— Но зачем? Чего им от меня надо?
— Не знаю.
— Не знаешь, а просишь меня рассказать о… той девушке с рынка. — Озноб прошиб меня точно так же, как и вчера, когда я вспомнил, как мы расстались с Маисовым Цветом.
Лилия опустила голову и совсем сникла.
— Я ходила сегодня на встречу с этим парнем. Мне пришлось передать ему все, о чем ты говорил сегодня ночью. Он велел мне узнать больше. — И, горестно всхлипнув, она прибавила: — Пожалуйста, Яот! Ведь они убьют его, если я не расскажу им то, что они хотят знать! Я прошу о такой малости, а ведь она может спасти жизнь моему сыну!
Мне очень не хотелось. Не хотелось вытягивать это событие из огромного запутанного клубка подлостей, ссор и раздоров, из коих сплошь состояла жизнь в Доме Жрецов. Мне было тяжело ворошить эти горькие и болезненные подробности и снова мучиться от чувства вины и утраты.
Но, видя, как судорожно вздрагивают и сотрясаются от рыданий плечи этой женщины, я понимал, что у меня нет выбора.
Два мальчика родились в один и тот же день — в первый день Смерти девятого года Тростника. Покровителем этого дня считался Тескатлипока, и каждого из мальчиков нарекли одним из многочисленных имен могущественного бога. Одного назвали Тельпочтли, что означало «молодой человек». Другой же получил имя Яот — то есть «враг». По прошествии нескольких дней отцы обоих мальчиков обещали отдать младенцев жрецам, и это было, пожалуй, все, что их как-то связывало.
— Тельпочтли родился в знатной семье, — пояснил я. — Родись он даже в один из никчемных дней, которые приходятся на конец года, его все равно записали бы в жрецы. Мой же отец был простолюдином, и случись мне родиться в любой другой день, то я бы пошел в обычную школу, как мои братья.
— И вы подружились? — Теперь, когда я вроде бы взялся поведать ей свою историю, Лилия заметно смягчилась.
— Подружились? Не знаю. Да нет, как мы могли подружиться? Он был мальчиком из богатой семьи и общался с себе подобными. Они охотно приняли его в свой круг. А меня нет. Я и выжил-то только потому, что оказался умнее и сообразительнее их, отчего их дружелюбие ко мне не становилось крепче. Но как бы там ни было, а Тельпочтли попал в Дом Жрецов в один день со мной. И оба мы, узнав, что родились в один день, поняли — судьбы наши отныне неразделимы. Мы вместе упражнялись в предсказаниях, проверяли друг друга на знание «Книги Дней». Мы бегали наперегонки и подстраивали друг другу невинные розыгрыши, и даже на своих первых боевых учениях оказались в одной команде. А потом выяснилось, что даже женщина у нас была одна.
— Маисовый Цвет? — спросила Лилия.
— Да. Только тогда я этого еще не знал. По правде говоря, я даже удивился, когда понял, что он вообще встречается с девушкой, так как мне он казался совсем неподходящим для такой роли — чересчур серьезным, строгим и требовательным. Но я заметил: он тоже часто наведывается на рынок. От меня он этого не смог утаить. Разумеется, я никогда никому об этом не говорил. Но к какой девушке он ходит, я тогда не догадывался.
— Но потом-то узнал?
Мне очень не хотелось продолжать рассказ. Я отвел глаза в сторону, давая ей понять, что разговор мне неприятен, но она смотрела на меня в упор, будто ожидая от меня историю, и так ей известную.
— Потом узнал, — прошептал я. — Когда она сообщила мне о ребенке.
Лилию эти слова потрясли.
— Так у тебя есть…
— Нет! — ответил я, не в силах скрыть раздражения. — Видишь ли, Лилия… я встречался с ней долгие месяцы, но всегда считал, что мы с ней были очень осторожны. Нет, конечно, он мог оказаться моим, но с какой стати? С таким же успехом отцом ребенка мог стать Тельпочтли или кто-нибудь еще. Почему она решила повесить его на меня?
Для себя я давно решил не забивать голову мыслями о своем возможном отцовстве. Я гнал от себя всякие мысли о ребенке, как когда-то успешно исключил из своей жизни девушку, торговавшую своим телом. И только в моменты расслабленности или во сне я иногда подумывал о сыне или дочери — результате нашего проступка, никем не доказанного и в котором я не был уверен.
— Я только посмеялся, когда она сообщила мне о ребенке, но она твердила, что в ее чреве он оказался по велению Тескатлипоки, и поэтому не важно, кто его настоящий отец. Если бы она отправилась к верховному жрецу и назвала отцом меня, тот поверил бы ей.
Я до сих пор помнил, как поражен я был этими заявлениями Маисового Цвета и как мгновенно осознал всю опасность своего положения — еще задолго до ее угроз.
— Я не думал, что она пойдет к жрецам, ведь она была почти в таком же неприятном положении, как и я. Но разве мог я тогда знать?! Сначала я пытался ее урезонить, потом попробовал откупиться. Я предложил ей десять плащей — это было больше, чем я имел, и вдвое больше того, что поднес бы ей муж в день свадьбы. Вот тогда-то у нее и началась истерика. Она что-то кричала сквозь слезы, я даже толком не мог разобрать ее слова. Она несла какую-то чушь про доверие и любовь, про мужчин и женщин, которые якобы сильнее богов. Нет, надо же такое сказать — сильнее богов! Это же настоящий бред сумасшедшего! Маисовый Цвет бушевала и напирала, хватаясь за полы моего плаща, а я пятился и прятал лицо, словно боялся, что она укусит меня. А потом она вдруг будто бы сдалась, как-то сразу обмякла, притихла и только жалобно всхлипывала в уголочке. «Почему тогда ты просто не уйдешь?» — крикнула мне она. «Но, Маисовый Цвет…» — начал было я, неуклюже протянув к ней руку, по которой она яростно ударила. «Не трать слов! Лучше подумай, зачем ты мне нужен! Ведь это даже не твой ребенок, глупый ты урод! Неужели ты думаешь, я стала бы рисковать жизнью его настоящего отца?! Уходи отсюда! Уходи сейчас же! Я больше не хочу тебя видеть!»
— Как тяжело, наверное, было такое слушать? — сказала Лилия.
— Ты так считаешь? А тогда мне казалось, что я испытал ни с чем не сравнимое облегчение. — Я помолчал и прибавил: — Нет, обида и боль, конечно, пришли, но позже. А в тот момент я просто поспешил убраться оттуда, но ее оскорбления так и звенели у меня в ушах. Я не смог разобрать почти ничего из того, что она сказала, — видимо, говорила на своем родном языке, — но одну фразу я запомнил хорошо, потому что она показалась мне странной. Что-то вроде «такой же, как ты»! Она не произнесла «лучше», а употребила именно эти слова — «такой же, как ты»! То есть тот, другой мужчина, кем бы он ни являлся, явно был для нее «таким же»!
— И с тех пор ты больше ее не видел?
— Да. Как и Тельпочтли. Он вскоре тоже исчез. Правда, перед тем как уйти, он зашел повидаться со мной. Сказал он совсем немного. Просто приблизился — я хорошо это помню, потому что ел тогда кашу, — посмотрел мне в глаза и сказал: «Ты ведь знаешь, не так ли?» Рот у меня был полон еды, и я не мог ответить. «Только не думай, что видишь меня в последний раз, ты, крестьянин. Придет время, и мы с тобой расплатимся!» Сказав это, он пнул мою миску с кашей так, что она разлетелась по всей комнате, и вышел.
— Ты думаешь, ему было известно о вас с Маисовым Цветом?
— Скорее всего он понимал, что я знаю о нем. Ведь другой мужчина Маисового Цвета — это он. А кто же еще? Кто еще мог быть «таким же, как я» — не лучше и не хуже? Кто, как не человек, с которым я родился в один день? По-видимому, он вскоре сбежал. И Маисовый Цвет тоже исчезла — это я обнаружил, когда в следующий раз пришел на рынок. Возможно, они ушли вместе. Тогда я надеялся, что это так, и значит, ребенок не мой, а Тельпочтли. Вскоре я и сам покинул Дом Слез, но об этом ты уже знаешь. Тогда мне, конечно, и в голову не приходило, но теперь я думаю, что ту подлую выходку устроил мне кто-нибудь из богатеньких друзей Тельпочтли.
— И что ты теперь собираешься делать? — спросила Лилия.
К тому времени, когда я закончил свой рассказ, она уже расслабилась. Она принесла еды и воды, сидела на коленях в углу комнаты, разложив вокруг себя подол юбки, и не сводила с меня припухших глаз, наблюдая, как я надкусываю лепешку.
