— Истон, — проговорила Карин. — Вы думаете, что заразились от него?

— Мы тогда так мало знали о том, как передается вирус. Не забывайте, любое биологическое оружие бесполезно, если от него нет лечения. Поэтому, когда старый целитель предложил мне отправиться в горы, я согласился. Он показал мне растение и сказал, что сок его листьев способен излечить то, что мы называли лихорадкой. Я пожевал несколько листьев.

— И не дали их Истону? Вы позволили ему умереть?

— Я дал Чарли сок растения, но он ему не помог.

Карин выглядела озадаченной. В ее взгляде читался немой вопрос, но Винченти не стал на него отвечать.

— После смерти Чарли я занес вирус в каталог как неприемлемый. Иракцам был нужен только успех. Про неудачи нам было приказано даже не упоминать. В середине восьмидесятых, когда ВИЧ наконец дал о себе знать во Франции и Соединенных Штатах, я понял одну важную вещь. Поначалу мне было наплевать на этот вирус. Господи, да кому, кроме педиков и наркоманов, было до него дело? Но к тысяча девятьсот восемьдесят пятому году в фармацевтическом сообществе пошли разговоры: кому удастся найти лекарство от ВИЧ, тот заработает кучу денег. И тогда я решил вплотную заняться этим. Поэтому я вернулся в Центральную Азию, нанял проводника и с его помощью вновь нашел то самое растение. Я привез его образцы, подверг их тщательному анализу — и убедился в том, что оно в рекордные сроки вычищает ВИЧ из организма к чертовой матери.

— Вы сказали, что Истону растение не помогло.

— Само растение бесполезно. К тому времени, когда я принес его Чарли, листья успели высохнуть. Дело не в листьях. Дело в воде. Именно там я нашел ее.

— Кого?

— Бактерию.

Венеция

— Кто-нибудь слышал о скайтейле? — спросил Малоун.

Никто не слышал.

— Так теперь называется способ шифрования с помощью палочки. Берете палочку, оборачиваете ее по спирали полоской кожи, потом разворачиваете и добавляете другие — случайные — буквы. Человек, которому адресовано послание, должен иметь палочку точно такого же диаметра. Получив полоску кожи, он оборачивает ее вокруг своей палочки и может прочитать шифровку. Если палочка будет иного диаметра, прочитать ничего не удастся. Такой способ шифрования широко применялся в Древней Греции.

— Откуда, во имя всего святого, вы знаете такие вещи? — спросил Дэвис.

Малоун только пожал плечами.

— Эта технология позволяла шифровать сообщения быстро, эффективно и с минимальным количеством ошибок, что весьма важно на поле боя. Что же касается вашего вопроса, то ответ простой: я читаю книги.

— У нас нет нужной палочки, мы не знаем, какого диаметра она должна быть, — сказал Дэвис. — Как мы расшифруем послание?

— Вспомните загадку. «Жизнь является мерилом подлинной могилы». — Малоун показал медальон. — ZH. Жизнь. Монета — вот мерило нужного диаметра.

— Но будь настороже: есть лишь один шанс на успех, — процитировала Стефани. — Фольга очень тонкая. У нас будет только одна попытка, на второй она порвется.

— Я тоже так думаю, — согласился Малоун.

С золотой фольгой и слоновьим медальоном они вышли из собора и направились в ту часть здания, где располагались служебные помещения. Декадрахма была примерно в один дюйм в диаметре, и все четверо принялись искать какой-нибудь подходящий предмет. Рукоятки швабр, найденных в подсобке, оказались слишком большими, другие предметы — слишком маленькими.

— Свет везде включен, а никого нет, — заметил Малоун.

— Микнер велел всем покинуть здание, когда Зовастина осталась одна в соборе, — объяснил Дэвис. — Свидетелей должно было быть как можно меньше.

На полке рядом с копировальным аппаратом Малоун заметил коробку со свечами. Он взял ее и, приложив к монете одну из свечей, заметил, что диаметр ее лишь не намного больше диаметра монеты.

— Мы сделаем наш собственный скайтейл, — сказал он.

Стефани сразу же поняла, что он имеет в виду.

— Дальше по коридору — кухня. Я принесу нож.

Малоун сжимал в руке рулончик золотой фольги, заботливо завернутый в кусок бумаги, который они нашли в билетной кассе сокровищницы.

— Кто-нибудь знает древнегреческий? — спросил он.

Торвальдсен и Дэвис отрицательно помотали головами.

— Нам понадобится компьютер. Содержащаяся здесь надпись может быть только на древнегреческом.

— Компьютер есть в кабинете, в котором мы были раньше, — вспомнил Дэвис. — Дальше по коридору.

Вернулась Стефани с кухонным ножом.

— Знаете, я волнуюсь за Микнера, — проговорил Малоун. — Что помешает Виктору убить его, несмотря на то что Зовастина благополучно улетит восвояси?

— Тут проблемы не возникнет, — сказал Дэвис. — Я хотел, чтобы Микнер пошел с Виктором.

Малоун оторопел.

— Почему?

Эдвин Дэвис смотрел на Малоуна неподвижным взглядом, словно решая, можно ли ему доверять. Это раздражало Малоуна.

— Ну, в чем дело? — нетерпеливо спросил он.

Стефани кивнула, и тогда Дэвис сказал:

— Виктор работает на нас.

Виктор был ошарашен.

— Кто вы?

— Служитель Римско-католической церкви, как я уже говорил. Но вы — нечто большее, чем кажетесь. Президент Соединенных Штатов Америки захотел, чтобы я поговорил с вами.

Лодка продолжала медленно плыть к пристани. Очень скоро Микнер сойдет на берег. Священнослужитель точно рассчитал время.

— Мне сообщили, что Зовастина завербовала вас, когда вы служили в хорватских силах безопасности, но еще до этого вы были завербованы американцами. Вы оказались весьма полезными для них в Боснии, а когда американцы узнали, что вы работаете на Зовастину, они восстановили прежние отношения с вами.

Виктор понял: нунций рассказывает ему все это — а каждое его слово было правдой — для того, чтобы убедить в реальности своих полномочий.

— Зачем вы это делаете? — спросил Микнер. — Почему живете во лжи?

Виктор решил не кривить душой.

— Хотя бы потому, что я не хочу оказаться на скамье подсудимых Гаагского трибунала и чтобы меня объявили военным преступником. В Боснии я сражался не за тех. Мы все совершаем поступки, о которых потом жалеем. Я успокоил совесть, когда перешел на другую сторону и стал помогать американцам отлавливать самых отъявленных преступников.

— Значит, те, на чьей стороне вы сражались раньше, возненавидят вас, если узнают о том, что вы переметнулись?

— Полагаю, да.

— Американцы до сих пор грозят вам этой палкой?

— На убийц закон о сроках давности не распространяется. В Боснии у меня осталась семья. Там наказывают не одного только провинившегося, а и всех его близких. Я уехал оттуда, чтобы не ставить под угрозу родных. Но когда американцы узнали, что я работаю на Зовастину, они поставили меня перед выбором: если я не соглашусь вновь работать на них, они сдадут меня либо боснийцам, либо Зовастиной. Я предпочел согласиться на их предложение.

— В опасную игру вы играете.

Мужчина пожал плечами.

— Зовастина ничего не знала обо мне. Одно из ее слабых мест заключается в том, что, по ее мнению, все трепещут перед ней и никогда не осмелятся против нее пойти. Скажите, — спросил Виктор, — а эта женщина, которая была сегодня ночью в соборе, Кассиопея Витт, которую забрала с собой Зовастина…

— Она тоже в деле.

Только теперь Виктор осознал, что находился на волосок от того, чтобы совершить серьезную ошибку. Его могли расшифровать.

— Мы с ней столкнулись в Дании, — сказал он. — Я пытался убить ее и тех двоих мужчин, которые были в соборе. Я понятия не имел, кто они такие. Но если она расскажет Зовастиной о том, как было дело, мне конец.

— Кассиопея этого не сделает. Ей рассказали о том, кто вы такой, еще до того, как она пришла в базилику сегодня ночью. Она рассчитывает на вашу помощь в Самарканде.

Теперь Виктор понял и смысл слов, которые Кассиопея прошептала ему в трансепте, и то, почему никто из тех, кто присутствовал в Дании, ни словом не обмолвился в присутствии Зовастиной о произошедших там событиях.