Песнь 21–30 21 Хродгар промолвил, защита Скильдингов: «Речь не о счастье! — Вновь посетили датчан печали: первый из братьев в роду Ирменлафов, мудрый старейшина, столп совета, с кем мы конь о конь скакали в сечах, прикрыв друг друга, рубили вепрей на вражьих шлемах, — да будет примером каждому ратнику слава Эскхере. Тварью грозной, забредшей в Хеорот, 1330 был убит он, и я не знаю, с поживой, жадная, куда бежала, в какое место. На месть возмездием она ответила, на бой полночный, в котором с Гренделем ты сквитался, воздав за гибель и долгострадание народа нашего, — недруг страшный лишился жизни; теперь явилась ему на смену эта зломыслая кровью выместить смерть сыновнюю, — 1340 так полагает любой из героев, скорбящих в сердце о верном соратнике. Смотри! Вот Эскхере рука, что щедро деяния добрые для всех творила! Я слышал — старейшины мне поведовали, также и люди, окрест живущие, что им случалось видеть воочию двух на пустоши воров крадущихся, существ кромешных, и будто бы первой — так им казалось — тварь выступала 1350 в обличий женском, а следом — поганый шел отверженец тропой изгнанников, муж, что огромней любого смертного, — народ издревле нарек его Гренделем, — но кем зачат он, и чьи они чада, и кто был их предком из темных духов, и где их жилище — люди не знают; по обветренным кручам, в тумане болотном их путь неведом, и там, где стремнина гремит в утесах, 1360 поток подземный, и там, где, излившись, он топь образует на низких землях; сплетает корни заиндевелая темная чаща над теми трясинами, где по ночам объявляется чудо — огни болотные; и даже мудрому тот путь заказан; порой бывает, что житель пустошей, гонимый сворой, олень гордорогий, спасая голову, стремится к лесу, но, став на опушке, 1370 он жизнь скорее отдаст охотнику, нежели ступит в темные чащи, страшное место! — когда же буря тлетворным ветром дышит над водами, вздымаются волны, мрачнеет воздух, небо плачет. И вновь на тебя лишь мы уповаем! Подвигнись на поиск, если отважен, найди злотворящую в землях неведомых, в краю незнаемом! Я же за службу воздам, как прежде, 1380 древним золотом кольцесокровищниц, коль скоро с победой в живых вернешься!» 22 Беовульф молвил, потомок Эггтеова: «Мудрый! не стоит печалиться! — должно мстить за друзей, а не плакать бесплодно! [89]Каждого смертного ждет кончина! пусть же, кто может, вживе заслужит вечную славу! Ибо для воина лучшая плата — память достойная! Встань же, державный! Не время медлить! 1390 Пойдем по следу, и матерь Гренделя не сможет скрыться — вот мое слово! — ни на пустоши, ни в чащобе, ни в пучине, — нет ей спасения! Ты же нынче скорбящее сердце скрепи надеждой, ибо я знаю твое желанье!» Старец воспрянул; благословил он Бога за речи храброго мужа. Был скоро для Хродгара конь оседлан, скакун волногривый. Правитель мудрый 1400 ехал, державный, и с ним дружина, его щитоносцы. Ног отпечатки, тропа тореная вела по равнине, путь указуя в лесную чащу, к Сумрачным топям (лучшего витязя мертвое тело там волокла она, друга Хродгара и его соправителя). Дальше направились высокородные к скалам гранитным, к теснинам темным, где меж утесов стези кремнистые 1410 шли над ущельем, кишащим нечистью; вождь — впереди, а старейшины ехали сзади, дабы не сбиться со следа, — вдруг перед ними явились кручи, склоны, поросшие мрачным лесом, камни замшелые, а ниже — волны, кипящие кровью. Горько оплакивали скорбные даны долю Скильдингов, горький жребий, судьбу героя, когда сыскали меж валунами 1420 на побережье голову Эскхере. Видели воины, как омут вспенивался горячей кровью (рог боевую пел погудку); спешившись, конники тут же приметили червоподобных подводных чудищ, игравших в зыбях, лежавших на отмели, морских драконов из тех, что часто в час предрассветный парусу путь преграждают в море, ища поживы; хлынула нечисть 1430 прочь, злобесная, едва заслышала звуки рога; стрелой из лука пресек на водах жизнь пучеглазого — прямо в сердце вошло стрекало, — и змей, влекомый потоком в море, смертельно раненный, все тише бился; кабаньими копьями, крюками острыми его забагрили и скоро вытянули на сушу диковинного волноскитальца, выходца бездны. 1440 вернуться …мертв Эскхере… — Здесь, как и в эпизоде с Хандскио, мы узнаем имя погибшего лишь в самый последний момент. вернуться …по волчьим скалам… небо плачет. — Этот замечательный пейзаж (ср. еще ст. 1414–1416) и текстуально и по настроению имеет ряд параллелей, в том числе в «Энеиде» Вергилия и в древнеисландской «Саге о Греттире». Вполне возможно, у него действительно были какие-то литературные источники. Следует иметь в виду, что в древнегерманских памятниках пейзаж очень условен: чаще всего зима (причем детали почти дословно повторяются из одного сочинения в другое) или райский сад (тоже описанный в высшей степени стереотипно). Даже когда мы обнаруживаем, как кажется, элементы оригинального пейзажа, перед нами чаще всего не истинная картина природы. Так, одна из птиц говорит Сигурду: «К Гьюки ведут зеленые тропы» («Старшая Эдда» — «Речи Фафнира», 41,1–2; ср. «по дорогам зеленым» в «Песни о Риге», 1, 6), но «зеленый» означало не столько «покрытый травой», сколько «безопасный, приятный для путешествия», и в древнеанглийской поэзии прямо говорится о зеленых дорогах, к ангелам и о зеленом пути праведника. Однако, хотя и условный, пейзаж в «Беовульфе» не бесполезен для сюжета. Для древних германцев очень важно разделение всего сущего на две сферы: здесь и по ту сторону. Это разделение, отраженное и в эпосе, восходит к мифологическому взгляду на мир. Хотя потустороннее царство в «Беовульфе» начинается почти за порогом, оно отделено от жилищ людей хорошо видимой чертой. Не случайно Грендель с матерью живут в недоступном болоте, и олень скорее погибнет, чем будет искать в нем защиту. Для англосакса развернутое описание логова Гренделя — это прежде всего картина потустороннего царства и лишь потом пейзаж. Естественно, что опыт поэта был частично ограничен тем, что он видел вокруг, но едва ли разумно искать в «Беовульфе» отображение определенной местности, как иногда делалось: распространен взгляд, что Хеорот находился в Зеландии (разумеется, в датской!), где сейчас расположено местечко Лайре (Lejre, др. — исл. Hleidr), и некоторым казалось, что они действительно узнают в лежащем около Лайре болоте жилище двух мрачных англосаксонских троллей. вернуться …должно // мстить за друзей, а не плакать бесплодно. — В этом афоризме заключена главная заповедь древнего германца (ср. вст. ст., стр. 11). вернуться Убийство тритона — не характерный для Беовульфа поступок. Его враги — могучие чудовища, носители вселенского зла. В этом смысле Беовульф — идеальный эпический герой. Поразить же стрелой тритона мог кто угодно. |
