Каждый день после обеда Бонифаций созывал у себя в шатре военный совет. Чтобы присутствовать на этих совещаниях, Дандоло сходил на берег. Меня нанимали как лютниста, хотя никто, даже Дандоло, не слушал ни одной ноты. Иногда я ощущал себя пешкой в тонкой, но беспощадной борьбе венецианца за лидерство, которую тот вел с Бонифацием: дож стремился подавлять всех своим авторитетом, насколько это было возможно, и демонстрировать, что все его прихоти будут в любом случае удовлетворены. Самый простой способ добиться этого — потребовать что-нибудь смехотворно изысканное, как, например, музыканта, которого никто не слушает. Каковы бы ни были его мелочные и низменные мотивы, я был рад возможности узнавать из первых уст, что происходит.

К среде, шестнадцатого, все было готово, и планы наконец огласили: три больших отряда, возглавляемые Балдуином Фландрским, предпримут первую атаку. Три отряда поменьше (включая отряд Грегора) под предводительством Бонифация останутся охранять лагерь и осадные орудия.

Узнав, что ему не быть в авангарде, Отто вновь потерял разум, словно подобный жребий выпал ему впервые.

— Вы в самом деле так рветесь в бой? — спросила его Джамиля из своего занавешенного уголка, где она тихонько оплакивала потерю Перы. — Хотите участвовать в битве, которую никак нельзя одобрить, если есть хотя бы капля морали?

Отто обратил на нее бешеный взгляд.

— Отстраняться от битвы так же аморально, как участвовать в ней, потому что наши глупые вожди дали глупые клятвы. И нечего тут понимать, какое бы положение ты ни занимал. Я не могу разрешить ситуацию в качестве пилигрима, но могу подойти к ней как воин, а раз так, то хочу сражаться. Поэтому, когда придурки вроде нашего, — он ткнул пальцем в меня, — обесславят этот день в вечности, то не будет среди нас ни хороших, ни плохих, но мы хотя бы будем уверены, что выполнили свой долг с честью, пусть даже дело было бесчестное.

Пока я обдумывал, что бы возразить, Джамиля сочувственно ему кивнула.

— Если для вас это так много значит, то, пожалуй, могу вам помочь. Для исполнения вашего желания понадобится только нож.

Уговаривать Отто не пришлось. Мы с Грегором так и обмерли от изумления, когда он и Джамиля склонились в уголке над его кинжалом и принялись о чем-то совещаться. Моя попытка подслушать оказалась безуспешной: Джамиля погрозила мне пальцем.

— Раз так, то ладно, пойду поиграю Бонифацию, — сказал я и стал облачаться в маркизову ливрею.

Меня почти сразу пропустили к нему. Я исполнил три кровожадные песни под аккомпанемент фиделя и уже из подхалимства начал наигрывать «Календу мая» ради смены ритма, когда у входа поднялся шум и вошел — кто бы вы думали? Не кто иной, как Отто. Сразу было видно, что он вошел вопреки решению дворецкого. Его впустили, потому что охранникам не оставалось другого выбора.

— Мессир! — сказал он и буквально влетел в шатер, умудряясь одновременно отвешивать поклоны. — Мессир Бонифаций! — Он бросился на колени к ногам маркиза.

Я чуть не вскрикнул от ужаса, увидев у него в руке толстый пучок черных и кудрявых волос, но все-таки кое-как заставил себя не прерывать игру.

— Мессир, — повторил Отто и посмотрел на Бонифация снизу вверх, не зная, стоит ли продолжать без разрешения. — Вы дали мне слово, что я получу Лилиану обратно, если доставлю вам Джамилю. Именно это я сейчас и делаю, мессир. — И он протянул маркизу пучок волос.

Секунду Бонифаций изумленно взирал на Отто и его подношение.

— Это не Джамиля, — изрек он.

— Это все, что от нее осталось, — продолжил воин. — Она погибла при пожаре в Пере, мессир. Я нашел ее обгоревшее тело, и ничего, кроме этого, спасти не удалось. И вот еще что.

Он повозился со своим мизинцем и сдвинул на его кончик очень тоненькое золотое колечко с красным камнем, которое было на Джамиле, когда она убежала из дворца Скутари. Бонифаций задумчиво нахмурился. Отто задрал руку повыше, склонив голову.

— Предлагаю вам эти доказательства в обмен на Лилиану.

Бонифаций подал знак Отто и, не дотрагиваясь до волос, понюхал их. На лице его отразилось удивление, после чего он кивнул — должно быть, Джамиля или Отто опалили волосы, чтобы они выглядели как надо.

Но потом Бонифаций снова покачал головой.

— Обмена не будет, — сказал он, словно Отто ему внезапно наскучил. — Мы договаривались, что одна женщина пойдет в обмен на другую. Ты предлагаешь мне не женщину. Ты предлагаешь мне доказательства ее смерти. Если хочешь, принесу тебе кое-что из вещей Лилианы. К примеру, у нее теперь много красивых щеток для волос — мои подарки. А еще у нее есть рубашка, полностью сотканная из кружев, которую она надевает исключительно для моего удовольствия. Но я не отдам ее тебе, если ты не вернешь мне принцессу.

Отто выпятил подбородок.

— Джамиля не была принцессой.

Бонифаций слегка улыбнулся.

— Ты понимаешь, о чем я говорю, мальчик мой. Приведи ее ко мне.

— Я так и сделал! — возмутился Отто, поднимая вверх толстую прядь волос. — Я отдаю вам все, что осталось от нее на этой земле, и прошу сдержать слово и отдать Лилиану.

Бонифаций слегка скривил рот и покачал головой.

— Нет, парень, — сказал он. — Она слишком лакомый кусочек, чтобы отдать ее за пучок волос какой-то мертвой бабы. — Его губы растянулись в улыбке, и он устремил мечтательный взгляд поверх головы Отто. — Как она отдается мне, когда я ложусь сверху, как хватает мой зад, чтобы крепче прижаться…

У Отто был такой вид, будто его сейчас вывернет. А я кое-как продолжал играть. Бонифаций осклабился и заерзал в кресле.

— От одной лишь мысли о ней я весь горю. Как только ты уйдешь, я сразу пойду к ней.

— Клянусь святым Иоанном, мессир, вам не стоило бы так со мной разговаривать, — сказал Отто; похоже, ему действительно было тошно. — Она моя женщина, и вы поступаете со мной несправедливо.

Бонифаций пожал плечами.

— Она сама явилась ко мне в шатер еще на Корфу, без всякого сопровождения, и она вольна уйти, когда захочет.

— Если это так, то пусть она скажет мне прямо в лицо, что не желает возвращаться, — произнес Отто, едва не взвыв.

И снова Бонифаций скривил губы.

— Она не желает с тобой разговаривать. Боится, что ты разрыдаешься, а ей станет неловко.

Отто помолчал немного, сдерживаясь. Прежде я ни разу не видел, чтобы он сдерживался. У меня даже от сердца отлегло. Скажу больше, этот парень произвел на меня впечатление.

— Что может заставить вас изменить решение, мессир? — наконец спросил он тихим и безразличным голосом.

Бонифаций улыбнулся, довольный, что Отто понял.

— Если бы ты привел ко мне Джамилю, всю целиком, то Лилиана, возможно, прониклась бы таким поступком и изменила бы мнение о тебе.

Последовала еще одна пауза, после которой Отто произнес:

— Я так и сделал. — И он снова протянул пучок волос и кольцо. — От Джамили ничего не осталось, кроме этого.

Бонифаций наклонился и забрал у Отто кольцо, потом поднес его к глазам и внимательно рассмотрел.

— Да, оно самое. Кольцо очень ценное, одно из самых дорогих украшений в казне Халкедона, [35]откуда мы его и взяли для ее высочества. Спасибо, что вернул, а не прикарманил. Это свидетельствует, что ты честный человек, мой дружок. — Он нацепил кольцо на кончик мизинца и опустил руку. — Подарю-ка я его Лилиане, после того как сегодня натешусь ею.

— Мессир, — произнес Отто дрогнувшим голосом, — я принес вам ценные сведения. Пусть вы не пожелали сдержать слово насчет моей женщины, но, по крайней мере, покажите всем, что вы справедливый предводитель, и наградите меня за новость, которой я с вами поделился.

Бонифаций скрестил руки и задумался.

— Она действительно мертва?

— Да, мессир, — процедил сквозь зубы Отто. — Непонятно, почему вы мучаете меня. Я не в силах дать вам то, что забрал Господь. Мне пришлось отрезать распухший палец от трупа, чтобы снять с него кольцо. Тело, вернее, то, что от него осталось после пожара, к этому времени уже похоронили с остальными погибшими иудеями. — Он поднял на Бонифация глаза и осмелился злобно сверкнуть ими. — И не говорите мне, что в этих сведениях нет ничего ценного.