Спустя некоторое время Майк также покинул директорский дом. Он сделал это без особого сожаления. Что ему не понравилось, так это то, что перед домом он увидел Коггесхолла и его жену, ожидающих его отъезда в машине, доверху нагруженной пожитками. Неужели он не мог дождаться отъезда Майка, прежде чем предъявлять права на директорские апартаменты?
Итак, теперь Майк жил в Нью-Йорке, где снимал скромную однокомнатную квартирку в Вест-Сайде и наслаждался полной анонимностью жителя большого города. Все это время он существовал на свои сбережения, половина которых после развода отошла к Мэг. Сейчас он располагал достаточной суммой, чтобы еще целый месяц жить в этом дорогом отеле, но тогда он остался бы без единого цента в кармане. Однако впереди его ожидал рождественский обед с Полом, его единственным другом, который, как он надеялся, собирался предложить ему работу, таким образом, решив его будущие финансовые проблемы.
Что касается гражданского иска Роублсов, то выдвинутые ими обвинения были предъявлены школе как учреждению, а не Майку лично. Мудрый ход со стороны Роублсов, ведь у школы, несмотря на все ее проблемы, карманы были намного глубже, чем у Майка. Тем не менее, Майку также пришлось нанять адвоката для защиты своих личных интересов. Об этих расходах тоже не следовало забывать, так как скоро ему придется оплачивать счет за услуги юриста. Если Пол действительно намеревался предложить ему работу, Майк примет его предложение.
По мере приближения к Авери он все сильнее сжимал руль. Дороги здесь были паршивыми, однако настоящая причина его тревоги заключалась в том, что он собирался въехать в город, изгнавший его, исключивший его из числа своих жителей. Он радовался снегопаду, надеясь на то, что тот поможет скрыть его присутствие, хотя могли найтись люди, которые с подозрением отнеслись бы к тому, что нашелся идиот, решившийся выехать в такую кошмарную погоду. Кое-кто даже мог узнать его красновато-коричневый «вольво». Майк осторожно прополз мимо магазина Пита, мимо агентства недвижимости Фреда Гризона и мимо здания бывшей фабрики, украшенных гирляндами рождественских фонариков. Майк знал, что они сияют здесь еще с Хэллоуина. Он миновал здание суда, стараясь не смотреть в сторону Академии, и бензозаправку, где он также не захотел останавливаться.
Снег все усиливался, и когда Майк свернул на неосвещенную дорогу, он уже не видел ничего, кроме сплошной белой пелены. Доехав до небольшого фермерского домика, он остановился на противоположной стороне дороги и выключил фары. Он полагал, что не загораживает проезжую часть, а значит, его припаркованный в темноте автомобиль не должен никого напугать. Он вспомнил тот роковой день, когда его занесло на покрытом «черным льдом» спуске. Сегодня «черного льда» не было, но дорогу так замело снегом, что это тоже могло стать причиной заноса, хотя и не такого стремительного, да и приземление было бы помягче. Но все равно — приятного мало. Сквозь пассажирское окно Майку удалось разглядеть освещенное окно кухни. В спальне на втором этаже также горел свет. Дом показался Майку пустой деревянной оболочкой без души. На всей земле не было места безотраднее. У Майка свело живот, но он заставил себя еще раз окинуть взглядом место своего преступления. Это все его рук дело. Сайлас внес свой вклад, но вина полностью лежала на Майке. Если бы не он, муж и жена могли бы попытаться наладить свою жизнь после смерти Сайласа и научиться жить со своей страшной потерей. Если бы не он, этой страшной потери вообще не было бы. В окне спальни Майк разглядел очертания человеческой фигуры. Из-за снега он был не в состоянии понять, мужчина это или женщина. Может ли он или она разглядеть его «вольво»? Вдоль дороги не было фонарей, и ничто не освещало его машину. Он присматривался к очертаниям в окне так, как присматриваются к далекой звезде. Чем больше он напрягал зрение, тем труднее было понять, кто стоит у окна. Он моргнул, и ему показалось, что фигура исчезла. Он всмотрелся, но ничего не увидел. Снег засыпал «вольво» и заметал его окна, пытаясь превратить автомобиль в сплошной белый сугроб. Через минуту, максимум через две окна окончательно залепит снегом и Майк вообще ничего не увидит. Через три минуты ему придется выйти из машины и смести снег со стекол. Правда, их можно просто опустить.
«Я приехал, чтобы загладить вину», — хотелось крикнуть Майку.
Но кто вернет родителям погибшего сына?
Майк четырежды причинил Оуэну зло. Первый раз он на крыше пронесся по его земле, уничтожив его почтовый ящик и часть забора. Затем он привлек Сайласа в Академию Авери, сделав возможным поведение, заснятое на пленку. Кроме того, он украл его жену. Но самое ужасное предательство заключалось в том, что он положил начало цепи событий, лишивших Оуэна единственного сына.
Много раз после того рокового момента, когда Сайлас взбежал по ступенькам на второй этаж своего дома, Майк хотел поговорить с Анной. Он не мог сформулировать, что именно ей скажет, но надеялся, что ему каким-то образом удастся выразить свое горе, свою растерянность, свою уверенность в том, что во время этих кратких визитов он любил ее так, как никогда и никого не любил. Он предполагал, что она может плюнуть ему в лицо или выцарапать глаза. В его воображении горе придавало ей сил. Он легко представлял себе ее ярость, но не мог вспомнить выражения ее лица, когда она шла вместе с ним к постели. Ему казалось, что, вспоминая их встречи, он совершает святотатство. Он не имеет права думать о них с любовью и теплотой. Он должен стереть из своей памяти все воспоминания и все образы.
Майк быстро развернул автомобиль. Его немного занесло, но он сразу выровнял машину. Он понимал, что струсил. Он мог преодолеть эти несколько ступеней и вместе с Оуэном сесть за кухонный стол. Анна вниз не сошла бы, в этом он не сомневался. Но, возможно, Майку удалось бы попросить у Оуэна прощения и вместе с ним оплакать его сына. Выслушал бы его Оуэн или выгнал? Появление Майка наверняка вызвало бы у него возмущение. А может, он тоже неописуемо одинок?
Дрожащими руками Майк вел машину по заснеженной дороге. С тех пор как он вошел в таверну, чтобы поужинать, выпало не меньше шести дюймов снега. Снегоуборочных машин тут явно еще не было. Наверное, власти решили немного сэкономить и дождаться окончания снегопада, прежде чем выпускать на дороги технику.
Возле Академии Авери Майк опять остановился. На этот раз он решился выйти и немедленно провалился в снег. Он был в туфлях, и снег забился ему под брюки, леденя его икры. Он вытащил из карманов перчатки и подошел к запертым воротам. Его шапка осталась в машине. Снег залепил ему лицо и мешал смотреть. Майк вглядывался в темноту, пытаясь различить хоть какие-то огни. Он надеялся, что не включил какую-нибудь новую систему безопасности, установленную после его отъезда, побаиваясь, что в любую секунду из темноты может выскочить десяток бегущих к воротам охранников.
Майк отвернулся от кованого железа ворот и прислонился к каменному столбу. Когда его тут поставили? Этого он не знал. Зато знал, что на его совести лежит смерть Сайласа. Вот что он хотел сказать Оуэну, который не стал бы этого отрицать. Я виноват в смерти вашего сына.
Майк закрыл глаза.
Он подумал о кассете, которую уже множество раз обратили в цифровые фильмы и разобрали на кадры. Он попытался представить себе все эти пиксели, витающие во вселенной, пиксели, сложившиеся в роковом порядке и произведшие необратимое опустошение. Иногда он спрашивал себя: что, если то, чему он стал свидетелем, было всего лишь безудержным, но, по большому счету, совершенно безопасным для общества праздником плоти, вроде игрищ котов или спаривания иных животных? Да, кассета привела его в ужас, но отреагировал бы он так же остро, если бы просмотрел эту кассету как частное лицо, а не как директор школы, призванный отвечать за последствия всего, содеянного его подопечными? Что, если его реакция объяснялась смущением в сочетании со страхом перед будущим? «Очень может быть», — думал он. Однако действующими лицами были дети. Девочке исполнилось всего четырнадцать.
