— Склонность к пьянству, — ответил я не раздумывая, как ученик на экзамене. В свое время я изучал эти вещи в школе жрецов, где в нас палками вколачивали знания о предначертаниях судьбы человека в зависимости от дня рождения. Я до сих пор не забыл хрустящего звука переворачиваемых кожаных страниц и, уж конечно, без всякого труда мог предсказать судьбу любого, кто родился во второй день Кролика. Такой человек был обречен на гибель от вина. Меня удивило, как это его родители умудрились дать ему такое имя — Сияющий Свет. Уж я-то хорошо понимал, как трудно соответствовать такому имени и быть его достойным.

— Верно. Но хочешь верь, а хочешь нет, только наш Сияющий Свет отродясь капли в рот не взял, за исключением ритуальных праздничных возлияний. К вину его и близко не подпускали — мать очень боялась, что он падет жертвой собственной судьбы. Только невдомек ей было, что человека в этой жизни подстерегают и другие пороки. — Вздохнув, он снова приложился к бутыли, разом осушив ее до конца. — Да разве ж можно винить ее в чем-то, бедняжку? Он был ее единственной кровиночкой, а когда его отца не стало…

— Отца? А что с ним случилось?

Старик закрыл глаза. Он долго сидел так, не произнеся ни слова, я даже забеспокоился, не сделалось ли ему плохо. Я уже собирался что-нибудь предпринять — тряхнуть его за плечо или позвать раба, — как вдруг он снова открыл глаза и произнес только одно слово:

— Куаутенанко.

Я был еще очень и очень юн, когда жители далекой юго-западной провинции Соконуско восстали против ацтеков: поубивав множество торговцев, они осадили тех, кому удалось выжить, в городке Куаутенанко. Четыре года торговцы держали оборону, отбивая атаки противника и беря множество пленных. Когда молодой полководец Монтесума пришел им на выручку во главе ацтекского воинства, им оставалось лишь извиниться перед будущим императором за его напрасно проделанный путь.

Победа при Куаутенанко была не просто символической, а торговцы не только отстояли свои жизни. Провинция Соконуско являлась пропускным пунктом в жаркие южные земли, чьи богатства — такие как каучук, какао, изумруды и роскошные переливчато-зеленые перья птицы кецаль — ценились у ацтеков сильнее всего. В основном по этой причине император Ауицотль даровал сословию почтека их привилегии — например, право носить одежду воинов и приносить рабов в жертву богу войны на празднике Поднятых Знамен. Если отец Сияющего Света заработал для семьи этот статус и, более того, погиб во время тех событий, то теперь мне стало понятно, почему Сияющему Свету позволялось приносить в жертву омовенного раба на празднике.

— Мы находились там вместе — Шипопока, отец Сияющего Света и мой зять, и я, — объяснил старик. — Сияющий Свет был тогда младенцем, он никогда не знал своего отца, а его мать… она не получала о нас ни одной весточки все четыре года. А потом я, сгибаясь от боевых ран и императорских даров, вернулся, а ее муж — нет. Мне кажется, она до сих пор так и не сумела пережить это горе.

— Но как же так? — удивился я. — Те события в Куаутенанко произошли двадцать лет назад. Неужели она до сих пор в трауре?

— Нет, я не говорю, что она рыдает и стонет каждый день, — нетерпеливо пояснил старик. — Только, оставшись одна с сыночком, она, возможно, стала чуточку чрезмерно его опекать. Я иной раз просто удивляюсь, когда… Э-эх!.. — Он рассеянно постучал пальцами по пустой бутыли и нахмурился, пытаясь подыскать подходящие слова. — Иной раз мне кажется, что она чуть ли не душит парня своей опекой, а ведь это не приводит ни к чему хорошему. Уж как она станет справляться с делами теперь, когда Сияющий Свет уехал, этого я не знаю… Постой, да ты сейчас и сам во всем разберешься!

Краем глаза я уловил какое-то движение и услышал звук отодвигаемой дверной циновки.

— Теперь, я думаю, вы сможете поговорить.

Несколько человек вышли из дома, щурясь от яркого солнечного света. Лица их были прокалены солнцем; все как один они носили простые плащи, имели гладкие прямые волосы, и все как один отличались гордой прямой осанкой. Когда мимо меня проследовали один за другим семеро мужчин, я понял, что это, должно быть, и есть старейшины торговых общин Тлателолько. Они не носили хлопковой одежды, губных пластин, дорогих перьев и сандалий, но это были одни из самых богатых людей Мехико.

Один из них почти у самого выхода обернулся и обратился к моему собеседнику:

— Старик, а внук твой на этот раз забрался слишком далеко.

— Это ты скажи Оцелохочитль. — В голосе старика теперь слышалась усталость. — А я уж больше не у дел.

— Мы говорили ей, — поспешно сообщил гость. — Она знает, что мы все это время терпели его выходки только из-за героического прошлого его отца. — И уже с угрозой в голосе он прибавил: — Когда Сияющий Свет вернется, мы с ним сочтемся.

Слуга проводил меня в крохотную комнатку вроде передней, где, как я догадался, хозяева принимали не слишком важных гостей. Стены здесь по ацтекской традиции украшались изображениями богов, среди которых я признал Ометекутли и Омесиуатль — мужское и женское божества, распределявшие между нами дни рождения, а вместе с ними и предначертанные нам судьбы. Низенький столик посреди комнаты был сплошь уставлен всевозможными угощениями — ароматными тамале, маисовыми лепешками с начинкой, фруктами и сладостями.

В комнате помимо столика из мебели находился еще только огромный тростниковый сундук. Он стоял открытым и был доверху набит добром: цветастыми одежками с яркой опушкой из перьев, обсидиановыми сандалиями и деревянными серьгами. Вещи эти поначалу вызвали у меня удивление, пока по состриженному локону волос, лежавшему посреди этой кучи, я не догадался, кому они принадлежали. В этом наряде омовенный раб танцевал перед гостями последние несколько дней и ночей. Впоследствии такие вещи становились самой драгоценной собственностью его владельца, которую тот хранил до конца своих дней и которую сжигали и захоранивали вместе с ним после его смерти.

Мать Сияющего Света стояла на коленях на циновке перед сундуком. Она приветствовала меня, как и полагалось, учтиво.

— Ты устал с дороги и голоден. Отдохни, поешь.

Я уселся напротив нее, бормоча какие-то вежливые слова. Взяв медовую маисовую лепешку, я принялся жевать ее, чтобы получить время на размышления.

По ее склоненной фигуре, при таком скудном освещении, как дневной свет, едва пробивавшийся сквозь плетеную дверную циновку, я с трудом мог составить представление об этой женщине. По тем мелочам, которые я сумел разглядеть почти впотьмах, — серебряные нити в темных распущенных по плечам волосах, морщинки вокруг глаз и рта, смуглая кожа без единого следа краски, здоровые белые зубы и одежда приглушенных темных тонов, — я понял, что вижу перед собою почтенную женщину средних лет, пребывающую в трауре. Причиной его, как я предположил, являлся ее сын — ибо мне было хорошо известно, что женщины в семьях торговцев объявляли траур всякий раз, когда мужчины отправлялись в дальнее путешествие.

— Меня зовут Оцелохочитль. А ты человек, прибывший от господина Черные Перья? Добро пожаловать! — Она говорила низким звучным голосом и неторопливо, тщательно выбирая слова.

— Благодарю тебя, госпожа. Да, я раб господина Черные Перья.

— И что же понадобилось главному министру от моей бедной семьи?

— Я хотел побеседовать с Сияющим Светом.

— В таком случае ты, почтенный, опоздал. Я сожалею, что ты проделал этот путь напрасно. Мой сын отбыл по торговым делам вчера.

Она наконец подняла голову, и я встретил ее немигающий, твердый взгляд. В голосе ее не чувствовалось дрожи, а на щеках я не заметил следов слез. Только напряженная рука, которой она опиралась на сундук, могла выдать горе или потребность в утешении.

— Как? Неужели вчера?! — Это удивление я изобразил не очень убедительно — слишком нарочитые нотки прозвучали в моем голосе. — Прямо в первый день Тростника?

— А что делать? — Голос ее треснул, как сухая ветка в очаге. — Неужели ты не понимаешь? Ему пришлось уехать, иначе они бы убили его!