Сергий выпрямился, ответил без колебаний:

— О том не кручинься. С попами мне не сладить, но, доколе жив буду, с Ордой не смирюсь, не замолкну. Но не во мне и не в попах корень. Народ русский не смирится!

Захлебываясь судорожными вздохами, Алексий повторил:

— Верю! Не смирится! Облегчил ты мне кончину… теперь иди, князя позови…

Сергий вышел, в сенях сказал Дмитрию Ивановичу:

— Владыка тебя зовет…

Едва дверь кельи закрылась за князем, к Сергию рванулся Митяй. Красные, сочные губы его сейчас дрожали и кривились подобострастной улыбкой. Сергий понял: душат попа Митяя и страх и зависть. Сказал просто:

— Не принял я, отче, посоха владычного.

Как не бывало улыбки на губах Митяевых. Поп выпрямился и, снова став статным, принялся оглаживать холеную бороду.

Сергий ушел в отведенную ему келью, открыл требник, но читать не мог. Мучили мысли: «Отказался… Так и надо было,. какой из меня митрополит… Отказался… попу Митяю власть отдал… Беда… Беда…»

Из оцепенения его вывел удар колокола.

«Свершилось». — Сергий поднялся с лавки, закрыл лицо рукой. Крупные слезы смочили ладонь.

Услышав звон колокола, народ сбегался к митрополичьей церкви Чуда архангела Михаила.

— Умер владыка?

— Знать, умер. Слышь, звонят.

— Сейчас узнаем, скажут.

На паперть поднялся архимандрит Чудова монастыря Елисей Чечетка.

Недаром так прозвали архимандрита, ходил он подпрыгивая, по–птичьи, а сейчас и головой вертел так же, поминутно оглядываясь на шагавшего за ним попа Митяя. Оба прошли сквозь толпу, скрылись в алтаре.

— Куда это, братцы, Елисей попа Митяя повел?

— Какой он тебе поп, какой Митяй? Он уже два года, как архимандрит Спасского монастыря, и во монашестве имя ему Михаил.

— Знаем, как он архимандритом стал. До обеда мирянином был, а после обеда его тот же самый Чечетка в монахи постриг и сразу же архимандритом поставил, над монахами начальником, над старцами старейшиной.

— Вестимо, так было, а на поверку — как был попом Митяем, так им и остался.

— Его князь любит.

— Вот то–то и оно. Обошел он князя. Сладкоречив.

— Льстивое слово всякому по нутру, а князю и подавно.

— А Митяй на лесть умелец.

— О себе он много думает. Видал — борода холеная, ряса шелковая.

— На то он и поп. Руки загребущие….

Внезапно разговоры смолкли, потом вся толпа загудела встревоженным ульем. На амвоне стоял Митяй, одетый в митрополичью мантию, на голове белый клобук, а на лице радость. Знал Митяй, что не тот час, чтобы радоваться, но скрыть радость не мог.

— Нет, Митя, зря ты уперся на том, чтоб быть Митяю митрополитом. Небось не знаешь, что в народе толкуют.

В глазах Дмитрия сверкнула лукавинка:

— Знаю! Говорят, что я книгам добре не учен, а поп Митяй зело книжен, вот он и обошел мою простоту.

Видя, что Владимир Андреевич от таких слов смутился, Дмитрий решил его доконать:

— Или и ты так же думаешь? А и в самом деле еллинской грамоты я не разумею, да и свои, русские книги читать недосуг.

— Вот это и худо.

Дмитрий только бровями шевельнул. Отвечая на его безмолвный вопрос, Владимир сказал:

— Вычитал я в летописях…

— Что такое?

— Потерпи, скажу. Вот собрались по твоему великокняжескому слову епископы русские ставить Митяя митрополитом. Казалось бы: отцы святые, владыки нездешные, вон что про них в летописях написано. — Владимир вытащил небольшой свиток.

— Нарочно для тебя велел списать, слушай. «В лето 6882 в великое говение, в первую неделю святого поста, преосвященный митрополит Алексий постави епископом Суждалю Дионисия архимандрита Печерского монастыря, мужа тиха, кротка и смиренна, мудра и разумна и изящна в божественном писании…» А вот про Митяя: «Бысть сей Митяй ростом высок, телом немал и плечист. Брада у него плоска и свершенна. На словесы Митяй речист, гласом красен, грамоте горазд, пети горазд, во всех делах поповских изящен и во всем нарочит…» — Владимир Андреевич свернул свиток.

— Не пойму, куда ты клонишь?

— А ты сходи в Чудов монастырь, послушай святых отцов. В летописании сказано: и тот изящен, и другой изящен, а на деле… Говорю, сходи, сам послушай.

Дмитрий поднялся, нахмурясь, ответил:

— И схожу.

— Что ж, пойдем вместе.

В соборе Чудова монастыря шумели, и, когда Владимир Андреевич приоткрыл дверь, никто даже не оглянулся. Схватясь обеими руками за аналой, Митяй кричал:

— Чего ради ты, епископе, придя во град Москву, не просил у меня благословения? Не ведомо ли тебе, кто есмь аз?

Дионисий вскочил, опрокинул кресло. Коломенский епископ Герасим взвыл, креслом попало ему по коленам, но Дионисий того и не заметил и голоса Герасима не слыхал. Подавшись вперед, он кричал:

— Знаю, кто ты есмь! Знаю!

Митяй, не слушая его, надрывался:

— Аз имею власть по всея Руси.

Дионисий хлопнул себя по бокам.

— Слыхали, святые отцы, что поп глаголет? Мы его еще не избрали митрополитом, а он… — Затряс бородой, наступая на Митяя: — Не имеешь ты надо мной власти! — Отбежал на середину собора, стукнул посохом. — Иди сюда! Здесь поклонись мне, моли у меня благословения, ибо аз есмь епископ, ты же поп. — Повернулся к епископам, закричал: — Кто больший есть: епископ ли, поп ли?

Епископы разноголосо зашумели, сгрудились вокруг Дионисия. Расталкивая их, Митяй лез на Дионисия, вопил:

— Ты мя попом нарече, а тебе и попом не бывать! Жди, приеду из Царьграда, жди!..

Ошалев от Митяева вопля, епископы пятились, Митяй схватил Дионисия за грудь, тряс, трещала мантия.

Дионисий в долгу не остался, схватил Митяя за бороду. Вырываясь, Митяй рычал:

— Жди! Своими руками скрижали с твоей мантии спорю! Пономарем сделаю, на колокольню звонить пошлю!

Дионисий с лица побурел, Митяй серым стал, лицо как у трупа. Оба задыхались, оба вцепились так, что и не разнять. Впрочем, епископы их и не разнимали, толкались вокруг, ждали, кто первый начнет потасовку, а Рязанский епископ Афанасий присунулся вплотную, подзадоривал:

— Ткни ему в рыло, святой отец, ткни!

Только непонятно было, кому он советует — Дионисию или Митяю.

Князь Дмитрий не стал ждать, когда владыки друг другу ткнут. Пнув дверь, он вошел в собор. Митяй первый увидел князя в настежь распахнутой двери, отпрянул от Дионисия; тот, не отпуская бороды, дернулся за ним.

— Дионисий! — загремел на него князь.

Епископ отпустил Митяеву бороду, стремительно повернулся, метнул по кругу подолом мантии, заголосил:

— Собрал ты нас, княже, а почто? Не подобает нам ставить митрополита! Была бы нужда — иное дело, а ныне путь к Царьграду есть. Патриарх Царьградский ставить митрополита должен, а не мы! Твоим наущением Елисей Чечетка из попа архимандрита сделал, а ныне, накося, митрополитом его ставь! — Дионисий стучал посохом, наскакивал на князя. — Не будет того! Не лезь в церковные дела, княже, аз говорю тебе, не лезь! Митяя прокляну! Митрополитом ему не быть!.. Сам поеду в Царьград!..

Дмитрий вырвал посох из рук Дионисия, ударил им о каменный пол, сломал:

— Только тебя в Царьграде и недоставало. Не видали там таких мужей, тихих и кротких, мудрых и смиренных. Не пойдешь ты к патриарху, владыко Дионисий! Под стражу беру тебя!

Повернулся к дверям, крикнул:

— Эй! Князь Владимир! Зови владычных отроков. Запереть владыку Дионисия в келье Чудова монастыря.

Остальные епископы после таких слов начали отступать. Князь хмуро обвел их взглядом, приказал:

— Поезжайте по домам, владыки. Не пеняйте на меня, что потревожил вас, в Москву собрав, думал вашим собором митрополита поставить, теперь вижу — надо Митяя к патриарху посылать, так–то крепче будет.

Повернулся, стремительно пошел вон. Только около Успенского собора догнал Владимир Андреевич великого князя.

— Все же Митяя в Царьград пошлешь?

Дмитрий Иванович стал, как на стену наткнулся.