Хотя мы об этом тогда не догадывались, но еще в понедельник кто-то выложил в Интернет целые куски той записи. К счастью, качество изображения было отвратительным, но я не сомневаюсь, что эту выборку посмотрели очень многие. Зная Роба и Сайласа, можно только удивляться, что они сразу же не явились к директору с этой информацией, хотя трудно предвидеть, как поведет себя тот или иной человек перед лицом столь унизительных улик.

24 января я разговаривал с Касей Горзински. Она сообщила мне, что Бордвин попросил ее никому не рассказывать о существовании кассеты, которую он запер в сейфе. Я узнал, что кассету конфисковала Арлен Родригес, дежурившая в общежитии. Она вошла в одну из комнат и застала ее обитателей за просмотром известной записи. Я побеседовал с ней в тот же день. По ее словам, Бордвин взял аналогичное обязательство и с нее. Мы немного поговорили о том, что такое происшествие невозможно сохранить в тайне, и решили, что мне следует побеседовать с Бордвином. Я это сделал сразу после тренировки хоккеистов. В то время я тренировал хоккейную команду.

Я не застал Бордвина в кабинете и отправился к нему домой. Он открыл мне дверь.

— Джефф, — сказал он. По его лицу было видно, что он совсем не рад моему появлению. Но, возможно, он просто вымотался. — Входи, входи, — спохватился он. — Присаживайся. Мэг ушла на собрание. Выпьешь чего-нибудь?

Я отклонил угощение, поскольку не мог представить себе подобный разговор со стаканом в руке.

Он провел меня в знакомую гостиную. Я часто бывал у него в гостях. Он сел в кресло, а я расположился на диване.

— Лучше я сразу перейду к делу, — начал я. — Насколько я понял, тебе в руки попала некая кассета.

— Попала, — ответил он и заерзал в кресле. — Я положил ее в сейф в своем кабинете.

— У меня сложилось впечатление, что об этой кассете известно очень многим, как студентам, так и учителям. А некоторые даже видели кусочки записи, которые уже успели попасть в Интернет.

Бордвин побледнел.

— Этого я и опасался, — пробормотал он.

— Мне кажется, нам необходимо принять срочные меры, — произнес я.

Бордвин помолчал.

— Утром я первым делом побеседую со всеми троими парнями, — наконец проговорил он и опять замолк. — Я предъявлю им кассету и сообщу, что в пятницу состоится заседание Дисциплинарного комитета и им следует готовиться к отчислению.

В пятницу должно было состояться очередное заседание Дисциплинарного комитета, которое происходит раз в две недели и на котором разбираются все совершенные за это время правонарушения.

— Дело очень деликатное, — сказал я, наклоняясь вперед. — Сокрытие подобных обстоятельств от полиции могут расценить как заговор и попытку замять инцидент.

— Я твердо убежден в том, что это внутреннее дело школы, — ответил Бордвин. Его лицо уже приобрело нормальный оттенок. — Мы должны предоставить мальчикам возможность изложить свою версию событий, прежде чем передавать их в руки полиции. Если мы вообще решим связываться с полицией. Если это выйдет за стены школы, на нас обрушится пресса. Мы сами еще не до конца оценили ситуацию.

— Но разве ты не понимаешь, что, учитывая количество студентов, посмотревших кассету, эта ситуация уже не является тайной?

— Я сказал, что информация не должна выйти за стены школы, — возразил он.

— Ты поговорил с родителями девочки? — спросил я.

— Я собирался поговорить с ними утром.

— Если хочешь, я возьму это на себя, — предложил я.

— Спасибо, я справлюсь, — отказался он.

Тогда я еще не знал, что Бордвин планирует вынудить мальчишек описать случившееся на бумаге. Хотя я не могу утверждать, что он сам об этом знал.

Мы немного поговорили о том, что никто не мог да предположить, что Сайлас Квинни и Роб Лейхт способны вести себя подобным образом.

— Ты ведь дежурил на дискотеке, верно, Джефф? поинтересовался он.

Я кивнул.

— Насколько я помню, ты упоминал о чрезмерном употреблении спиртного.

— Ты уверен, что я употребил именно слово «чрезмерное»? — спросил я.

— Уверен. Более того, если не ошибаюсь, я даже сделал соответствующую пометку в своих записях. Если хочешь, я могу завтра распечатать тебе копию.

Мне показалось, что Бордвин собирается взвалить всю вину за случившееся на меня.

— Хотя я и отвечаю за работу со студентами, — напомнил я ему, — за эту конкретную дискотеку отвечал не я. Дежурила там Аза Трой.

— Мне кажется, что за дискотеки несут ответственность все без исключения сотрудники школы, — неожиданным для меня самодовольным тоном заявил он.

Я встал.

— Мне кажется, мы сказали друг другу все, что должны были сказать относительно этого происшествия, — подвел итог я.

Бордвин кивнул, и я уплел.

За все время работы Бордвина в школе я так и не смог с ним подружиться. Должен признать, он отлично умел исходить источники финансирования. В этой области ему не было равных. Но мне всегда казалось, что он не в состоянии утвердить в школе высокие морально-этические принципы. Он не был естественным лидером, он не был энтузиастом, он не стремился заставить студентов проявить свои лучшие качества. Мне думалось, что его как-то чересчур устраивает существующий порядок вещей. Школа нуждается в человеке, способном подхлестнуть как студентов, так и преподавателей, но Майк Бордвин не был таким человеком. Я всегда считал, что совет поспешил, предоставив ему место временно исполняющего обязанности директора, но, поскольку я и сам претендовал на эту должность, мне было неудобно оспаривать решение попечителей. После юридического хаоса и налета прессы, последовавших за арестом ребят по обвинению в сексуальном насилии и за отставкой Бордвина, попечительский совет решил, что мне удастся лучше других справиться с возникшими трудностями, и предложил мне возглавить школу. Кое-кто из попечителей сказал, что им уже давно следовало сделать меня директором вместо Бордвина.

Разговор с юной женщиной, имя которой Майк выяснил, просмотрев список студентов, стал для него мучительным. Она показалась ему невероятно маленькой и растерянной. Вначале она как будто даже не понимала, о чем он говорит. Затем призналась, что была в той комнате. Возможно, она выпила пива, а может, и нет. Она якобы ничего не знала о существовании компрометирующей ее кассеты и была шокирована, услышав о ней от Майка. Она расплакалась. И все же, наблюдая за своей юной собеседницей, Майк не мог отделаться от ощущения, что под этой очаровательной внешностью скрывается туго сжатая пружина. Впрочем, он боялся доверять своим о ощущениям, потому что во время беседы перед его глазами постоянно всплывали кадры с кассеты, накладываясь на хрупкое тело напротив. Он также был по-своему растерян. Она то и дело отказывалась от собственных слов, произнесенных минуту или две назад, и под конец Майк окончательно запутался в сплетенном ею Лабиринте. Он был вынужден отослать ее в общежитие с просьбой хорошенько поразмыслить о предмете их беседы и через несколько часов вновь зайти к нему. Он думал, что они договорились вместе позвонить ее родителям.

В совершенно изможденном состоянии и с чувством нарастающего ужаса Майк ожидал прихода ребят, которых Кася вызвала по его просьбе. Мать Сайласа, Анна, не поверит собственным глазам, увидев сына на кассете. Он и представить не мог, что она будет сидеть в кресле и смотреть, как на экране телевизора ее сын совершает акт сексуального насилия. Это разобьет ей сердце. Он знал, что должен заставить себя позвонить ей, чтобы сообщить как о самом инциденте, так и о том, что он вызвал Сайласа для беседы. Он должен убедить ее не смотреть кассету. Его мысли прервала Кася, просунувшая голову в дверь. Она соообщила, что Джей Дот и Роб уже идут к нему, но Сайласа нигде нет. Майк попытался скрыть свое облегчение.

— Продолжайте искать, — распорядился он.