелось бы его вызволить.

— И каким образом ты задумал это сделать? — вступил в разговор «тростниковый человек».

— Самым простым. Думал, что меня схватят на входе и приведут на совет. Там и предложу свои услуги, которые, конечно же, будут приняты. Потом избавлюсь от императора, и в виде награды вы освободите моего друга. — Я улыбнулся присутствующим. — Пока все сработало.

К этой минуте Джамиля едва шевелила языком от страха; полагаю, она ожидала, что кто-нибудь из них в любую секунду снесет нам головы. Не давая им возможности вставить слово, я добавил:

— Позвольте, господа, выступить с предложением. Допустите меня до императора. И если с первой же попытки не сумею его убедить в своих способностях чародея, сварите меня заживо в кипящем масле и натешьтесь всласть моей красивой помощницей. — (Подозреваю, моя красивая помощница перевела здесь не совсем точно). — Скажите, что вы хотите от него, и я добьюсь, чтобы он это сделал, или можете убить нас обоих.