Человек на ходулях в костюме Папы Римского шел сквозь толпу, распространяя вокруг себя запах ладана. Сын протянул к нему ручонки. Человек, покачиваясь, благословил его, потом достал из-за уха малыша шоколадку и вручил ее Майклу. Тот вытаращил на волшебника глаза, отправил угощение в рот и захлопал в ладоши.

— Больше всего мне нравится то, что католик имеет право смеяться над другими католиками, — прошептала Кэтрин на ухо Саре, хотя из-за шума вокруг ее бы все равно никто не услышал. — От нищих до Папы мы все равны в глазах Господа. Все мы в равной степени грешны и глупы. — Она перекрестила человека на ходулях палочкой с сахарной ватой. — Попробуй поступить так с каким-нибудь твоим аятоллой.

Мимо прошла, держась за руки, пара молодых католиков. Они кормили друг друга блинчиками с земляничным джемом. Сара украдкой смотрела на них и вспоминала Раккима.

— Истинная мусульманка должна подавлять в себе чувства и желания, — повторила по памяти Кэтрин. — Правильно? Истинная мусульманка не должна принимать решения самостоятельно. Ее цель — добиться внутреннего спокойствия.

— Мама, я не хочу говорить о религии.

— Ты чувствуешь внутреннее спокойствие, Сара? Я никогда не чувствовала, даже когда хотела верить, — не унималась Кэтрин. — Такая женщина, как ты, умная, сильная, независимая, неужели ты не находишь, что даже твой умеренный ислам не дает тебе свободно дышать.

— А ты? Никто не заставлял тебя принимать ислам, тем не менее ты это сделала.

— Тогда все было иначе. Нам не давали дышать более страшные понятия. Этот ложный либерализм, согласно которому ничто не являлось грехом и все было дозволено.

— Я изучала довоенную историю, мама.

— Ты изучала, но не жила там. — Кэтрин сверкнула зелеными глазами. — Не понимаешь, как все было на самом деле. Тогда снимали фильмы, которые показывали в каждом городе, каждом торговом центре, фильмы, в которых женщин подвешивали вниз головой и пытали электрическими дрелями, пилами, паяльными лампами. И что самое страшное, люди не стыдились того, что их могут увидеть входящими в такие кинотеатры. Никто ничего не стыдился. Постыдной была только сама стыдливость.

— Мама! — Сара указала глазами на Майкла, определенно навострившего уши.

— Я просто хочу сказать, — Кэтрин взяла дочь под руку, — что тогда ислам показался нам ответом на наши молитвы. Папа был нерешительным, а протестанты… Твой отец говорил: «Когда религия не может определить, что является истинным злом, она перестает быть религией и становится похожей на федерацию боулинга». Ислам предложил ясное объяснение того, что правильно и неправильно, плохо и хорошо, и я приняла его всем сердцем. Я не пытаюсь оправдываться. — Она сжала руку Сары, заметив пробивающегося сквозь толпу высокого костлявого мужчину с полным ртом кривых зубов, одетого в черный халат. — Мы были рады поменять незначительную свободу на набор четких правил. — Она оттащила дочь в сторону, уступая дорогу блюстителю нравственности. — Мы тогда не думали, кто эти правила будет устанавливать.

Сара едва заметно опустила голову, когда «черный халат» проходил мимо. Так же поступила и мать.

— Ай! — завопил мужчина, схватившись за блестящую лысину.

Майкл, хихикая, вертел в руках черный тюрбан, стянутый с головы смешного тощего дядьки.

— Наглый мерзавец! — взревел «черный халат», дернув к себе неотъемлемую часть мужского одеяния. Длинная полоса ткани размоталась.

Малыш смеялся и хлопал в ладоши.

Блюститель нравственности замахнулся гибкой тростью.

Сара вскрикнула от боли, подставив руку под предназначенный Майклу удар. Глаза выцарапать! Она вцепилась в лицо «черного халата», но и тот, одурев от ярости, принялся избивать ее с удвоенной силой.

— Отдай мне щенка, блудница! — вопил он, орудуя тростью.

Сара упала на землю, закрыв Майкла собственным телом и извиваясь под градом ударов. Люди вокруг расступились. Всех пугало безумие мужчины в черной одежде. Никто не решился вмешаться. Никто даже не попытался остановить его. Христиане не смели поднять руку на духовное лицо правоверных. Никогда. Сара закричала, когда трость ударила ее по почкам. В кармане лежал шокер. Носить их женщинам, конечно, запрещал закон. Маленький, не больше ладони, но мощности вполне бы хватило лишить сознания любого. Даже «черного халата». Она сунула руку в карман, нащупала шокер, но удары продолжали сыпаться непрерывно. Ее словно изжалил рой разъяренных шершней.

— Смилуйся! — Кэтрин бросилась к мужчине со смиренно прижатыми к груди руками. — Во имя Аллаха милосердного!

Плюнув ей в лицо, «черный халат» занес трость для нового удара, и тут ему в пах влетело колено старшей из женщин. Очень сильно. Блюститель нравственности аж подпрыгнул, а полы его одеяния взметнулись вверх, подобно лепесткам черной лилии.

Кэтрин бросилась поднимать дочь на ноги.

Поверженный со стоном катался по земле возле раздавленной трубочки мороженого. Губы его свела судорога, и вообще он едва мог дышать.

Прижав к груди Майкла, Сара бросилась бежать сквозь толпу. Платок слетел с ее головы. Кэтрин не отставала.

— Схватить их! — «Черный халат» поднялся на колени, однако снова упал, прижав ладони к паху. — Схватить!

Толпа сомкнулась, заслонив от него женщин с ребенком.

Чан с помоями весил не менее двухсот фунтов, но Билл Тигард легко поднял его и опрокинул содержимое в корыто. Отставив пустой в сторону, он взялся за следующий. Свиньи с визгом набросились на угощение. Их хозяин улыбнулся и захромал вдоль ограды. Однажды он поведал Раккиму о пулевом ранении, полученном в бурный период жизни, — рассказывая тогда, Билл подмигнул жене — перед тем, как ему посчастливилось обрести Флоренс и Бога, — тут он подмигнул снова, — да-да, именно в этом порядке. Пот катился по его голым рукам. Вздутая буграми мышц черная кожа блестела в лучах заходящего солнца. Бывший фидаин не видел его десять лет. Тигард по-прежнему выглядел очень сильным мужчиной, лишь коротко остриженные волосы чуть тронула седина да появился солидный живот.

Пока Билл кормил хрюшек, он что-то пел им, уговаривал скушать побольше, точно они испытывали недостаток аппетита. Свиноводы, по крайней мере большая их часть, использовали бетонные свинарники площадью от одного до двух акров и автоматические системы раздачи корма, но Тигард принадлежал к числу мелких фермеров. Традиционалист как по необходимости, так и по предпочтениям, он имел гордый и независимый нрав. Его жирные свиньи валялись в грязи, а корм рос на полях, готовился на кухне и хранился в мешках из-под сорго «Индиан Джек». Билл вместе с домочадцами сам растил животных и сам их забивав когда наступало время.

Продолжая тихонько напевать, великан возился у проволочной ограды. Ракким с бесшумностью тени подкрадывался ближе и ближе. Шаг за шагом. Он уже мог разглядеть аккуратную штопку Флоренс на потрепанном комбинезоне. Каплю пота, свисавшую с правого уха фермера. Бывший фидаин даже различил мелодию песни. «Старый крепкий крест». Ракким стал подпевать, и его голос незаметно сливался с густым басом Тигарда. Билл, по-прежнему ничего не замечая, поднял очередной чан.

— Отойди от него, дорогой, или я отстрелю тебе яйца.

Он медленно повернулся. За спиной раздался грохот брошенного на землю бака, однако Ракким предпочитал смотреть на Флоренс. Хозяйка стояла на крыльце дома со штурмовой винтовкой в руках. Опустив взгляд, бывший фидаин увидел крошечную красную точку у себя в паху. Он раскинул руки в стороны.

— Легкая мишень, мэм, учитывая, как щедро наградила меня природа. В голову и то попасть труднее.

Тигард схватил его за куртку, оторвав от земли.

— Ты кто… — Он осекся, разглядев незваного гостя, и лицо фермера расплылось в широченной улыбке. — Рикки?! — Великан прижал Раккима к груди, едва не раздавив ему ребра. — Мать, не стреляй, это Рикки!

— Рикки? — Стройная женщина с высокими скулами, словно высеченными из красного дерева, торопливо подошла к ним. — Так это ты, мой мальчик?