— Грегор захочет узнать судьбу головы Иоанна Крестителя…
Мурзуфл подмигнул.
— Сейчас она покоится вместе с остальными святынями в подземном хранилище Влахерны. — Он улыбнулся. — Если Грегор захочет оставить ее у себя, то он заслужил это сто раз.
Я удивился.
— Ничего подобного! Он захочет вернуть ее туда, где она была раньше.
Мурзуфл пожал плечами.
— Отлично, так и будет. Лишь бы она не досталась придурку Бонифацию. — Посерьезнев, он добавил: — Ты понимаешь, что, когда я начну объяснять его величеству и Бонифацию, что все святыни вывезены в надежное место, это известие может так их встревожить, что они прикажут посадить меня в тюрьму.
— Конечно. Но Грегор не станет уводить тебя из зала, пока ты не выскажешься до конца.
Мурзуфл улыбнулся и прищелкнул языком.
— Да, мой друг. До самого конца. Это будет представление, которого ты никогда не забудешь.
Он перевел взгляд на стол с высокими гостями и удивленно заморгал.
— Это не твоя ли женщина? — спросил он, толкнув меня локтем.
Я обернулся. Перед возвышением, на котором Алексей и Бонифаций, сидя за столом, поглощали утку под шафрановым соусом, стояли рука об руку Джамиля и Самуил. Бонифаций выронил нож и уставился на Джамилю. Выходит, он действительно поверил в ее смерть. Вид у него был не расстроенный, а совершенно ошеломленный, даже более ошеломленный, чем У епископа Конрада, который все это время думал, что Джамиля из Александрии была принцессой неверных. Она скромно оделась в цвета своего племени — белый и синий, а Самуил поверх одежды накинул молитвенную шаль и был, как всегда, в шапочке на макушке. Они хотели убедить всех присутствующих, что она иудейка, а не египетская принцесса.
Позабыв обо всем, я попытался всучить Мурзуфлу лютню, чтобы кинуться к ним, но он крепко вцепился в мое плечо и не пустил.
— Пусть сделают то, зачем пришли, — сказал он. — Я знаю этого иудея. Это лекарь, который пользовал заключенных во Влахерне. Он умный и порядочный человек, пусть даже чувства юмора у него не наберется и с горошину. Твоя женщина в надежных руках. Доверься ему.
Но Мурзуфл не знал историю, которая связывала Джамилю и Бонифация, а потому все, что произошло затем, показалось ему вполне обыденным, зато у меня чуть сердце не выскочило. Самуил назвал свою спутницу представительницей местной иудейской общины, хорошо знающей язык, географию и культуру страны, куда собирается направиться армия франков. Затем Самуил пожаловался, что армия украла у них строительный лес, предназначенный для восстановления Перы, и попросил у Бонифация и Алексея защиты на том основании, что иудеи — лучшие и самые трудолюбивые ткачи во всей империи и платят большие налоги за вывоз своих изделий, поэтому император наверняка не захочет лишиться этого постоянного дохода. Что касается армии, то их жертва будет вознаграждена готовностью иудейки поделиться своими обширными знаниями о том крае, куда они отправятся весной.
Алексей и Бонифаций переглянулись и одновременно сказали «да». Просители покивали с благодарностью (иудеи никогда не кланяются сильным мира сего, за что частенько навлекают на себя беду) и покинули зал.
На этом все и закончилось. Я снова мог дышать. От восторга у меня закружилась голова, мне стало ясно, что она только что пообещала остаться со мной.
Мурзуфл, почувствовав, что я успокоился, отпустил мое плечо, дружески стукнул по спине и сказал:
— Ну, вот видишь? Твоей женщине ничего не грозит. А сейчас она только что объявила, что пойдет с тобой, когда армия выступит в поход! Теперь тебе остается только задрать ей юбку, когда Самуила не будет рядом, хотя он тебе не помеха. Природа, вероятно, наделила его щедро — заметил, какая у него стопа? Но бьюсь об заклад, ты лучше знаешь, как ублажить женщину. — Он хлопнул меня по плечу. — Это счастливый вечер для всех нас!
Праздник святого Мартина Турского,
11 ноября 1203 года
Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю.
Послание к Римлянам. 7:19
С ужасом и грустью повествую о разоблачении самого проклятого злодея из всех, каких я знал, и о начале моего глубочайшего унижения. Ибо теперь все окончательно разрушено, и в том нет сомнения. И надо же было такому случиться, чтобы все это произошло в тот самый день, когда я узнал о рождении моего сына, в тот самый день, когда ко мне вернулись мои родные и друзья.
Ужин наконец подошел к концу, и Мурзуфл приблизился к императорскому столу. Я вышел вперед, чтобы встретить его и, по заведенному порядку, проверить, нет ли при нем оружия. Должен признать, меня чуть ли не била дрожь от тревожного ожидания. Мы — Мурзуфл, бритт и я — часто обсуждали, как повернутся события. Если сообщение Мурзуфла о припрятанных святынях будет воспринято как ожидалось, то со стороны, императора Алексея последует неприятная реакция, но вслед за ней произойдет то, чего мы все добивались: с армией незамедлительно расплатятся, и вплоть до марта она сможет посвятить себя целиком духовной и физической подготовке к действительному паломничеству — наконец-то! Больше не останется никаких причин для проволочек. Никогда прежде я не чувствовал, что настолько близок к нашей истиной цели. Но как же сильно я ошибся!
Мурзуфлу позволили приблизиться к мессиру Бонифацию и Алексею. Он говорил тихо, так что первых фраз я не расслышал. Зато было видно, как встревожился Алексей, как напрягся мессир Бонифаций. Неудивительно. Кое-кто из гостей начал за ними наблюдать. Я подошел поближе и встал за спиной у Мурзуфла, якобы исполняя обязанности внимательного охранника. Мурзуфл продолжал говорить тихо, но теперь его было слышно. Говорил он по-гречески, чтобы императору Алексею было ясно каждое слово, а уж потом император Алексей переводил мессиру Бонифацию.
— Он клянется, — испуганно пояснял император Алексей, — что не сообщит местонахождения святынь, пока не будет уверен, что я не стану использовать их для выплаты долга армии.
Пока все шло по плану.
Мессир Бонифаций отвел взгляд.
— Мерзавец! — с отвращением проворчал он, а Мурзуфл тем временем продолжал свою тихую речь, обращенную к императору Алексею. — Проклятый выскочка…
— Но это еще не все, — нервно перебил маркиза император Алексей. — Его люди расставлены по всему городу. Они готовы рассказывать всем и каждому, что мы с вами вступили в сговор и украли святыни для вашего личного обогащения.
Я поразился, услышав эти слова, ибо мы так не договаривались. Мы планировали пригрозить лишь тем, что если Алексей незамедлительно не расплатится с армией теми трофеями, что он вывез из Фракии, то всем станет известно об исчезновении реликвий. И ничего, кроме этого. Императору хватило бы неприятностей. Я не видел необходимости в том, чтобы Мурзуфл добавил интриги. Ибо теперь мессир Бонифаций тоже оказался под угрозой, хотя мы ничего подобного не замышляли.
— Есть только один способ предотвратить это, — нервно продолжал переводить Алексей. (Приставь Мурзуфл нож к его горлу, и тогда у императора не был бы более испуганный вид.) — И действовать я должен сразу. Этот человек желает стать управляющим императорским двором. Сегодня вечером. Незамедлительно.
Я содрогнулся, потом схватил Мурзуфла за руку. Он посмотрел на меня, глаза его сверкали победным огнем, когда он громко произнес по-французски, словно впервые меня видел:
— Чужеземная гадина! Кто ты такой, чтобы хватать члена императорского двора?
Теперь придворные разглядывали всех нас, и мне не хотелось подливать масла в огонь. Мессир Бонифаций жестом приказал мне отпустить Мурзуфла и отойти в сторону. Я подчинился. Затем маркиз перевел взгляд на императора Алексея и покачал головой.
— Он просит о невозможном. Так ему и скажите. Мы с вами договорились, что управляющим буду я.
Император Алексей натянуто улыбнулся, чтобы те, кто на нас глазел, не догадались, как он расстроен. С Мурзуфлом он разговаривал нейтральным тоном, а тот отвечал приятным баритоном. Я метнул взгляд в сторону музыкантского помоста и с тревогой увидел, что бритта там нет. Должно быть, он подобрался поближе к нам, чтобы лучше все расслышать, но я не смел надолго упускать из поля зрения Мурзуфла, чтобы оглядеть толпу.
— Он говорит, что делает это только ради блага Византии, — продолжал переводить Алексей глухим голосом. — Он единственный верный слуга во всей империи, у него нет личной заинтересованности в высоком звании, но он считает, что должен иметь какой-то официальный статус, чтобы воспользоваться собранными реликвиями в интересах города. Говорит, что мне только в том случае будет выгодно их спасение, если тот, кто их спасет, представляет собой значительную фигуру при дворе. — И он забубнил Бонифацию с по-прежнему приклеенной улыбкой на лице: — Он уверяет меня, будто половина Станполи уже знает, что с реликвиями происходит что-то не то, и если я не выполню его просьбу, то он даст сигнал своим людям, и те распространят по всему городу сегодня же вечером весть, что именно я выкрал святыни по вашему настоянию, с тем чтобы выплатить ими долг. Уверяю вас, Фацио, — голос его дрогнул, — моя жизнь не будет стоить и гроша, если горожане поверят, что я это сделал.
Еще до окончания пиршества, с большой помпой, в многочисленном окружении, к столу поднесли расшитую пару зеленых кожаных туфель на пухлой подушечке, которую держали высоко над головой для всеобщего обозрения. Эти туфли символизировали пост управляющего императорским двором, временно незанятый, который обычно доставался самому верному евнуху. Под вежливые аплодисменты и перешептывание (ибо он был почти никем) Алексея Дуку, по прозвищу Мурзуфл, внесли на ступени два здоровых гвардейца-варяга, а дворецкий опустился на колени и обул его ноги в зеленые туфли. Новый императорский управляющий милостиво принял восхищение двора.
Мессир Бонифаций продолжал улыбаться, хотя почти окаменел от гнева. Я оставался на своем посту, за его спиной, в ужасе от того, что происходило у меня на глазах, но был не в состоянии помешать этому без того, чтобы обрушить беду на собственную голову. Я подумал, что, возможно, Мурзуфл не отрекся от своих первоначальных намерений, а поступил так просто из желания помешать мессиру Бонифацию, которого он ненавидел, занять пост управляющего. Даже тогда я не представлял, что в его душе таилось подобное зло.
Затем, выслушав последние поздравления, Мурзуфл повернулся к Бонифацию.
— Между прочим, — громко произнес он по-французски, чтобы все предводители войска хорошо его поняли, — прошу вас поблагодарить Грегора Майнцского за то, что он помог мне собрать все реликвии.
