Праздник святого Гилдуина,

27 января 1203 года

То, о чем собираюсь сейчас написать, — нижний предел глубочайшей пропасти, в которую только может упасть эта кампания.

Начну с того, что я, мессир Бонифаций и Мурзуфл оказались все вместе в шатре маркиза. В первую секунду мы просто смотрели друг на друга. На Мурзуфле были белый тюрбан и туника, а еще зеленые туфли — символ его власти. Он улыбнулся мне, как мальчишка, довольный тем, что нашкодил и остался безнаказанным. Я почти ожидал, что сейчас он отведет меня в сторону и попросит не держать на него зла.

— Зачем пожаловали? — резко спросил Бонифаций.

— Меня прислал его величество, — сказал Мурзуфл, переходя на такой же резкий тон. — Он просит вас немедленно отправиться со мной во Влахерну и переговорить с ним наедине. Положение в соборе Святой Софии очень серьезное. Его величество места себе не находит от беспокойства. Он исчерпал мастерство трех различных лекарей, пытавшихся его успокоить, и утверждает, что только разговор с вами может ему помочь. Лично я с этим не согласен, но я единственный во дворце, кому доверяет Алексей, поэтому меня и послали за вами, вторым человеком из всех живущих, кому доверяет император.

Я хотел спросить у Мурзуфла, что такого он сделал, что Алексей стал ему доверять, но потом решил промолчать. И когда представляю себе Алексея, такого слабого и перепуганного, вечно нуждающегося в совете старшего, а рядом с ним Мурзуфла, такого сильного и решительного, я почти верю, что мальчишка доведен до отчаяния.

— Вы должны понимать, — сказал Бонифаций, — что после нашей с вами последней встречи я не намерен доверять вам свою безопасность.

Мурзуфл закивал.

— Конечно. Пожалуйста, возьмите с собой любую охрану. То, что произошло между нами, — несчастливое стечение обстоятельств, когда каждый из нас делал то, что считал нужным. Сегодня же у нас с вами общая цель, и она весьма проста — оказать его величеству поддержку.

— Поехали, Грегор, — сказал Бонифаций, сделав взмах, каким подзывают к ноге охотничьего пса. Своему главному охраннику, Клаудио, он тоже подал знак.

Мы переправились, когда солнце уже заходило за горизонт. Мурзуфл без конца вел разговор, но только со мной. Ни к Бонифацию, ни к кому-либо другому он не обращался. Он рассказывал о всех своих греческих друзьях, с которыми я познакомился у него в доме прошлой осенью, делился новостями, в общем, болтал всякую ерунду. Я, разумеется, не отвечал, но это не мешало Мурзуфлу болтать с привычным для него юмором. Меня это раздражало по нескольким причинам, самая важная из них — как отразится на добром имени человека то, что враг обращается к нему по-дружески на глазах у его начальника. А еще мне было не по себе от того, как убедительно дружелюбно он держался, хотя я теперь знал о его предательской сущности. Этот тип, должно быть, не в себе. Все византийцы, которых я встречал, казались мне немного сумасшедшими.

Сумерки сгущались. Нас провели через ворота прямо во дворец. Там мы довольно скоро оказались в личных покоях императора — наверное, тех самых покоях, где побывали прошлым летом бритт и Джамиля, хотя император, разумеется, поменялся.

Император Алексей расхаживал по спальне, бледный и дрожащий, рядом с ним находился его последний лекарь. Нас пропустили с большой помпой, а затем велели, как всем прочим придворным, встать у стены. В первую секунду я обратил внимание не на самого Алексея, а на его лекаря — им оказался иудей по имени Самуил. Потом началась суета с представлениями, я отвесил поклон императору и получил возможность его разглядеть.

Императору Алексею нездоровилось. Он так и не возмужал и теперь уже не возмужает, не быть ему настоящим императором. Похоже, он давно не ел. Говорит, что его пытаются отравить. Он рассказал нам замечательную историю о толпе, собравшейся в Айя-Софии, чтобы избрать нового императора, хотя варяжская гвардия разорвет любого, кто посмеет ему угрожать.

— Ты мне нужен, Фацио, ты мне нужен, — всхлипывал император, вцепившись в руку мессира маркиза. — Я дам тебе все, что захочешь, если ты просто приведешь в город своих людей и разгонишь толпу! Пошли их прямо в церковь! Проси что угодно!

— Я хочу получить обещанное, — спокойно ответил мессир Бонифаций. — Особенно продукты. Ты должен немедленно отправить в лагерь провиант.

— Нам сейчас не найти столько провианта, — вмешался Мурзуфл. — Его величество расстроен и нуждается в вашем совете. Армия ему не нужна. Мы сами способны позаботиться о своем императоре. Как я уже говорил его величеству, варяги сумеют справиться с толпой, если только она сама не рассеется.

— Варягов не хватит на такую огромную толпу, — настаивал на своем Алексей.

— Если ваше величество позволит чужой армии вступить в город, то появятся более серьезные проблемы, чем какая-то там толпа, — предостерег Мурзуфл.

— Мы найдем способ раздобыть вам провиант, — сказал Алексей мессиру Бонифацию.

— А также деньги, которые вы нам должны, — продолжил маркиз. — Всю сумму. Завтра. Мы войдем в город и не покинем его, пока вы полностью не расплатитесь и не предоставите нам достаточно скота и зерна, чтобы продержаться месяц.

— Это невозможно! — злобно выкрикнул Мурзуфл и топнул ногой. — Сейчас глубокая зима! Мы заставим голодать половину города, если выполним ваше требование!

— Тогда сами разбирайтесь с избытком императоров. Желаю удачи, — сказал мессир Бонифаций и поднял руку, словно собирался подать мне и Клаудио сигнал к отходу, но император Алексей, запаниковав, вцепился в руку маркиза и опустил ее.

— Нет! Я все сделаю! Я найду деньги! — настаивал он.

— Лекарь, есть у тебя успокоительное для императора? — раздраженно поинтересовался Мурзуфл.

Все это время Самуил смешивал какое-то снадобье за столиком у окна.

— У меня почти все готово, — сказал он.

— Ты что, пытаешься меня отравить? — сурово спросил Алексей.

— Нет, ваше величество, — терпеливо ответил Самуил, не поднимая на него глаз.

— Алексей, — по-отечески строго обратился к нему мессир Бонифаций, и юноша оглянулся, как затравленный зверь, — ты и раньше говорил, что заплатишь нам, но не сделал этого. Мне нужно подтверждение. Прямо сейчас. Прежде чем покину эту комнату, я хочу иметь поручительство. Что-нибудь весомое. Сегодня. Или завтра я не приведу своих людей.

Лицо императора Алексея перекосилось, и он закричал:

— Но у меня ничего нет! Ради всего святого, Фацио, я ведь тебе уже отдал Крит.

— Что? — изумленно охнул я.

Алексей, вцепившись в руку мессира Бонифация, повернулся ко мне.

— Да, я отдал ему Крит, — сказал он. — За то, что он помог мне сесть на трон. Что еще ты хочешь, Фацио?

Мессир Бонифаций бросил в сторону Мурзуфла многозначительный взгляд.

— Для начала я бы не возражал получить голову Иоанна Крестителя. Несмотря на слухи, которые вы пытались распространить, чтобы вызвать ненависть к армии, вы знаете, что у нас нет этой реликвии.

— Она утеряна, — заявил Мурзуфл. — Но даже если бы она у нас была, мы бы не отдали ее вам. — После чего он широким жестом, который мне совсем не понравился, указал на меня: — Но возможно, отдали бы Грегору Майнцскому, вполне заслужившему это сокровище. Только не такому человеку, как вы.

Мессир Бонифаций наживку не проглотил, а задумчиво обвел комнату взглядом и сказал, улыбнувшись:

— В таком случае я хочу получить этот дворец.

Когда это было переведено, все греки рты пораскрывали.

Мурзуфл побагровел от гнева, но ничего не сказал.

— Ты хочешь владеть Влахерной? — переспросил император Алексей.

— Если ты не заплатишь армии все, что должен, значит, откроешь ей двери дворца Влахерны, как только мы разгоним толпу, — объявил Бонифаций. — Я поставлю у ворот отряд рыцарей, когда мы направимся в церковь.

Мурзуфл чуть ли не с пеной у рта, отчаянно жестикулируя, изрыгнул злобную речь по-гречески, которую трусоватый толмач перевел следующим образом:

— Господин Мурзуфл думает, что вам вообще не следовало приходить в Станполи.

Наступила пауза, мы ждали продолжения, но толмач предпочел не вдаваться в подробности.

— Да вас из тюрьмы освободили благодаря нам! — возмутился мессир Бонифаций.

Толмач замялся.

— Господин Мурзуфл смотрит на это иначе, — наконец ответил он, потом повернулся к его величеству, и тот, хоть и был очень расстроен, одобрительно кивнул.

Самуил пересек комнату и протянул императору Алексею что-то выпить. Его величество взял чашку, вырезанную из слоновой кости, и скорбно посмотрел на ее содержимое.

— Надеюсь, ты не собираешься отравить меня, — сказал он.

— Разумеется нет, ваше величество, — ответил Самуил и, взяв императорское запястье, долго слушал его пульс, пока продолжался разговор.

Толмач виновато улыбнулся и сказал нам с мессиром Бонифацием:

— Господин Мурзуфл говорит, что императорский двор Константинополя уже несколько десятилетий повержен в хаос, что система рушится изнутри. Толпы черни обретают все большую силу, знатные семейства принимают решения, заботясь не обо всей империи, а только о своих собственных интересах. Где-то лет двадцать назад венценосная семья настолько ослабла, что, когда умер Мануил, [43]они даже не смогли изгнать ненавистную чужестранку и ее малолетнего сына, которых он оставил вместо себя. В то же самое время Венгрия захватила Далмацию, поднялся большой шум, но и тут никто палец о палец не ударил. Господин Мурзуфл говорит, что знатные семьи империи и есть ее злейшие враги. Узурпатор был всего лишь марионеткой в руках всей загнивающей олигархии. Господин Мурзуфл думает, что все равно через несколько лет система взорвалась бы изнутри. И мы освободились бы, не зная такого унижения, как задолжать чужой захватнической армии. Господин Мурзуфл полагает, что вы ставите себе в заслугу то, что произошло бы в любом случае.

Мессир Бонифаций разгневался от такой речи, но удержал себя в руках.

— Я назвал свои условия, Алексей, — сказал он. — Они не обсуждаются.

— Я их принимаю! — в отчаянии ответил император Алексей. Он выдернул руку из пальцев Самуила, отшвырнул пустую чашку в другой конец комнаты и, упав на колени перед мессиром Бонифацием, начал целовать ему руку. — Спасибо, Фацио. Господь благословит тебя за то, что ты даруешь мне еще один шанс. Немедленно приводи свою армию.