— А потом? — подал я голос со своей циновки.

Отто, забрав одеяло, захлопнул сундук, выпрямился и потянулся к руке Лилианы.

— А потом мы поступим, как поступают все воины, когда захватывают город, — ответил он с довольным видом. — Начнем мародерствовать и грабить.

— А еще насиловать и убивать, — с отвращением выдохнула Лилиана и покорно направилась к выходу. — Идем, господин пилигрим, бросим вызов святому Павлу.

Грегор отошел в сторону. Хмурая Лилиана повела сияющего Отто из шатра.

Я резко сел, в ужасе от самого себя — целый день провел, как во мраке, и только сейчас до меня дошло:

— Я должен вызволить оттуда Джамилю!

— Она не принцесса, — устало сказал Грегор.

— Она человек. Я поклялся доставить ее домой живой и здоровой, да и с тебя пока никто не снимал клятвы отвезти ее в Святую землю в качестве новообращенной. Если мы останемся безучастны, пока ее будут насиловать и убивать, то мы самые великие грешники во всей этой армии.

Грегор переварил услышанное. Я пытался разобрать, какой от него исходит свет — он был каким-то средним между серым и золотым.

— Зато у нас появится хоть какое-то дело, — сказал я в отчаянии.

— Согласен с твоим порывом, — произнес через минуту Грегор. — Но с тех пор как мы знакомы, каждый твой план оказывается провальным.

— Тогда ты придумай план, — быстро сказал я, потирая ладони. — Обещаю согласиться с любым твоим предложением, лишь бы с ней ничего не случилось.

Грегор, прославившийся подвигами на рыцарских турнирах, считал абсолютно необходимым тщательно взвесить все обстоятельства, прежде чем планировать, как спасти чью-то принцессу, выбить из седла противника или совершить какой-то другой рыцарский поступок. Поэтому на следующее утро на рассвете, прежде чем трубы возвестили о возобновлении осады, мы с ним отправились в бухту на разведку, чтобы как следует осмотреть длинную отмель, соединявшую Задар с материком. Городские стены почти везде уходили прямо в воду, но здесь, на расстоянии примерно двух полетов стрелы, полоска земли соединяла город с далматским побережьем, и стену от атакующих защищал только ров, заполненный городским мусором. С суши в город вели одни ворота. Изнутри их забаррикадировали задарцы, чтобы не пустить захватчиков, а снаружи баррикаду соорудили воины, чтобы не выпустить жителей из города.

Вдоль наземной стены не стали устанавливать стенобитные орудия. Была, правда, сделана попытка протаранить стену, но задарцы спустили сверху цепи, и таран в них запутался. Теперь этот участок стены просто охраняли, чтобы задарцы не пустились в бега. Никаких военных действий тут не велось, поэтому нам с Грегором не пришлось особенно ухищряться или рисковать, чтобы спокойно все осмотреть. Не удастся ли здесь проникнуть в город? Три дня, с рассвета и до темноты, мы рыскали вдоль стены, и ни один часовой не поинтересовался, зачем нам это нужно. На четвертый день мы смочили тряпки духами Лилианы, завязали ими носы и рты и спустились в сухой ров под стеной, заполненный гниющим мусором. После целой недели моросящих дождей отсыревшие кучи источали чудовищное зловоние.

Грегор опытным глазом воина сразу обнаружил ахиллесову пяту в обороне задарцев: над одним участком рва образовался естественный каменный карниз, способный защитить тех, кто мог бы попытаться вырыть здесь подкоп. Как он объяснил, если разрушить стену с помощью подкопа, то захватить город уже не составит труда. Победа будет гарантирована, а после начнется всеобщее мародерство. Если бы он считал эту осаду оправданной, то немедленно отправился бы к дожу или Балдуину Фландрскому, чтобы сообщить о своем открытии.

Но Грегор не хотел нести ответственность за падение католического города, в разгроме которого ему запретили участвовать. С другой стороны, долг воина велел ему доложить такую важную подробность.

Я слушал его нытье, пока мы в который раз утюжили один и тот же участок рва, пробираясь между грудами мусора.

— Скоро сложу новую песню о тебе, — наконец предостерег я, чтобы заткнуть его. — «Скулящий кавалер». Послушай: «О, скулящий кавалер, он висит, как лавальер…» [20]

— Это ты, бритт? — раздался сверху знакомый голос.

Грегор поморщился, когда над краем рва появилась голова его брата. Отто недоуменно уставился на нас.

— Чем вы заняты внизу? — спросил он.

— А чем ты занят наверху? — парировал я.

Отто пожал плечами.

— Меня перевели на службу в караул после того, как я ввязался в кулачную драку с какими-то моряками. Тоска зеленая, все равно что крутить любовь с монашкой. Эй, братец, ты просто разминаешь ноги или наконец-то решил исполнить свой воинский долг? Погоди-ка минутку! Ты только посмотри!

Мы с Грегором переглянулись, и у обоих похолодело внутри: Отто разглядел тот самый участок, где будет легко сделать подкоп.

— Там же можно вырыть тоннель! — радостно объявил он кому-то через плечо. — Хью! Позови графа, покажи ему это! — Он снова посмотрел на нас и заулыбался. — Вы приносите мне удачу! Не уходите!

Мы с трудом выбрались из рва, чтобы самим не пришлось разрушать стену.

Не успел бы я допеть до конца «Песнь о Роланде», [21]как люди уже приступили к рытью подкопа под защитой не только естественного карниза, но и деревянного навеса, укрытого пропитанными уксусом шкурами, которые не воспламенялись от горящих стрел задарцев. По какой-то злосчастной прихоти судьбы каменный карниз образовался как раз над естественным разломом в породе, который словно специально был создан Всевышним с единственной целью — облегчить подкоп и разрушение стен Задара.

Задарцы, наблюдая с башен за деятельностью пилигримов и слушая их довольные крики, поняли, что шансов не осталось, и сразу отправили делегацию к венецианскому дожу, чтобы еще раз объявить о капитуляции. Обо всем этом мы узнали, вернувшись в шатер, в пересказе Ричардусов, которые были в восторге от того, что можно заняться каким-то делом, а не только вытачивать из древесины шахматные фигурки.

На этот раз Дандоло принимал задарцев вместе с Балдуином Фландрским, молодым заместителем Бонифация. Балдуин явно проигрывал Дандоло в уверенности. Эти двое заранее договорились об условиях, которые задарцы приняли сразу и с большим облегчением: город перейдет к венецианцам в строгом порядке; имущество задарцев станет добычей воинов, но сами задарцы не пострадают. Грегор, присутствовавший на переговорах, рассказал мне об этом с мрачным удовлетворением. У осажденного города, вынужденного сдаться, нет причин надеяться на пощаду. Но Балдуин вместе с духовником настояли на проявлении милосердия, чтобы репутация кампании окончательно не пострадала. Запрещалось проливать кровь, запрещалось мстить «пиратам», которые только что испытали поражение от венецианцев. Вряд ли, конечно, эти условия будут соблюдены, но оставалась надежда, что хаос будет минимальным.

Балдуин Фландрский обратился к Грегору с просьбой приглядеть за порядком во время капитуляции, которая должна была начаться на следующее утро. Грегор с благодарностью принял поручение. Дело не очень достойное, зато позволит ему проявить рыцарство — по-божески обойтись с побежденными, исполняя при этом долг воина. Все это он объяснил мне, оставив напоследок лучшую новость:

— Это означает, что, как только они сдадутся, мне будет позволено войти в город прежде остального войска. Другими словами, прежде чем кто-либо другой сумеет добраться до Джамили.

— Тогда возьми меня к себе в слуги, господин, — сказал я, понимая, что раз не смог помочь городу, то должен попытаться помочь хотя бы одной душе.

Тем же вечером, еще до наступления темноты, в лагерь прибыл венецианский гонец, нанятый одним частным лицом за большие деньги, чтобы распространить по всей Адриатике некое заявление. Этим частным лицом оказался богатый купец по имени Барцицца. А заявление гласило, что примерно два месяца назад у него пропала рабыня, хорошо одетая женщина лет тридцати, родом из Леванта. [22]