Директор трет пальцем под носом, как будто собирается чихнуть.

— Что-то в этом роде, — признает он. — Я предпочел бы не вдаваться в подробности. Мне кажется, вам они ни к чему. Не думаю, что это чем-то поможет вам или вашему сыну. Однако я могу вам сообщить — как бы мне это сформулировать? — что ваш сын не вступал в полноценный контакт с девушкой.

Неприятные образы наводняют твой мозг. Ты пытаешься от них избавиться. Тебя возмущает нежелание директора сообщить тебе абсолютно все о событии, в котором участвовал твой сын. Кто он такой, что смеет утаивать от тебя факты? Но ты понимаешь, что он прав. Ты не хочешь смотреть эту кассету.

— Откуда вы знаете, что Роб был там?

— Он там был, — говорит директор.

— Вы уверены?

— Да. Кроме меня его опознали двое других сотрудников.

— О боже! — опять восклицаешь ты. Еще один путь к спасению отрезан. Еще одна тяжелая дверь с грохотом захлопывается перед тобой.

При мысли о том, что другие люди смотрели, как твой сын занимается сексом с четырнадцатилетней девушкой (с какой бы то ни было девушкой), у тебя что-то больно сжимается в груди.

Директор пододвигает к тебе бутылку с водой. Ты тянешься к ней и делаешь большой глоток.

— Я должна позвонить своему адвокату? — спрашиваешь ты.

Директор смотрит в сторону.

— На вашем месте я сделал бы это только в том случае, если бы намеревался оспорить исключение, — объясняет он. — Но я также вынужден отметить, что это означало бы разглашение инцидента.

— Вы не собираетесь его разглашать? — спрашиваешь ты.

— Пока нет. Другие студенты узнают, что Роба и других Ребят исключили из школы. Разумеется, это породит массу слухов. Но до сих пор информация о случившемся не просочилась за пределы школы. Я не вижу необходимости в ее обнародовании.

Ты отбрасываешь волосы с лица. Свет из окна бьет тебе в глаза, и у тебя начинает болеть голова. На столе директора стоит фото в рамке. На снимке он сам, только несколько моложе, чем сейчас, и высокая темноволосая женщина. Это жена директора. Ты с ней встречалась раз или два, но сейчас тебе не удается вспомнить как ее зовут.

— Что конкретно означает слово «исключение»? спрашиваешь ты.

— Оно означает, что Робу придется покинуть школу до конца учебного года. Весной он сможет вновь подать документы. Должен сказать, что его шансы на повторный прием очень высоки. Миссис Лейхт… Эллен, ваш сын отличный студент, выдающийся спортсмен, и, если не брать в расчет это происшествие, он славный мальчишка.

Слова «славный мальчишка» разрывают тебе сердце. Ты опять вспоминаешь бойскаутов, гордого малыша на роликовой доске, влажного после ванны младенца.

— То, что все это всплыло, очень и очень грустно, — говорит директор. — Поверьте, я опечален не меньше вас.

Ты в этом сомневаешься.

— Его же досрочно зачислили в Браун, — слышишь ты собственные, совершенно неуместные в данных обстоятельствах причитания. Изнасилована девочка. Твоего сына могут обвинить в изнасиловании.

Директор морщится.

— Университет придется уведомить об исключении, — мягко говорит он.

Ты откидываешься на спинку стула.

— Кто бы мог подумать… — говоришь ты.

Ты вспоминаешь долгие часы занятий, множество тестов, табеля с отличными оценками. И все ради чего? Р ади этого?

— Моего сына могут обвинить в изнасиловании? спрашиваешь ты.

— Технически говоря — нет, — отвечает директор. В Вермонте секс с несовершеннолетней классифицируется как «посягательство сексуального характера». Поспешу добавить, что пока еще ваш сын не обвиняется в совершении данного преступления. Но факт вины заверен.

— Факт вины? — повторяешь ты. — Я не понимаю.

— Роб подписал письменное признание, — поясняет директор. — Оно будет предъявлено в пятницу на заседании Дисциплинарного комитета в качестве документа, устраняющего необходимость смотреть кассету.

— Роб подписал признание?

Ты осознаешь, что, как попугай, повторяешь все, что говорит директор, но твой мозг, похоже, совершенно не в состоянии исполнять привычные функции и обрабатывать поступающие в него факты.

— Это очень простой документ, — тихо говорит директор, как будто предчувствуя надвигающуюся бурю.

— Можно мне на него взглянуть? — спрашиваешь ты.

Директор колеблется.

— Пока нет, — наконец говорит он. — В нем много подробностей, о которых вам лучше не знать.

Что-то внутри тебя сопротивляется тому, что от тебя утаивают документ, который написал твой собственный сын. Но ты опять понимаешь: директор прав. В данный момент ты не готова читать подробности того, что вполне могло быть настоящей оргией. Ты чувствуешь, как силы покидают тебя.

Директор встает из-за стола и выходит из комнаты. Он возвращается с коробкой салфеток.

Ты шмыгаешь носом. Потом тебя пробирает дрожь.

— Эта девушка, — опять начинаешь ты, — ее участие показалось вам добровольным?

— Да, — кивает директор, — даже очень.

Ты с облегчением вздыхаешь, и это не ускользает от Внимания директора.

— К несчастью, это не снимает с вашего сына ответственности за произошедшее, — быстро говорит он.

Что-то в тебе напрягается. Ты впервые осознаешь, что у тебя и сидящего напротив человека вскоре могут появиться очень весомые основания для личной вражды.

— Эта девушка… Я не знаю… Она соблазнила мальчишек

— Вашему сыну восемнадцать лет, — говорит директор, и в его голосе впервые появляются гневные нотки.

Я, как обычно, засиделся на работе допоздна. В тот день была моя очередь просматривать местные газеты маленьких новоанглийских городков. Они служат источником тридцати процентов всех наших новостей. Я делаю это в Интернете, потому что там можно быстро собрать все сводки. Итак, я просматриваю все эти феноменально нудные истории в «Рутланд Геральд»: «Вандалы от пейнтбола напали на кладбище», «Школа закрывается из-за пожара, охватившего здание в результате поджога»… Наконец я дохожу до полицейской сводки по Авери. Эта сводка — самая читаемая часть любой газеты. Она даже популярнее некрологов. И вот я вижу эти заголовки: «Восемнадцатилетний студент обвиняется в посягательстве сексуального характера. Девятнадцатилетний студент обвиняется в посягательстве сексуального характера. Восемнадцатилетний студент разыскивается в связи с обвинением в посягательстве сексуального характера». Меня заинтриговало слово «студент». Во-первых, это довольно необычно — указывать в подобной сводке род занятий участников событий, а во-вторых, слово «студент» в сочетании со словом «Авери» неизбежно порождает в мозгу словосочетание «студент из Авери», то есть из Академии Авери. И вот что я думаю: «Если речь и в самом деле идет об Академии Авери и если там и в самом деле имело место посягательство сексуального характера, — а ведь нетрудно предположить, что жертва тоже является студенткой этой школы, — из этого можно сделать весьма неплохую историю». В «Рутланд Геральд» У меня работает знакомый парень, но я не хочу ему звонить и обращать его внимание на эту новость. Вдруг он не заметил слово «студент»? Поэтому я звоню в полицейский участок Авери. Даже в этих крошечных городках там всегда есть дежурный, хотя иной раз приходится выдергивать его из дома, где он мирно спал в своей постели.

На звонок отвечает офицер Квинни, он же начальник местной полиции. Я представляюсь и спрашиваю у него, арестовала ли полиция Авери двух подозреваемых в совершении посягательства сексуального характера. Ему не хочется общаться со мной. Похоже, он чем-то расстроен. Впрочем, он подтверждает факт ареста, совершенного этим же вечером. Я спрашиваю у него, кто эти люди, и он отвечает: «Без комментариев». Я спрашиваю у него, нашли ли уже третьего студента, и он говорит, что не знает, хотя это полный бред. Как может начальник полиции быть не в курсе, выполнено его распоряжение или нет? Но это ничего, потому что данную информацию я могу получить и по другим каналам. Я спрашиваю его, как зовут жертву, и он опять отвечает: «Без комментариев». Он уже на взводе, ведь мне следовало бы знать, что он не имеет права сообщать мне имя жертвы. Разумеется, я это отлично знаю. Но, видите ли, не все вопросы задаются с целью получить ответы. По большей части они задаются, чтобы заставить человека разговориться, сболтнуть что-то лишнее, что позволит тебе докопаться до истины, или высечь искру, которая осветит твой дальнейший путь.