— Теонанакатль! — выдохнул я, так как ни с чем не мог перепутать вкуса смертоносных грибочков, называемых «пищей богов». — Это же обсидиановое вино! — Я попытался встать, но тяжелая рука Туманного буквально пригвоздила меня к полу. — Зачем это нужно?

— По-моему, ты знаешь зачем. Ты же сам сказал, что это обсидиановое вино, а его дают тем, кому предстоит принять смерть!

Проклятое пойло прямо-таки обожгло мне все внутренности. Мне необходимо было избавиться от него как можно скорее, пока оно не впиталось в мою кровь и не лишило меня воли. Я корчился изо всех сил, напрягая желудок и глотая воздух, надеясь вызвать тем самым рвоту и исторгнуть из себя проникший в меня яд.

— Я заставил тебя выпить это не потому, что собираюсь убить, — хрипло прошептал Туманный. — Мне нужно, чтобы ты сознавал происходящее, чтобы ты ничего не пропустил…

Я чувствовал, как слабею. На грудь давил уже не просто камень, а целый валун, голова кружилась, а кончики пальцев задрожали. То ли так подействовало на меня страшное снадобье, то ли невозможность дышать. Я то и дело сглатывал слюну, стараясь при этом захватить побольше воздуха.

— Я, видишь ли, дал обещание. Я пообещал Проворному, что не убью тебя, пока ты не расскажешь нам всего. Эта жидкость развяжет тебе язык. Через несколько мгновений ты уже не сможешь сопротивляться.

Я прикусил язык и почувствовал во рту вкус крови. Голос, который звучал в комнате, казался мне каким-то далеким и нечеловеческим.

— Ты помнишь Дом Жрецов, Яот? Помнишь Тельпочтли и девушку-блудницу? Сейчас ты поведаешь о ней все, все расскажешь!..

Грибы начали оказывать действие. Мне показалось, я услышал далекие шаги и голоса; кто-то звал меня по имени:

— Яот! Что это такое? Что случилось?

Нутро у меня скрутило, и отрава вместе с вином хлынула наружу прямо на моего врага. Он грязно выругался, а я, собрав последние силы, откатился в сторону и сдавленным голосом крикнул:

— На помощь! Помогите! Убивают!

Верный, по-видимому, ждал снаружи. Я хотел предостеречь его, но у меня не хватило сил. Мой враг бросился к выходу, оттолкнув слугу. Туманный выскочил во двор, и по крику, который издал Верный, я понял, что слуга получил удар не кулаком.

Шатаясь, я вышел за порог и сразу же споткнулся о распростертое тело Верного, наступив в лужу крови.

— Помогите! Убийство! — снова хрипло воскликнул я. — Остановите этого человека!

Земля вертелась у меня под ногами, и я упал лицом оземь.

Прижавшись щекой к прогретой солнцем земле, я продолжал слабо звать на помощь, пока не осознал, что мне никто не отвечает.

Я поднялся и огляделся по сторонам.

Старика Доброго на его месте под стеной не оказалось, он стоял, склонившись над Верным. Не оборачиваясь, он сообщил мне:

— Догонять и не думай. Он уже удрал.

Я кое-как поднялся. У меня болели внутренности. Стена с равномерной скоростью то надвигалась, то уплывала. Я с трудом доплелся до дерева и прислонился к стволу.

— Ты попытался остановить его?

— Ты шутишь?! — Старик распрямился, схватившись узловатой рукой за поясницу. — Он бы тогда и меня угрохал. — Он пошевелил мертвое тело слуги мыском. — Вот если бы я с самого начала находился рядом, а так нет…

Я подошел к телу.

— Но ты хоть разглядел его?

— С моим-то зрением? Я уже давно ничего не могу разглядеть. К тому же я отвлекся на твои вопли, да на Верного, истекающего кровью. Не могу же я везде поспеть!

— Так ты его совсем не заметил?

Старик недовольно хмыкнул:

— Ну, высокий, лохмы длиннющие, рожа вымазана сажей, и весь плащ в блевотине. Этого тебе достаточно?

Я посмотрел на тело, скрюченное у наших ног, и заключил запоздало:

— Жаль парня.

— Мне тоже, — согласился старик. — Ворчлив он был, как баба, но дело свое знал хорошо. На него можно было положиться. — Он снова начал наклоняться к мертвецу, закряхтел, передумал и распрямился. — Дочка моя расстроится. Ладно, давай-ка помоги мне перевернуть его на спину.

Я повиновался, несмотря на то что в голове гудело, а перед глазами все плыло. Когда мы положили мертвеца на спину, старик издал победоносный возглас:

— Так я и думал! Ну? Что об этом скажешь?

В разъяснениях я не нуждался — сразу догадался, о чем он. Между ребер у Верного торчал нож. Чтобы вытащить его, мне пришлось покачать его туда-сюда, при этом я чувствовал, как он скребет о кость. Когда он наконец выскочил, словно вырванный гнилой зуб, я увидел, что он совсем не похож на ацтекские ножи — таким необычным было его длинное узкое лезвие из коричневого металла.

Я осторожно взял его двумя пальцами и содрогнулся. Я сразу узнал этот нож — именно его мне приставляли к шее во время той опасной прогулки на каноэ, закончившейся в тихой заводи, где я видел вещую птицу. Его же я заметил и во время стычки на рынке, и в обоих случаях только благодаря открытому неповиновению Проворного я уберегся от этого ножа. Вот только на этот раз, печально отметил я про себя, парня не оказалось рядом и некому было остановить удар.

— Это бронза, — произнес старик. — Она похожа на медь, только тверже. Изготавливать ее умеют только тарасканцы, но своим секретом они не делятся ни с кем. Они даже не торгуют бронзой — уж больно дорожат ею.

— Значит, этот предмет проделал длинный путь. — Я положил нож на землю рядом с мертвым телом. — Только ведь этот человек, носивший его, тарасканец.

Старик был явно глубоко потрясен случившимся. Глядя на него, я подумал, что даже по ацтекским меркам я видел уж слишком много смертей за последнее время.

— А ведь на его месте должен был оказаться я, — заметил я.

— Похоже, что так, — печально согласился старик. — Он ведь бежал к тебе на помощь. Понял, что-то случилось, и бросился разобраться. Этот бешеный тип столкнулся с ним в дверях, пырнул его ножом и умчался. Верный просто оказался у него на пути.

Рана была почти не видна, несмотря на огромное количество крови.

— А бил со знанием дела, правда же? Прямо в сердце, — констатировал я.

— Мне надо выпить. — Старик поплелся к своему месту у стены — там у него лежала бутыль.

Я пошел вместе с ним и подождал, пока он, промочив горло, выдохнул с облегчением. Мне он выпить не предложил. Да я и не возражал — при одной только мысли о вине меня начинало мутить.

Оторвав ото рта бутыль и причмокнув, старик снова обратил взор на меня. Глаза его недовольно прищурились.

— Так кто же был этот человек? Как я понял, уж никак не лекарь.

— Это приятель твоего внука — Туманный.

— Туманный?! — Он задумчиво посмотрел на бутыль, видимо, впервые за все время осознав, что отныне некому заново наполнить ее для него. — Туманный? Но зачем он явился сюда? С какой стати?

— Твоя дочь прислала его, — угрюмо объяснил я. — Так что Верному он наполовину сказал правду. Она сообщила ему, где можно найти меня, и я никогда не поверю, будто она думала, что он и впрямь будет меня здесь лечить!

Я окинул взглядом безукоризненно выметенный двор, в котором повсюду царили чистота и порядок, за исключением одного лишь угла, где в луже чернеющей крови лежало мертвое тело. Я совершенно не знал, что мне делать. Кости мои еще ныли от перенесенных побоев, голова кружилась от выпитого зелья, и мне было совершенно некуда податься. Но я знал одно — если останусь здесь, то меня убьют.

— Я ухожу, — сказал я старику.

— Постой!

Что-то в его голосе насторожило меня, я остановился и спросил с подозрением:

— Ну что еще?

Он махнул пустой бутылью в сторону мертвого тела:

— А прибраться не хочешь? Ведь кто-то же должен будет объяснить, что здесь произошло!

Я направился к воротам, бросив на ходу:

— У вас, торговцев, свои порядки, не так ли? Вот и разбирайтесь сами! А меня нечего впутывать!

Я уходил, лелея в сердце надежду, что на этом все закончится.

Нанять лодочника мне было попросту не на что, поэтому я отправился через город пешком, стараясь держаться подальше от мест, где меня могли бы узнать. К счастью, я покидал Почтлан в самое жаркое время дня, когда на улицах встречалось мало прохожих. По дороге я засмотрелся на крохотный домишко, в котором когда-то вырос. Я с тоской глядел на него и гадал, стоило ли мне вообще сюда являться.