— Извини. — Ракким стиснул зубы и задышал ровно. — Не смог, значит, не смог.

— Ладно. Я все понял.

— Лео, не терзай себя. Секс не должен быть идеальным. Иногда он может быть даже смешным.

— А я хочу, чтобы все было идеальным.

— Извини, приятель, но добро пожаловать в обезьянник, в котором идеальному места нет.

Они замолчали. «Кадиллак» летел в общем потоке. Несколько машин впереди отделяли их от синего седана с массой хромированных деталей. «ЕДИНА НАЦИЯ ПОД БОГОМ» [23]— гласила наклейка на его бампере. Изображенный на ней Иисус держал в руках штурмовую винтовку.

— Спасибо… за то, что сделал для меня, — наконец пробормотал Лео, опуская и поднимая стекло. — Скоро доедем до фермы твоего друга?

— Если повезет, будем у него ужинать. Ты не жил по-настоящему, если не попробовал молочного печенья Флоренс Тигард.

Лео достал телефон. Уставился на него.

— Когда все кончится, мы привезем к ним Мозби, — сказал Ракким. — Представь, как встретит тебя Лиэнн. Ты будешь в ее глазах мужчиной, который держит слово.

— Просто очень хочется поговорить с ней. — Толстяк убрал аппарат в карман. — Я скучаю. Это глупо?

— Нет.

— Ты по жене иногда скучаешь. Я вижу. Ты становишься молчаливым. Молчаливым по-другому, не как всегда. Замираешь, словно погрузившись куда-то, и взгляд твой наполняется счастьем. Когда мы встретили семью в бакалейной лавке — помнишь, муж и жена держались за руки, а ребенок сидел на плечах отца, — ты думал о Саре?

Ракким кивнул. Честно говоря, он просто опешил.

— Ты тоже беспокоишься о Саре? Я так думаю, потому что сам беспокоюсь о Лиэнн. Она умна, но мы с тобой знаем, что это плохая защита. Здесь слишком много идиотов.

— Больше, чем тебе кажется, Лео.

Вероятно, они совершили большую ошибку, отправившись сюда, но матери осточертело сидеть дома, да и Майклу не мешало побывать на свежем воздухе. Как говорил Ракким, лучше всего прятаться в толпе. Как же его не хватало. Рядом с ним Сара чувствовала бы себя куда спокойнее.

— Твой отец любил ходить на уличную ярмарку в день святого Себастьяна, — рассказывала Кэтрин Дуган, пробираясь сквозь толпу празднующих горожан. — Даже после перехода в другую веру мы часто тайком бегали на них, чтобы поесть сосиски с соусом «чили» и попить пива. Он говорил, что такие ярмарки нравятся ему больше, чем крупные и официальные, но я думаю, он еще считал их более безопасными. Меньше любопытных глаз. Джеймс ведь занимал такое высокое положение, и ему полагалось во всем служить примером, но он так любил жизнь.

Не меньше тысячи человек собрались на перекрестке в центре Равенны, одного из многочисленных католических районов Сиэтла, поскольку на празднике христиане, умеренные и модерны могли свободно пообщаться друг с другом вне Зоны. Иными местами для подобного социального взаимодействия они практически не располагали. Мать и дочь остановились посмотреть на жонглера в костюме Дяди Сэма. Посланные им в воздух мускусная дыня, банан, фигурный молоток и большой кухонный нож образовали круг, становившийся все больше и больше.

Сидевший на плечах Сары Майкл хлопал в ладоши, крича вместе с остальными зрителями:

— Быстрей, быстрей!

Они оделись наподобие модернов. Головные платки, яркие паранджи, просторные шаровары и спортивные тапочки на случай, если придется убегать. Сару наверняка искали люди Старейшего, а Кэтрин и вовсе мог узнать любой человек с хорошей памятью, создав им тем самым массу проблем. Пару лет назад президент Кинсли без лишнего шума исключил вдову Джеймса Дугана из списка самых разыскиваемых преступников, а Спайдер, проникнув в центральную компьютерную систему, стер ее биометрические данные вместе с данными Раккима и Сары, но подобные меры спасали только от камер слежения и проверок на границах. Праздное любопытство могло иметь куда более катастрофические последствия. Сара поправила паранджу, полностью закрыв лицо.

«Успокойся!» Единственный полицейский патруль на ярмарке состоял из пары католиков. Они бесцельно бродили по площади, набивали рты сластями и улыбались женщинам. Одинокий «черный халат» расталкивал гуляющих локтями. «Успокойся, Сара, успокойся и веселись». Блюстители нравственности игнорировали модернов, считая их уже проклятыми.

Майкл жизнерадостно щебетал, словно мог читать ее мысли.

Вдоль по улице выстроились киоски, где продавали сосиски, бургеры, равиоли, толстые яблочные пироги, сахарную вату, рулеты с пеканом, конфеты ко Дню вознесения и другие лакомства, а еще посетители ярмарки могли поиграть здесь в азартные игры, например в дартс или в бинго со случайной выборкой. Из-под прилавка продавали домашнее пиво, вино, старые флаги США и спутниковые декодеры. Среди зевак сновали пронырливые продавцы запрещенных картинок и фокусники, под ногами рыскали бродячие собаки, а на каждом углу играли местные музыканты. Ярмарка была шумной, даже чересчур, и еще беспорядочной, свободной и немного порочной.

Над толпой развевались полотнища с изображением самого святого Себастьяна. Стрелы унизали его красивое, не прикрытое ничем, кроме белой набедренной повязки, тело. Едва ли не самым популярным лакомством на ярмарке считались «капли святой крови» — горячие леденцы с корицей, освященные одним из присутствующих здесь священников. Грузный торговец протянул пакет с ними «черному халату», но тот проклял его, пригрозив высечь. Толстяк рассмеялся, и толпа зашлась хохотом вслед за ним. Кое-кто принялся вслух цитировать псалмы. «Черный халат» поспешил убраться подальше.

Кэтрин, приподняв край бледно-зеленой вуали, ела розовую сахарную вату. Свой хиджаб она откинула назад в беззаботной современной манере, приоткрыв блестящие, чуть тронутые сединой волосы.

— Я так рада, что ты меня сюда вытащила. Люди, музыка, танцы. — Мать обвела площадь взглядом. — Почти… идеально.

— Ты все еще думаешь об отце? — спросила Сара. Сын играл ее волосами.

— Мы часто брали тебя с собой. Ты сидела на его плечах, как Майкл сейчас сидит на твоих.

— Кажется, я это смутно припоминаю.

— С его плеч ты могла видеть весь мир, — грустно улыбнулась Кэтрин. — Ты сама так говорила.

Отец Сары Джеймс Дуган много лет назад возглавил Службу государственной безопасности новообразованной Исламской республики. Добрый красивый мужчина, бывший олимпийский чемпион, чья выдержка и внешность немало способствовали умиротворению христиан во время Перехода. Когда фундаменталисты выступили с требованием повесить на фонарных столбах всех идолопоклонников и гомосексуалистов, он арестовал нарушителей порядка и пригрозил упечь за решетку руководство «черных халатов», если оно не умерит пыл своих последователей. Защита дома от врагов, как внутренних, так и внешних, всегда являлась крайне трудной задачей.

Из залива Элиот уже двадцать пять лет торчал хвост аэробуса. Бешеные бразильские христиане, захватившие его, чуть-чуть не дотянули до президентского дворца. Другие террористы почти полностью разрушили отель «Спейс нидл». Мормоны никак не желали уняться и продолжали засыпать окрестности города самодельными взрывными устройствами. Успехи Службы государственной безопасности редко рекламировались, дабы не вызвать резонанс среди населения, однако они впечатляли. Сотрудники СГБ пресекли три покушения на жизнь президента, сорвали план взрыва плотины в каньоне Гранд-Кули, предотвратили поджог главного нефтеперегонного завода в Лос-Анджелесе. Молодому, но очень популярному Джеймсу Дугану прочили кресло президента, когда Кинсли уйдет в отставку.

Возможно, так бы и получилось, только двадцать четыре года назад главу Службы безопасности убил один из его собственных охранников. Приказ отдал Старейший. Рыжебородый, родной брат и заместитель Джеймса, сам едва избежал смерти. Возглавив СГБ, он безжалостно расправился с преступниками и уничтожил большую часть разветвленной сети Старейшего. Кроме того, погибли и многие ни в чем не повинные люди. Немало их пострадало из-за ложных обвинений. Кэтрин также заподозрили в заговоре с целью убить мужа, и ей пришлось спасаться бегством. Сару, в то время еще только начавшую ходить, взял на воспитание Рыжебородый. Выращенная в традициях ислама, она так и осталась мусульманкой, мать же ее, двадцать четыре года скрываясь в монастыре, вновь приняла католицизм. Отказ от истинной веры и возвращение в прежнюю сам по себе считался преступлением, заслуживающим смертного приговора по обвинению в вероотступничестве.