— Кто вам это сказал?

— Один любитель выпить. Беспокоиться не о чем.

Если она и была напугана, то хорошо это скрывала.

— Это правда? — спросил он.

— Нет. У нашей семьи не было титулов.

— Не было титулов…

— Бабушка владела крупным поместьем в Тамбове, отец — типографией и несколькими текстильными фабриками. А отчим был солдатом. У него тоже было поместье, неподалеку от Санкт-Петербурга.

— Так вы были очень богаты.

Похоже, ее позабавило что-то на сцене. Она улыбнулась.

— О да, очень богаты. И все это досталось бы мне. Я была единственным ребенком. Но случилась революция.

— И теперь?

— Теперь мы бедны, как и все.

Никакой горечи или жалости к себе. Просто констатация фактов. Он не мог не восхищаться этим. В ее признаниях чувствовалась скрытая сила, словно ничего из случившегося не имело особого значения.

Он наклонился ближе, упершись локтями в колени.

— Вас это не беспокоит? То, что вы потеряли так много?

— Если бы я ничего не потеряла, я бы была одна такая. Одна во всей России.

— А вы не хотите оставаться в одиночестве.

Она не ответила. В партере раздался очередной взрыв хохота. Несмотря на ее слова, он ощущал приятную власть над ситуацией. Это так непохоже на то, что он обычно испытывал в обществе красивых женщин.

— И где она сейчас? Все еще в России?

— Кто?

— Ваша семья. Ничего, что я спрашиваю?

— У меня только мать и бабушка. Я оставила их в Севастополе.

— В Севастополе? Что вы там делали?

Она уронила голову. И ничего не ответила.

— Простите. Я любопытен, вот и все. Боялся, что мне не представится другой возможности поговорить с вами.

Внизу, в партере, аплодировали финальной победе пролетариата. Банкиров и священников, оставшихся уже в одном исподнем, несла вниз головами навстречу гибели толпа рабочих и красноармейцев.

— Вы можете говорить со мной, когда захотите, — сказала Зоя. — Мне платят за то, чтобы я находилась в полном вашем распоряжении.

Актеры вышли на поклон, зрители аплодировали и топали ногами. Прежде чем Чильбум успел сказать еще что-то, зажегся свет и толпа потекла к выходу.

Той ночью он лежал без сна в скрипучей кровати с пологом, голова кружилась от водки и теплого шампанского, и вспоминал ее слова, пытаясь разгадать их, прочитать между строк.

Гадкое лицо Потресова выплыло из темноты. Все эти благородные девки в итоге раздвигают ноги за еду. Вопрос только перед кем. И как часто.

Действительно ли она просто констатировала факт? Достаточно пригласить ее в постель, и она придет в обмен на деньги, быть может, или кусок мыла, или словечко, замолвленное перед ее начальством? Или с точностью до наоборот? Установила рамки их отношений, напомнила, что они исключительно профессиональные и останутся таковыми невзирая ни на что.

Чем его зацепила эта девушка? На родине он знал куда более красивых женщин, но ни одна не вызывала такого прилива крови к паху. Что, если он еще раз спустится туда, вниз, в ее комнату, прямо сейчас? Он может сказать ей что-нибудь для вида. Вы должны перевести мне кое-что немедленно. Наверху.

Он чувствовал, что одного равнодушного, бесстрастного акта будет недостаточно. Он захочет большего. А что, если он неправильно понял ее и пойдут слухи, что он пытался ее соблазнить? Чильбум злоупотребит гостеприимством хозяев, бросит тень на всю делегацию. Он навсегда потеряет возможность вновь стать лидером партии.

Его страсть к ней была компрометирующей, опасной. Из-за нее он думал не по-пролетарски — думал, что он лучше русских товарищей, которые осуществили революцию и проливали за нее свою кровь. Она подорвала его веру в превосходство политики.

Он отбросил одеяло и направился к умывальнику, на ходу задирая подол ночной рубашки. Возможно, с пустыми яйцами он на несколько часов перестанет думать о ней, хотя бы до утра. Иначе грозит бессонная ночь.

Полосы желтого света пробежали по потолку. Автомобиль подъехал к гостинице. Чильбум раздвинул шторы. Часы на площади показывали четверть третьего. Он услышал, как хлопнули дверцы, увидел мужчин в фуражках и кожаных пальто, промаршировавших по мостовой в отель. Мотор они не выключили.

Интересно, что за суета посреди ночи: видимо, какое-то важное государственное дело, поскольку автомобили были только у руководителей — у руководителей и у тайной полиции. Кто-то вернулся с полуночной встречи, возможно встречи, завершившейся попойкой. Некоторые делегации были ближе к нынешнему руководству, чем другие.

Мотор вращался, три оборота в секунду, ремень вентилятора пищал почти на грани слышимости. Ему показалось, что он различил голоса где-то внутри отеля, стук двери.

У него вдруг закружилась голова. Он опустил подол и вернулся в кровать, с головой накрывшись одеялом. Он сделает ее своей, так или иначе. Он докажет ей, что она повстречала ровню. И тогда они займутся любовью как положено.

Но он по-прежнему видел ее с задранными ногами в пене нижних юбок на кушетке. Он обнял подушку, автомобиль укатил прочь.

Наутро он нигде не мог найти Зою. Она не спустилась к завтраку, а когда Чильбум и Хёглунд зашли в ее номер, он оказался пуст. Директор гостиницы изворачивался как мог. Заявил, что ничего не знает. Тоже самое сказал и охраннику парадного входа. Чильбум позвонил в Реввоенсовет, проверить, не вернулась ли она на работу, но там ничего не знали о ее местонахождении. Лишь наткнувшись на Татьяну возле Кремля, они узнали, что произошло.

— За ней пришли вчера ночью, — сказала она, пока делегаты толпой шли мимо. — Ее арестовали.

— В чем ее обвиняют? — спросил Чильбум, но Татьяна только молча смотрела на него, словно не поняла вопрос.

Он схватил ее за руку.

— Что с ней сделают?

Но девушка снова промолчала.

Во второй половине дня позвонили из организационного комитета и подтвердили слова Татьяны. Их переводчица оказалась замешана в контрреволюционном заговоре в Петрограде. Им подыщут другую.

Хёглунд был вне себя.

— Она единственная с приличным немецким, — запротестовал он. — Она нужна нам. У нас вечером важные встречи.

Служащий предложил обсудить этот вопрос с ЧК и повесил трубку.

Чильбум знал, что делать. Это испытание.

— Цет, произошла ужасная ошибка, — сказал он. — Девушка невиновна.

— Невиновна? — переспросил Хёглунд. — Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. Политика ее не интересует. Она… она художница.

Это все Рой виноват, не иначе. Он разозлился, что Зоя ему отказала. В ЧК есть паршивые овцы, которые арестуют кого угодно, если заплатить.

Ему не удалось убедить Хёглунда.

— Мы не должны вмешиваться. Это не наше дело.

Но прежде чем он произнес еще хоть слово, Чильбум пробился к телефону.