— Грегор под арестом. Нужна твоя помощь!
Я настолько опешил, что в первую секунду стоял не шевелясь. Джамиля обогнула меня и потянулась к руке Отто, но мне удалось ее оттолкнуть.
— Нет, — сказал я. — Нельзя туда ехать. Это небезопасно для тебя, а может быть, и для него.
— Если в этом есть хоть капля моей вины… — начала Джамиля.
— Это все Бонифаций, ты тут ни при чем, — сказал Отто и сплюнул.
— Что это значит? — не отставала от него Джамиля.
Отто не ответил, только сбросил с ноги стремя и опустил вниз руку. Я уцепился за нее, сунул носок туфли в стремя, и он подтянул меня к себе, словно ребенка. Я обхватил ногами круп лошади позади седла. Джамиля мгновенно обхватила руками обе наши левые ноги и тяжело повисла на них, так что лошадь даже начала переминаться.
— Эй! — крикнул Отто и попытался отвести Оро от нее, но Джамиля нас не отпускала.
— Что задумал Бонифаций? — строго спросила она.
Отто поморщился.
— Никто толком не знает, что происходит, но он прислал в шатер записку со словами… — только сейчас до него вдруг дошла вся абсурдность послания, и Отто коротко и зло расхохотался, — что отпустит Грегора лишь в обмен на принцессу.
— Нет никакой принцессы! — взорвалась Джамиля. — Почему Грегор просто ему не скажет?
— Видимо, Бонифаций не верит Грегору, — ответил Отто.
— Или не хочет верить. Я все улажу, а ты оставайся здесь, так безопаснее, — приказал я Джамиле.
— Ты не должен так рисковать из-за меня, — сказала она, крепче цепляясь за мою ногу. — Глупо, конечно, что он до сих пор считает меня принцессой, но если вся беда в этом, то есть очень простое средство. Нищая иудейская вдова не вызовет у него никакого интереса. Возьмите меня с собой.
— Нет! — сказал я.
Не обращая на меня внимания, Отто снова освободил стремя, и Джамиля запрыгала на одной ноге, пытаясь попасть в стремя носком другой. Отто посадил ее перед собой. Оро протестующе зафырчала.
Два часа спустя мы вновь оказались на равнине, Оро едва плелась от усталости. Внизу царила полная неразбериха. Мы заехали в лагерь мятежников, только чтобы переменить лошадь и узнать новости. Однако их не оказалось: Грегора взяли вчера люди Бонифация, отвели в личный шатер маркиза, и с тех пор никто его не видел и не слышал. Мятежные бароны послали за Грегором гонца, но тому влетело от охранников Бонифация, заявивших, что маркиз примет только того, кто приведет принцессу.
— Нет, — снова возразил я, на что Джамиля тут же сказала:
— Вот видишь? Хорошо, что я вернулась. Прошу тебя, немедленно отведи меня к маркизу.
— Я же сказал — нет, — повторил я, вскарабкиваясь за спину Отто, сидевшего теперь на чужой лошади.
— Что ты тогда предлагаешь? Продолжать эту глупую игру в прятки? — рассердилась она и подняла вверх руку, прося неуверенного теперь Отто помочь ей. — Когда самое важное, что мы прячем, — тот факт, что на самом деле ничего ценного у нас нет? Я устала быть беглянкой. Господин, умоляю, отвезите меня туда.
Вот так получилось, что мы потрусили все вместе, преодолев ужасную последнюю милю, когда я всю дорогу сердито поучал их, чтобы скрыть свое волнение. Отто вменялось выяснить ситуацию, прежде чем представить Джамилю. Джамиле запрещалось что-либо предпринимать без моего одобрения. Я понятия не имел, что несу, у меня просто сдали нервы, и, разумеется, как только мы оказались на месте, все пошло наперекор моим словам. Мы спешились в нескольких сотнях шагов от шатра маркиза, и я отделился от нашей компании, прикинувшись, что принадлежу к окружению Бонифация и теперь прогуливаюсь неподалеку из любопытства, не удастся ли узнать последние сплетни. То, что приходилось доверить благополучие Джамили такому типу, как Отто, сводило меня с ума, хотя было ясно, что он искренне не желает ей зла.
Продолжение записи
от 29 мая 1203 года
Возвращаюсь наконец к основным событиям.
Шел второй день моего плена. Я сидел на мягком стульчике, связанный по рукам и ногам, в окружении трех охранников — молодых рыцарей. Мне доводилось не раз встречаться с ними на турнирах и всегда одерживать верх.
Мы с мессиром Бонифацием успели исчерпать все аргументы. Я подчеркивал, что не пытаюсь расколоть армию, а, наоборот, хочу ее сохранить, ибо невозможно одновременно способствовать ее целостности и собираться в поход на Византию. Объяснял, что мой поступок отражает не мое собственное неуважение к лидерству маркиза, а мнение большинства воинов, независимое от меня. Они потеряли уважение к своему предводителю из-за его решения поддержать Алексея, в результате чего намеревались разлететься кто куда. Собрав под единое знамя всех недовольных, я тем самым сохранял почти полную численность армии, что и было моим главным долгом, по словам самого мессира Бонифация. Маркизу оставалось только принять коллективную волю армии, и он без труда вновь соединится с ней.
Мессир представлял ситуацию в другом свете. По его мнению, большинство воинов откололось под влиянием Грегора Майнцского, и поэтому именно этот рыцарь был основным средством вернуть их обратно.
— Не глупи, Грегор, — наверное, в десятый раз повторял он. — Все очень просто. Откажись от мятежа, и я тебя отпущу. В противном случае, отрекусь от дочери, и у тебя в женах окажется незаконнорожденная без роду и племени.
Меня это чрезвычайно взволновало, ибо не хотелось причинить вред беззащитной женщине. Но вместо того чтобы признаться в этом, я сказал:
— Я плохо знаю свою жену, мессир, несмотря на то что она носит мое семя. Вы любите ее больше, чем я, иначе не отдали бы ее за своего любимого рыцаря. Вы не станете так играть жизнью собственной дочери. И мне все равно, сколько раз вы будете угрожать мне ее судьбой. Это пустая угроза.
— Очень хорошо, — сказал он. — Забудь о своем браке. Как ты, очевидно, забыл о нем, когда завел себе мусульманку и принял ее мерзкую религию. За это надо подвергнуть тебя публичному осуждению. И если я это сделаю, то за тобой больше никто не пойдет, даже если я предоставлю тебе полную свободу, чтобы ты возглавил недовольных.
— Мессир, умоляю, рассмотрите их жалобы, прежде чем… — начал я.
Мессир Бонифаций ответил грубым жестом. (Бритт считает, что мне следует нарисовать здесь соответствующую картинку, но этот жест и так всем знаком.)
— Ты не смеешь диктовать мне, мальчишка! — отрезал он. — Если сейчас дать слабину, армия останется без предводителя! Я не помазанник Божий. Мне приходится бороться за свою власть. Если позволю восстанию черни сбить меня с курса, то все будет кончено, армия окажется обезглавленной. Король или император на моем месте мог бы пойти на небольшие уступки, и это выглядело бы как божественное прощение. Я так поступить не могу. Клянусь, если бы я мог сейчас кому-то уступить в этой армии, то этим человеком был бы ты. Но не могу, Грегор.
— Выходит, я должен пообещать, что не возглавлю недовольных, тогда с этим фарсом будет покончено? Я выйду отсюда, и мы притворимся, что ничего не было?
— Теперь это уже не так просто, — с облегчением произнес Бонифаций, видя, что может достичь успеха. — К сожалению, ты настолько всех взбаламутил, что беспорядки продолжатся даже без тебя. Нет, в данной ситуации я требую, чтобы ты выступил публично вместе со мной и отговорил их от неподчинения, которого добивался с самого начала. Ты должен вернуть всех обратно.
— А если откажусь? — спросил я.
Мессир натянуто улыбнулся.
— Мне самому не нравится так поступать, Грегор, и даже сейчас я надеюсь, что ты не воспримешь это как личную размолвку между нами. Но я должен получить обратно свою армию. Поэтому, если ты мне не поможешь, твою любимую Джамилю ждет участь, какой ты не пожелал бы и своему злейшему врагу.
У меня вырвался вздох радостного облегчения.
— Что ж, действуйте, — сказал я. — Ее больше нет среди нас. Если вы этот кинжал приставили к моему горлу, то, к сожалению, он не очень острый.
Мессир Бонифаций вздрогнул, напрягся.
— Ты блефуешь. Она в твоем шатре. За ней следят по моему приказу с того дня, как ты покинул Задар. Стоит мне только послать людей, и она моя.
Я покачал головой и почувствовал, что у меня камень с души свалился. Это был последний аргумент мессира Бонифация, но он никуда не годился. Теперь у него нет рычага, чтобы мною управлять. Теперь ему придется подчиниться коллективной воле баронов.
— Клянусь головой святого Иоанна, она убежала вчера, воспользовавшись суматохой из-за прибытия Алексея, — сказал я. — Не представляю, где она сейчас, и не думаю, что увижу ее когда-нибудь снова. Меня тоже печалит, мессир, что мы с вами разошлись во взглядах, но я не стану возвращать к вам отколовшихся ради того, чтобы защитить Джамилю. — Потом я расхохотался и, почти извиняясь, объяснил: — Она больше не нуждается в моей защите!
Но тут в шатер ворвалась заляпанная грязью темноволосая женщина — впереди всей охраны, впереди Отто и одного лютниста. Я не успел предотвратить катастрофу. Она кинулась в ноги к маркизу.
— Меня зовут Джамиля, господин, я из Александрии, — сказала она, обращаясь к его грязным сапогам, — и я не принцесса.
Лицо мессира Бонифация расплылось от восторга.
— Мне это известно, иудейка. Я обо всем догадался еще несколько месяцев назад. Но спасибо за то, что откликнулась на наш призыв.
— Я абсолютно ничего не стою, так что толку от меня нет ни вам, ни Грегору, — сказала она.
Мессир Бонифаций изобразил задумчивость.
— Ну-у, насчет этого я не уверен.
Я отчаянно закричал, но маркиз уже успел склониться к женщине и вытянуть из-за пояса кинжал с усыпанной каменьями рукоятью. Отто вытолкнул лютниста из шатра, почуяв, что тот сейчас лишится рассудка от ужаса, а Бонифаций тем временем грубо дернул Джамилю за волосы, откинул ей голову назад и приставил острие кинжала к ее ключице. Она потрясенно взвизгнула.
— Ну что, сынок, обратимся вместе к воинам? — спросил мессир Бонифаций с изысканной вежливостью. — Скажем всем, что войско направляется в Византию?
