— Они все почти уже прошли, когда я увидела его.

— Увидела его?! — недоуменно переспросил я. — Ты говоришь про Шипопоку? Но я думал, он…

— Он выглядел таким старым!.. — продолжала она как ни в чем не бывало. — Он нес один-единственный трофей — украшенное перьями знамя, но по его согбенной фигуре можно было подумать, будто он несет тяжеленный кусок гранита. Лица его я не видела, зато сразу узнала плащ — рваный и грязный. Этот плащ я узнала бы где угодно, потому что сама расшивала его.

Теперь я понял, каким будет дальше ее рассказ. Я тоже видел этого человека — он плелся в конце колонны угрюмых, измученных людей, пока не услышал знакомый голос, как-то долетевший до него сквозь рев толпы. Тогда он остановился, поднял голову и улыбнулся.

— На руках у меня был малыш Сияющий Свет. Я высоко подняла его и закричала и только потом поняла, что… это мой отец, только в плаще мужа.

— И тебе в тот момент хотелось, чтобы погиб не муж, а он.

— Мне самой хотелось умереть, чтобы никогда не пережить такого! Четыре года я ждала Шипопоку, и в то мгновение я поверила, будто это он. Можешь ты себе представить, что я тогда испытала?

— А твой отец просто продолжал идти, так ведь? Он шагал вместе со всеми. Я видел. И тебя он не мог разглядеть в толпе.

— Четыре года, — повторила она. — И еще столько лет потом!..

— И у тебя с тех пор больше никого не было?

— Нет. Хотя могли быть — я получала много предложений. — Из груди ее вырвался хриплый смешок. — А что тут удивительного? Я же состоятельная вдова! Даже один из этих старейшин, которых ты недавно видел… — Она не закончила фразу и передернулась. — Только меня одиночество никогда не беспокоило. Я присматривала за семейным делом, и у меня был Сияющий Свет. А теперь у меня не осталось ничего… — Ее ясный немигающий взгляд искал в темноте мое лицо. — Ты хоть понимаешь меня? — прошептала она.

Я хотел ей ответить, но у меня почему-то пересохло во рту. Я и желал ее, и боялся одновременно.

А потом мы снова прикоснулись друг к другу, но это были уже другие объятия.

Все оказалось совсем не так, как обычно бывает с женщинами, которые торгуют своим телом. Получать страсть и жар взамен на свои такие же было все равно что наблюдать в обсидиановом зеркале отражение пляшущих языков пламени. Это вроде бы знакомое ощущение казалось необыкновенным, непредсказуемым, неуловимым и необъяснимым.

Когда все кончилось, она хихикнула как девчонка.

— Уж не в Доме ли Слез тебя этому научили?

— Этому там не учат.

Ацтекские жрецы давали обет безбрачия, они посвящали себя богам, но иногда сбивались с истинного пути и блудили. Сам император Монтесума был жрецом, и трудно было вообразить, чтобы этот человек со всеми своими женами и наложницами ни разу не прикасался к женщинам во времена своего проживания в Доме Жрецов.

Я тоже блудил. Ноги сами несли меня к рынку, когда больше не оставалось сил совладать с собой. И никому не было дела, чист ли ты или запятнал себя грехом, — ведь все это оставалось только между тобой и богами. Но если тебя ловили с поличным, то дело, разумеется, принимало другой оборот.

— Может, тогда расскажешь мне про нее? — прошептала Лилия.

— Да рассказывать-то нечего.

Мне вспомнились эти походы на рынок, эти торопливые, беглые свидания, которые сразу хотелось забыть. Кроме рынка выбора не оставалось, дорогие любовницы из дома удовольствий были не про нашу душу — они танцевали с воинами и предназначались только для них. А нам доставались крепкие крестьяночки и неуклюжие рабыни или голодные оборванные чужестранки, блуждающие по нашему огромному городу в поисках пропитания.

— Впрочем, одну я помню, — мечтательно проговорил я. — Она была чужестранка и называла себя Миауашиуитль. — Это даже для ацтеков труднопроизносимое имя на нашем языке науатль означало «бирюзовый цвет маиса». — Она утверждала, будто родилась в племени уастеков, и одевалась, как они — в такую, знаешь ли, расшитую блузку и юбку, и косы переплетала яркими лентами и перьями. Хотя я до сих пор не знаю, имела ли она отношение к ним. — Уастеки славились своим горячим темпераментом, и я всегда подозревал, что Маисовый Цвет только делала вид, будто принадлежит к этому племени, изо всех сил изображая изобретательность и находчивость на циновке с мужчиной. — В свое время я любил обращаться к ней за услугами. Разумеется, дело всегда заканчивалось слезами.

Я пытался говорить непринужденно, но на самом деле меня снедали паника и страх.

Мое последнее свидание с той девушкой и последний наш с нею разговор скорее напоминали преступление, в котором я был обвинен много лет назад и каковое, как я думал, мне сошло с рук. Теперь, оглядываясь на прошлое, я будто впервые заметил, что мою дорогу с обеих сторон окружали пропасти — они сразу же поглотили бы меня, случись мне оступиться.

— Яот, что с тобой?

Я весь напрягся, невольно отодвинувшись от женщины. Она наверняка заметила холодную испарину, внезапно покрывшую мое тело.

— Ничего, — хрипло ответил я. — Просто кое-что вспомнил. Прости! Совсем не могу говорить — ребра опять заныли.

Перед моим мысленным взором снова всплыли лица, уже привидевшиеся мне сегодня перед тем, как я вздумал следить во дворе за Лилией. Теперь я знал, чьи это лица. Только лучше бы я вспомнил это раньше!

Я лежал в объятиях Лилии и пытался унять дрожь. Оба мы долго молчали.

А потом я уснул.

Пробудившись, я рывком поднялся и сел.

Было утро — дверная циновка отодвинута, солнечный свет пробивался в комнату, обрисовывая чью-то темную фигуру, тень которой падала поперек моей циновки.

Я снова лег и, как показалось, целую вечность тупо разглядывал эту тень в надежде поскорее стряхнуть с себя сон, пока не понял, что нахожусь в комнате не один.

— Кто тут?..

Лилия не шелохнулась.

— По-моему, ты должен рассказать мне, что случилось на самом деле.

— Ты о чем?

— Я о том, как тебя вышвырнули из Дома Жрецов, Яот. — Она говорила вяло и монотонно, словно произносила заученные фразы. — Расскажи мне, кто так сильно тебя ненавидел и за что!

Памятуя о больных ребрах, я осторожно приподнялся на локтях.

— Что-то я не понимаю. Тебе это зачем.

— Ну пожалуйста! Я привела тебя к себе в дом, я кормила и лечила тебя, я… я… — Она так и не смогла заставить себя упомянуть, что еще сделала для меня. — А я хочу знать всего одну вещь. Кажется, ты мог бы поделиться.

Я был не на шутку озадачен.

— Ну… не знаю!..

— Это произошло из-за женщины?

— А ты что, ревнуешь?

— Только не надо себе льстить. — Она переминалась с ноги на ногу. — Просто отвечай! Из-за той женщины, о которой ты мне говорил? Из-за женщины по имени Маисовый Цвет?

— Лилия, да что все это значит?!

Сонливость развеялась, и вместо нее я вспомнил, как Лилия лечила мои раны и как лежала в моих объятиях ночью. А потом что-то произошло — она оставила меня одного, а теперь вот пришла зачем-то, но я не понимал, чего она хочет.

В ее склоненной позе была какая-то детская решимость во что бы то ни стало заполучить нечто, для нее пока недостижимое.

И я вдруг понял, что ей было нужно.

— Ты это из-за сына, да? — медленно проговорил я. — Туманный со своим мальчишкой похитили его — так же как пытались похитить меня! А теперь они угрожают тебе. Они заставили тебя сказать всем, будто твой сын уехал из дома, чтобы старейшины торговцев не разыскивали его. А нужен им я, они хотят что-то выведать обо мне, и они решили действовать через тебя. Вот в чем дело!

Лицо ее, до тех пор напоминавшее неподвижную каменную статую, вдруг сморщилось, Лилия закрыла его руками и разрыдалась.

— Ты пойми, у моего сына совсем не осталось денег, и он сильно задолжал этому проклятому Туманному. Дошло до того, что мой сын готов был выполнить любую его просьбу. Туманный втянул его в историю с омовенным рабом. Я не знаю, где сын его взял и зачем ему понадобилось приносить раба в жертву богу войны, но он это сделал, а потом встретился с Туманным и рассказал ему о случившемся. Сияющий Свет наверняка думал, будто выполнил поручение сполна. Но домой он не вернулся. Перед уходом он велел мне говорить всем, что уехал надолго, так как после случившегося не сможет теперь скоро показаться в Тлателолько. А через пару дней я получила первое послание. — Она смотрела мне в глаза, часто моргая. — Мне было велено продолжать делать вид, что сын еще не скоро вернется. А еще меня обязали сразу же сообщить автору послания, если увижу тебя.