На площадке еще играют мальчишки помладше, класс, наверное, девятый или десятый, и Сайлас тоже играет с ними. Он двигается с грацией животного, очень быстрого и ловкого животного. Он командует мальчишками и подбадривает их; по их лицам я вижу, что им нравится Сайлас. Они делают все, что он велит. Одного из мальчиков, промазавшего по кольцу, он заставляет повторять бросок еще и еще, пока тот не начинает бросать правильно. Мальчик улыбается до ушей. Я вижу, что из Сайласа получился бы хороший учитель. Он заставляет мальчишек играть все лучше и лучше. Я стою по другую сторону сетки и представляю себе, каким Сайлас будет через много лет. Я вижу его тренером по баскетболу у старшеклассников. Возможно, даже в частной школе. Мальчишки будут его уважать, а он будет на них покрикивать, когда необходимо прикрикнуть, или подбадривать их, когда они будут в этом нуждаться. Девчонки все поголовно в него влюбятся, но Сайлас будет любить только меня. Я стану его женой, и из него выйдет прекрасный отец. Я все это вижу уже сейчас.

На пасхальные каникулы я домой не еду, ведь они слишком короткие, чтобы отправляться в такую даль. Родители Сайлаca приглашают меня на праздничный обед. Я уже знакома с отцом Сайласа. Мы встречались на баскетбольных матчах. Но я еще ни разу не видела его маму. Сайлас заезжает за мной в школу. На нем рубашка с галстуком. Он поясняет, что вместе с родителями ходил в церковь. Мне хочется потрогать его рубашку и галстук. Я сажусь рядом с Сайласом в его пахучую машину и только теперь понимаю, что мое платье слишком короткое. Оно ползет по бедрам вверх, и я уверена, что мама Сайласа его не одобрит. Мне хочется выскочить из машины, помчаться в общежитие и вместо этого платья натянуть джинсы и футболку, но Сайлас уже развернулся и выезжает на дорогу.

У меня замерзли ноги, потому что, несмотря на Пасху, весна еще не наступила. На земле лежит снег, а я даже колготки не надела. Платье хлопчатобумажное, светло-голубое. Оно казалось мне очень подходящим, но теперь мне кажется, что я ошибалась. Сайлас кладет руку на мою обнаженную ногу чуть повыше колена. Я не знаю, что он хочет сказать этим жестом. Он успокаивает меня, чтобы я не волновалась из-за платья? Или он просто хочет ко мне прикоснуться?

Возможно, я зря переживала насчет платья, потому что у Сайласа очень хорошая мама. Мы с ней беседуем на кухне. Мне кажется забавным, что, не успели мы войти в дом, как я оказалась на кухне с женщинами, а Сайлас — в гостиной с мужчинами. Они смотрят по телевизору какой-то чемпионат по гольфу. Миссис Квинни печет булочки с изображением креста. Я впервые вижу человека, который печет булочки с крестом. Она собрала для меня пасхальную корзинку. Когда она вручает мне корзинку, я не знаю, что сказать. В моей семье Пасха никогда не считалась важным праздником. В последний раз мне дарили пасхальную корзинку, когда мне было восемь лет. В корзинке, выстланной желтой пластиковой соломой, лежат шоколадные яйца, похожие на настоящие яйца малиновки, на них даже видны крапинки. Еще тут есть желейные бобы и печенье в форме пасхальных яиц. Я не знаю, что сказать, и на мгновение обнимаю миссис Квинни. Вот так, неожиданно для самой себя. Миссис Квинни удивлена, но потом она улыбается, а я успокаиваюсь и уже не нервничаю.

За столом мы с Сайласом сидим напротив. Между нами цветочная композиция. Это фарфоровый кролик с отверстием для цветов в спине. Я думаю, нас с Сайласом не посадили рядом, потому что никто не хочет официально признать, что мы с ним пара. Я пытаюсь поддерживать разговор, но Сайлас в упор смотрит на меня. Я встречаюсь с ним глазами и забываю, что хотела сказать. Время от времени мистер Квинни поглядывает на меня, а потом на Сайласа, как будто пытается разгадать какую-то тайну.

После обеда Сайлас объявляет, что мы с ним пойдем гулять. Мы надеваем пальто, и он берет меня за руку прямо перед своими родителями, а также тетей и дядей. Он не выпускает моей руки, пока мы идем по дорожке, ведущей в лес. На мне зимние сапоги миссис Квинни. Они мне немного велики и постоянно ездят вверх-вниз по пятке. Мои голые ноги опять замерзли. Я представляю, как миссис Квинни обувала эти сапоги и как они, должно быть, сотни раз заходили в хлев к овцам.

Мы карабкаемся наверх по склону. Сайлас идет впереди. Иногда он останавливается и оглядывается на дом. Сквозь голые ветки мне удается рассмотреть машину Сайласа. Я думаю, Сайласу кажется, будто за нами кто-то идет, но потом до меня доходит, что он всего лишь пытается вычислить точный момент, когда мы скроемся с глаз потенциальных наблюдателей.

Я отстала. Он останавливается и поджидает меня. Я слегка запыхалась. Он смеется и говорит, что я не в форме. Сайлас обхватывает меня одной рукой за плечи и привлекает к себе. Он целует меня. Вначале его поцелуи очень жесткие и какие-то отчаянные, но постепенно становятся все мягче и кажутся мне голодными. Я тоже голодная. Я касаюсь груди Сайласа, его красивой белой рубашки. Его руки проскальзывают под мое пальто, и сквозь ткань платья я чувствую его горячие ладони. Мы долго целуемся, а когда Сайлас, наконец, отстраняется, мне кажется, что он снял с меня тонкий слой кожи. Я прислоняюсь к нему, и мне приходится привстать на цыпочки, чтобы не упасть.

Когда мы возвращаемся в дом, я тут же захожу в ванную комнату возле кухни. Я смотрю в зеркало и вижу, что мой рот распух и покраснел. Края губ как будто расплылись. Я жду, пока вода станет холодной, и умываюсь, несколько раз обливаю губы холодной водой и промокаю их полотенцем, потом опять смотрю в зеркало. Мой рот все еще распухший, и я знаю, что все сразу поймут, чем мы с Сайласом занимались в лесу. Но мне пора выходить из ванной, иначе все подумают, что меня тошнит.

Когда я вхожу в кухню, миссис Квинни стоит ко мне спиной. Она моет посуду, и я с запозданием понимаю, что не предложила ей свою помощь. Я извиняюсь за то, что мы ушли, и я не помогла ей с посудой. Она оборачивается, чтобы отшутиться, но слова застывают у нее на губах. Она смотрит на мое лицо. По-моему, ей не стоило бы так удивляться. Неужели матери не понимают, что происходит, когда юноша и девушка уединяются? Но этот момент кажется мне очень важным. Миссис Квинни такого не ожидала. Я затаила дыхание.

— Сайлас в другой комнате, — говорит она.

Как директор Академии Авери, я считаю, что эту ситуацию разрешили наихудшим образом. На протяжении последних двух лет я всячески пытался исправить тот значительный урон, который был нанесен репутации школы. Но все обстоятельства были против меня. Сначала на нас обрушилась пресса, затем многочисленные судебные иски. Нам никак не удается сбросить с себя этот печальный груз. Приблизительно через месяц наступит двадцать первое января, и перед административным зданием опять выстроится шеренга грузовиков, из которых выпрыгнут газетчики и начнут расспрашивать всех студентов подряд. Я совершенно отчетливо представляю себе, как будут начинаться их статьи. «Прошло два года после трагического случая с изнасилованием девятиклассницы в Академии Авери…» Пожертвования ничтожны, заявлений поступает все меньше, соответственно, особыми успехами мы похвастать не можем. Мы бы не оказались в таком дерьме, если бы Майк Бордвин не попытался замять это дело, если бы он немедленно передал бы трех студентов полиции, вместо того чтобы вымогать у них признания. Ну, неприятностей избежать бы все равно не удалось, но их масштаб был бы намного скромнее. Можно было сослаться на испорченность одного-двух парней. После того, как Бордвин приложил к делу свою руку, испорченной выглядела уже вся школа.