К этому времени Сайласа рвало, и он скорчился над мусорной корзиной. Его сотрясали чудовищные судороги. Я оделся, подошел к нему и положил ладонь ему на спину. Он замахал на меня рукой и пробормотал:

— Убирайся к чертовой матери!

— Сайлас, — произнес я.

Он обернулся ко мне и, прищурившись, посмотрел мне в лицо. Из его глаз на меня смотрела сама ненависть, и мне стало страшно. А потом его опять начало тошнить и вырвало в корзину. Джей Дот отключился. Позже я подумал, что он, должно быть, только притворился, потому что ему еще надо было отметить свое возвращение у дежурного по общежитию.

Я вышел из комнаты.

Глупее и хуже этого я еще ничего в своей жизни не сделал. Это было гораздо хуже, чем то, что я совершил несколькими минутами ранее. Я оставил одного человека на постели, вполне возможно, в коматозном состоянии, не подумав о том, что он может не проснуться. Я оставил своего друга Сайласа в прескверном настроении над мусорной корзиной. Он тоже мог отключиться и захлебнуться рвотными массами. Это было подло. Что касается глупости, то я оставил видеокамеру на столе, там, куда ее положил Ирвин.

Я уже лежал в своей постели, когда сообразил, что камера все еще находится на столе в комнате Джей Дота. Я попытался ему позвонить, но он не ответил. Меня тоже начало тошнить, и я понял, что мне не добрести до общежития Джей Дота. Я решил, что позвоню ему утром, или же он сам проснется, увидит камеру и уничтожит пленку. Комната вращалась у меня перед глазами, живот сводило, а потом мое горло вдруг сжалось, и я понял, что меня сейчас вырвет, и времени бежать в ванную у меня уже не было. Я едва успел свеситься с кровати. Мой сосед тут же проснулся, и у него сорвало крышу.

— Что ты делаешь?! — завопил он.

Он заставил меня встать, найти швабру и ведро и убрать за собой. Остаток ночи я провел, скорчившись на полу ванной комнаты и завернувшись в одеяло. До самого утра я и глаз не сомкнул.

Но как бы ни было мне тогда плохо, худшее ждало впереди. Когда я обнаружил, что запись событий той ночи появилась в Интернете, это было еще не самым страшным. И когда директор Бордвин вызвал меня и сообщил, что к нему в руки попал оригинал кассеты, это тоже не было самым страшным. И когда моя мама вошла в конференцзал, в углу которого сидел я, и мне пришлось поднять голову и посмотреть ей в глаза, — это все еще не было самым страшным. И даже когда полиция приехала за мной в мотель — это тоже было не самым страшным. Нет, самый страшный момент я пережил, когда мистер Тейлор пришел в мотель, постучал в нашу дверь, усадил меня на кровать и сообщил, что нашли тело Сайласа.

Эти минуты я не забуду никогда в жизни.

Я очень много думал о том, почему мы это сделали, но мне кажется, ответ заключается в самом действии. У нашего поступка не было никаких причин.

Это тоже не оправдание. Это всего лишь мое мнение.

И хотя я не верю в то, что наше поведение объясняется какими-либо причинами, я знаю, что оно было неправильным. Оно было не только аморальным, но, вполне возможно, и преступным. И последствия этой ночи были катастрофическими. В самом начале, когда я думал о Сайласе, его родителях, Ноэль, мне самому хотелось подняться по той тропе и не спускаться вниз, пока я тоже не замерзну.

Мои родители развелись вскоре после скандала. Я знал, что их брак не очень удачен, но в мой последний школьный год мне показалось, что отношения между ними налаживаются. Возможно, я просто очень этого хотел. Когда мама навещала меня осенью, мне почудилось, что она повеселела. Но, может быть, она просто была рада меня видеть.

Я каждый день замечаю тревогу на ее лице. Она постоянно обо мне беспокоится, и мне от этого тошно. Я не хочу, чтобы она так из-за меня переживала. Было бы лучше, если бы мы не жили вместе, и скоро я смогу от нее уехать. Я много времени провожу в Интернете, изучая различные социальные программы: хочу заниматься общественно полезной деятельностью. Только она должна быть действительно необходимой, а не напоминать двухнедельные вылазки в дома престарелых, которые детишки совершают только для того, чтобы написать об этом в заявлении о поступлении в колледж. Вы знаете, чем меня обязали заниматься во время испытательного срока? Я преподавал баскетбол в клиниках соседствующих с Бостоном городков. Тоже мне наказание! Нет, я хочу посвятить себя чему-то серьезному и важному. Я нашел одну программу в Уганде, посвященную строительству больницы, и связался с «Врачами без границ» насчет программы вакцинации в Таиланде. Я просто должен уехать куда-нибудь подальше. Мне кажется, что я провел последние два года взаперти, меня не выпускали даже на прогулки. Я хотел бы уплыть на каком-нибудь торговом судне, как это делали юноши в далеком прошлом. Я перечитал очень много из Юджина О’Нила. В последний день моего испытательного срока я поговорю с мамой и уеду.

Я не верю в то, что я сломал жизнь своей матери. Если бы это было так, я бы ее не оставил. Она тоже хочет уехать. Я это чувствую.

И что бы ни говорили другие люди, я не верю и в то, что я сломал свою собственную жизнь. За те два года, которые прошли после моего исключения из Академии Авери, я думал о многом. Еще я много читал. И хотя я действительно очень сильно изменился и уже никогда не буду таким, как прежде, моя жизнь не сломана. Наверное, это даже к лучшему, что события двухлетней давности столкнули меня с накатанной дорожки, а может, я сам с нее сошел. Возможно, именно подспудное желание сойти с нее и удержало меня тогда в комнате Джей Дота. Потому что теперь я совершенно другой человек. Я не могу идти по тропе, которую топчут все остальные представители моего поколения. Мне придется найти свою собственную тропу.

Если честно, я вообще не верю в то, что эти события сломали жизнь хотя бы одного человека. Во всяком случае, жизни Джей Дота и Сиенны нисколько не пострадали. Разве что мистера и миссис Квинни… Да, их жизнь, несомненно, была сломана. Но что касается всех остальных, с ними все будет в порядке.

И наконец, отвечая на ваш последний вопрос, я скажу, что алкоголь подтолкнул нас к этому, но «это» было у нас внутри.

Я очень надеюсь на то, что смог вам помочь.

Искренне ваш, Роберт Лейхт.