Шесть дней в одиночке, дыре без окон и света, не считая того, что просачивался из-под двери. С утра до ночи вонь нечистот и кашель туберкулезников. Она визжала, когда по ней бегали тараканы.

Второй допрос длился дольше. Мужчина с кривыми зубами и коричневыми деснами выпаливал вопросы, от которых она подпрыгивала.

Итак, ее мать и бабка уехали в Севастополь. Почему?

Это интересовало их больше всего.

Следователь ударил кулаком по столу.

—  ПочемуСевастополь?

Она знала, поверят лишь одному: они пытались сбежать на Запад. Белые восстали на Украине и на Кавказе, между ними висел Крым, не поддерживавший большевиков и готовый упасть в руки белогвардейцам. Восторженные рассказы об отваге контрреволюционеров передавались беженцами-дворянами, все еще полными надежд на спасение, из уст в уста. Например, о том, как донские казаки под командованием Краснова прорубали путь сквозь толпу матерящихся красных милиционеров и обрывали тирады, снимая головы с плеч.

Но она не могла прибегнуть к этому объяснению. Как и рассказать правду.

— Бабушка заболела. Ей надо было переехать в теплые края.

— Почему тыотправилась туда?

— Чтобы помочь ухаживать за ней.

— Вот как. Но ты вернулась через две недели. Оказалось, что ты не нужна?

Он, похоже, знал, что она говорит неправду, хотя она не понимала откуда. Презрение в его голосе обращало все ее слова в ложь.

— Я хотела увидеться с Юрием. Моим мужем.

Следователь хрюкнул и потер челюсть. Зоя сообразила, что у него болит зуб, абсцесс, наверное. Она видела, как он теребит языком десну за нижней губой. Говорили, что палачи из ЧК сидят на кокаине — начальство их снабжает, чтобы превратить в бесчувственные машины и привязать к работе.

— Твоим мужем, предателем?

Она повесила голову. Так его называла мать, по крайней мере когда думала, что дочь не слышит. Она и другое говорила: например, что Зоя вообще не должна была выходить за него замуж.

Глаза Зои наполнились слезами.

— И ты увиделасьс ним?

— Нет. Он…

— Разумеется, нет. Он в психиатрической больнице. На принудительном лечении. Но ты же знала об этом еще до того, как уехала, верно? Так почему же ты уехала?

Ее мать питала большие надежды на Севастополь. До войны люди ее сословия отдыхали там. Летом они прогуливались по набережной, а в кафе и казино играли духовые и струнные оркестры. В этом городе планировались браки и завязывались отношения с иными, не столь высокими целями. Любые помехи наслаждениям, равно как и неприятные их последствия, можно было устранить за соответствующую цену.

Мать сказала, что там они начнут новую жизнь. Оставят прошлое позади. Но оказалось, что она имела в виду не только спасение.

Следователь снова выкрикивал вопросы о Севастополе, о Петербурге. Он хотел знать, как она устроилась переводчиком на Третьем конгрессе Коминтерна. Несмотря на страх, Зоя поняла, что в этих вопросах нет никакой системы. Она должна была проболтаться, вот и все, и тем самым погубить себя или кого-то другого.

Возможно, взять на себя вину — это единственный способ выбраться из одиночки. Быть может, лучше умереть сейчас, чем медленно сходить с ума.

— Что с тобой? — спросил товарищ следователь. Она осознала, что держится за живот, и заставила себя сесть прямо.

— У меня месячные.

Следователь фыркнул. Ничего нового. Он быстро перелистал блокнот, исписанный школьными каракулями. Они отправились на юг, все трое, чтобы добраться до белых. Тут все ясно. Но потом девчонка вернулась в Москву, а это уже не укладывается в стройную теорию.

Зоя думала, что допрос окончен, но тут следователь перегнулся через стол и впился в нее жесткими серыми глазами.

— Это ведь не мать посадила тебя на тот поезд со скотом? Такая красивая девочка провела десять дней среди бандитов?

Его голос неожиданно смягчился, став почти ласковым. Ни с того ни с сего Зоя начала откровенно всхлипывать. Следователь достал карандаш.

— А теперь расскажи мне. От чего именно ты бежала?

Пять недель слышит она, как шаги замирают у ее камеры. Из-за гула моторов Лубянка напоминает фабрику, которая каждые полчаса перерабатывает очередную порцию человеческого мяса. Соседка по нарам снова молится, но Зоя не может разобрать слов. Она молится, чтобы забрали кого-то другого. Или чтобы забрали ее.

Замки и засовы открываются долго. Как обычно, заслышав шум, крыса ныряет в нору. Лубянка кишит крысами. Ночью они лезут на нары. Если дать им выбор, даже они предпочтут мясо, которое еще не протухло.

Охранники приносят с собой ворох особенных запахов: табак, ружейная смазка, иногда гуталин. Свежие новые запахи, запахи внешнего мира. От них больше не воняет застарелым потом.

Привычная пауза в поисках намеченной жертвы. Она крепко зажмуривается.

— Круковская.

Она мгновенно открывает глаза. Перекатывается, садится.

Один из охранников — новичок. Мальчик-татарин, едва ли старше Зои. Юноша смотрит в сторону, отводит взгляд. И в этот миг она понимает.

— Вещи с собой.

Одна из женщин всхлипывает. Другая отворачивается, пряча лицо. Зоя понимает, что в последний раз видит дневной свет. В подвалах нет окон. Ее отведут вниз, в темноту, и она никогда не вернется.

Она собирает вещи, руки и ноги ее дрожат. Больше всего она сейчас боится темноты.

Они ведут ее прочь, и она бросает прощальный взгляд в зарешеченное окошко под самым потолком. Над темными крышами окрашен золотом квадратик неба.