Когда мы поравнялись, он, не замедляя шага, сказал:

— Яот, ты что, ослеп? Неужто не видишь, на кого он похож? Посмотри на его уши — они точь-в-точь как у того человека, которого мы с тобой отправили на смерть!

Сходство я сразу заметил, хотя малец и болтался вниз головой. Уши эти я узнал безошибочно. Последний раз я видел такие же оттопыренные уши, взбираясь по ступеням Большой Пирамиды, на смешной голове омовенного раба. И дело было не только в одних ушах. Паренек походил на того раба и худосочным костлявым сложением, и безропотно-смиренным видом.

— Ты хочешь сказать, что это сын того раба, которого Сияющий Свет принес в жертву? Да погоди ты, не спеши! Но как он здесь оказался? Почему стащил твой обед? — тараторил я, задыхаясь от быстрой ходьбы.

Вместо ответа Рукастый рванул к насыпной дороге с такой скоростью, что мы едва поспевали за ним. Ребенок болтался у него под мышкой, не издавая ни звука и только тараща глаза. Его молчание вызывало у меня удивление. На его месте я бы, конечно, орал. Значит, что-то с ним было не так, или он был очень храбр.

— Откуда мне знать почему? Мне известно только, что мы нашли его и все! Мы должны отнести его домой. Неужели ты не понимаешь, Яот? Мы можем выведать у него, кто был его отец и откуда он взялся. Торговцы наверняка захотят выяснить это. Им же интересно, где Сияющий Свет взял омовенного раба, который так их всех подвел. А мы получим награду!

Но я представлял себе и другие последствия. Я просто задался вопросом — а если кто-нибудь из торговцев или из окружения моего хозяина признает в этом мальчике, зажатом под мышкой у Рукастого, сына раба, принесенного в жертву Сияющим Светом?

До середины насыпной дороги я то и дело останавливался и пытался докричаться до своих спутников, умоляя их бросить мальчишку в воду и забыть о нем навсегда.

Но они не обращали на меня внимания — то ли я совсем обессилел и потерял голос, то ли меня просто не слушали.

— Ситлали! — со знанием дела твердил Рукастый. — Она скажет, как поступить.

Жена его застыла в изумлении, когда он принес ребенка домой.

— А я-то думала, ты ходил узнать толкование сна. Чей это ребенок? И как ты умудрился довести своих детей до такого состояния?

В утренние часы женщины в доме Рукастого пекли лепешки, мели двор и стирали пыль с домашних изваяний. Весь остаток дня они проводили за плетением циновок. Ситлали, будучи на сносях, не занималась этой работой — просто наматывала соломенную нить на катушку и присматривала за старшими дочерьми и племянницами. Одним словом, у нее имелось много свободного времени узнать, чем мы занимаемся.

Муж ее опустил глаза, не замечая, что ноги его до колен вымазаны грязью.

— Мы нашли этого постреленка близ деревни. Он пытался стащить у нас обед!

И он подробно поведал ей обо всех событиях дня, она же слушала с возрастающим интересом и недоверчивостью.

— Значит, колдуна ты не нашел, а мальчишкам позволил по уши вымазаться в саже, играя в какие-то кости? — добродушно заключила она, когда он закончил свой рассказ. По взгляду, которым она меня окинула, я понял, что отнесен к числу «этих мальчишек».

— Ну да, — согласился Рукастый.

— Ну что ж, где у нас находится метла, ты знаешь. И не надо думать, будто я с утра примусь вычищать за вами всю грязь. Далее, этот ребенок… — Ситлали говорила сурово, но по морщинкам вокруг глаз я понял, что ей смешно. Мне нравилась эта женщина — произведя на свет девятерых детей, она умудрилась не утратить чувства юмора. «Звезда» — вот что означало ее имя, и оно как нельзя лучше шло ей, к ее излучающему тепло лицу, серьезному в тот момент, когда она разглядывала ребенка.

Рукастый охотно поделился с нею своими соображениями:

— Помнишь омовенного раба, который бросился наутек на Большой Пирамиде? Так вот, это его сын, я уверен. Как думаешь, сколько заплатили бы торговцы, чтобы узнать, откуда он взялся?

Сам предмет обсуждения сидел на корточках посреди комнаты, куда его посадил Рукастый, и, не вынимая изо рта большого пальца, безмолвно слушал разговор окружающих его людей. Он слегка дрожал, хотя день был отнюдь не холодный.

— Ничего твои торговцы не узнают от этого ребенка, если он умрет с голоду, — сурово заметила Звезда. — Сдается мне, никому из вас и в голову не пришло поинтересоваться, когда он в последний раз ел.

Мы с Рукастым виновато переглянулись.

— Но он не говорил нам, что голоден! — попытался возразить я.

Женщина смерила меня таким взглядом, который засушил бы даже кактус.

— А зачем он тогда, по-вашему, стащил у вас мешок с едой? И вообще чего же удивляться, что он с вами не беседовал? Ведь он напуган до смерти! — Она тяжело поднялась, не дожидаясь, когда муж поможет ей, и протянула к ребенку руку: — Пошли со мной! У меня есть кукурузные лепешки. И медовые есть. Ты любишь медовые? Ну конечно, любишь! Кто их не любит. Ну вот, так-то лучше…

Обернувшись и смерив нас укоризненным взглядом, она вывела ребенка из комнаты, держа его за руку. Наш так и не открытый мешок с обедом она унесла с собой.

Олень со Змеем были не из тех ребятишек, что станут сидеть рядом с папашей, когда еда убегает на глазах. Они резво бросились следом за матерью и незнакомым мальчиком. Уже через мгновение мы услышали, как она ругает их за грязные следы во дворе.

— Слышишь, Рукастый… — начал я.

— Ладно, остались без жратвы, тогда принесу чего-нибудь попить, — произнес он и поднялся. — Подожди-ка здесь.

— Нам надо поговорить, — успел сказать я, обращаясь к его удаляющейся спине.

Он вернулся очень скоро с двумя глиняными плошками, в которых была простая вода, хотя я поймал себя на мысли, что не отказался бы сейчас и от чего-нибудь другого.

Рукастый опустошил свою чашку сразу же и с довольным видом облизнул губы.

— Вот что мне было нужно! Так ты считаешь, нам надо поговорить?

— Да, об этом ребенке. Мне кажется, ты не должен бежать к торговцам сразу же, как только услышишь его историю. Ну а я, понятное дело, никому не скажу, где ты его нашел.

Он отшатнулся с ошарашенным видом и нахмурился:

— Нет, я просто подумал, что старейшины-торговцы или, может быть, твой хозяин, который имеет какие-то дела с Сияющим Светом…

Я осторожно поставил на пол чашку, удержавшись от того, чтобы не грохнуть ею об пол в расстройстве.

— Неужели тебе до сих пор не ясно, что произошло в той деревне?

— А что? Ну-ка расскажи! — холодно отозвался он. — Мне, например, известно, что там три человека погибли в огне, а явись мы туда не в добрый час, их могло бы быть семеро!

— Да не в огне они погибли. По крайней мере не все. Ты же видел, взрослые кости обгорели сильнее детских, и детей мы нашли за пределами дома. Значит, она погибла в доме во время пожара. А дети ее находились на мусорной куче с пробитыми черепами. Скорее всего их убили первыми и бросили на кучу еще до того, как дом загорелся.

— Ты говоришь «она», а откуда знаешь, что это была женщина?

— Это только мое предположение, но мы же знаем о случившемся с Сипактли, то есть в доме его не было. Поэтому я считаю, что трое, которых мы нашли сегодня, — его жена и дети. Ясно, что это дело рук главного министра — когда колдуны удрали из тюрьмы, он разослал воинов по их семьям. И выбрал-то, судя по размеру сандалий, самых крепких молодцев. Ну и после всего ты намерен распространяться об этом по всему городу?

— Нет, конечно! — проговорил Рукастый упавшим голосом. — Просто я думал, что мальчишка…

— Этот мальчишка не кто иной, как сын омовенного раба, приготовленного в жертву Сияющим Светом. И это вовсе не совпадение, что он оказался рядом, когда мы разгребали там останки. Как ты думаешь, почему он там оказался?

Рукастый угрюмо уставился на дно своей пустой чашки, ожидая, когда я сам отвечу на свой вопрос.

— Потому что там был его родной дом. Он ошивался неподалеку от руин, так как ему некуда было пойти. И если ты прав и он действительно сын того омовенного раба, то это означает, что…