— Вы отдаете себе отчет в том, что из-за всего этого Наоми сейчас, возможно, мертва?

Эта мысль болью полоснула ее по сердцу. Потерять агента было для нее самым ужасным. Хорошо хоть, такое случалось крайне редко, но когда все же случалось, она испытывала странную смесь злости и смирения.

— Мы все понимаем, — заверил ее Дэвис, — и это не останется безнаказанным.

— Она и Коттон Малоун были близкими друзьями, много раз совместно выполняли задания группы «Магеллан». Одним словом, были хорошей командой. Для него известие о смерти Наоми будет тяжелым ударом.

— И это является еще одной причиной, по которой вы сейчас находитесь здесь, — проговорил президент. — Несколько часов назад Коттон оказался в доме, объятом пожаром. Точнее говоря, в принадлежавшем Хенрику Торвальдсену Музее греко-римской культуры в Копенгагене. Из огня ему помогла выбраться Кассиопея Витт.

— Вы, как я погляжу, постоянно в курсе происходящего.

— Это часть моей работы, хотя, признаться, с каждым днем она нравится мне все меньше. — Дэниелс мотнул головой в сторону медальона. — Одна из этих монет хранилась в музее.

Стефани вспомнила слова Клауса Дира. «Всего восемь».

Дэвис ткнул в медальон длинным пальцем.

— Они называются слоновьими медальонами.

— Они так важны? — спросила она.

— Видимо, да, — сказал Дэниелс, — но, чтобы узнать больше, нам понадобится ваша помощь.

Копенгаген

Понедельник, 20 апреля

12.40

Малоун взял простыню и направился в другую комнату, где стоял диван. После пожара, случившегося прошлой осенью, он сделал в доме перепланировку, убрав одни стены и передвинув другие, в результате чего четвертый этаж его книжного магазина стал намного более пригодным для жилья.

— Мне нравится мебель, — сказала Кассиопея. — Вы с ней хорошо сочетаетесь.

Малоун отошел от датской простоты и заказал всю мебель в Лондоне: диван, стулья, столы, лампы. В обстановке мало что изменялось, разве что к обширной коллекции фотографий Гари добавлялась новая, полученная по электронной почте. Здесь было много дерева и кожи, тепла и уюта.

Малоун предложил Кассиопее остаться на ночь в его доме, вместо того чтобы ехать с Торвальдсеном в Кристиангаде, и она не стала спорить. Во время ужина он слушал всевозможные объяснения, ни на секунду не забывая о том, что Кассиопея имеет собственное непререкаемое мнение относительно всего на свете. Что было не очень хорошо.

Она сидела на краешке его кровати. Лампы — красивые, но не очень яркие — освещали стены горчичного цвета.

— Хенрик утверждает, что мне, возможно, понадобится твоя помощь.

— А ты этого не хочешь?

— Я не уверена в том, что этого хочешь ты.

— Ты любила Эли?

Он сам удивился тому, что задал этот вопрос, и она ответила не сразу.

— Трудно сказать.

Это был не ответ.

— Он, наверное, был не такой, как все?

— Он был совершенно особенный. Умный. Живой. Смешной. Видел бы ты его, когда он нашел эти утраченные тексты. Можно было подумать, что он открыл новый континент.

— Долго вы встречались?

— Встречались мы нерегулярно, зато целых три года.

Ее взгляд снова уплыл куда-то за грань реального мира — как тогда, когда горел музей. Они с Малоуном так похожи. Оба привыкли прятать свои чувства. Но все имеет свой предел. Малоун до сих пор мучается от осознания того, что Гари не является его кровным сыном, а появился на свет в результате интрижки, которую его бывшая жена крутила давным-давно с другим мужчиной. Фотография мальчика стояла на тумбочке возле кровати, и взгляд Малоуна переместился туда. Для себя он решил, что гены не имеют значения. Гари все равно был его сыном, а с бывшей женой они заключили мир. Кассиопея, видимо, не могла справиться со своим демоном.

— Что ты пытаешься делать?

Ее шея и руки напряглись.

— Жить своей жизнью.

— Это из-за Эли?

— Какая разница.

Отчасти она была права: это и впрямь не имело значения. Это была ее битва, и он был бы в ней лишним. Но его тянуло к этой женщине, хотя сердце ее со всей очевидностью принадлежало другому. Поэтому Малоун попытался отбросить эмоции и спросил:

— Отпечатки пальцев Виктора что-нибудь дали? За ужином никто из вас не сказал об этом ни слова.

— Он работает на верховного министра Ирину Зовастину. Возглавляет отряд ее личных телохранителей.

— Вы не собирались сообщить мне об этом.

Она пожала плечами.

— Со временем. Если тебе это интересно.

Поняв, что женщина поддразнивает его, Малоун подавил злость.

— Ты полагаешь, Центрально-Азиатская Федерация имеет к этому непосредственное отношение?

— Слоновий медальон из музея Самарканда не был похищен.

Верное замечание.

— Эли удалось найти четыре реальных указания на то, где может находиться могила Александра Великого, и он передал эту информацию Зовастиной. Я знаю это, поскольку он рассказывал мне о ее реакции. Она свихнулась на почве древнегреческой истории и Александра. Музей Самарканда получает столь щедрое финансирование именно благодаря ее интересу к эллинистической эпохе. Когда Эли нашел загадку Птолемея относительно могилы Александра, Зовастина пришла в восторг. — Помолчав, Кассиопея закончила: — Он умер через неделю после того, как рассказал ей об этом.

— Ты полагаешь, он был убит?

— Его дом сгорел дотла. Ни от дома, ни от него ничего не осталось.

Все сходится. «Греческий огонь».

— А найденные им манускрипты?

— Мы организовали несколько запросов от имени научного сообщества. Никто в музее о них даже не слышал.

— А теперь горят другие дома, и оказываются похищенными медальоны.

— Да, именно так.

— Что мы будем делать дальше?

— Я еще не решила, нужна ли мне твоя помощь.

— Нужна.

Кассиопея бросила на Малоуна подозрительный взгляд.

— Много ли тебе известно об исторических материалах, в которых говорится о могиле Александра?

— Сначала Птолемей предал его земле в Мемфисе, в южной части Египта, примерно через год после его смерти. Затем сын Птолемея перенес тело на север, в Александрию.

— Верно. Это произошло в промежутке между двести восемьдесят третьим годом до нашей эры, когда умер Птолемей Первый, и двести семьдесят четвертым. В новом районе города, на перекрестке двух главных улиц, где стоял царский дворец, был выстроен мавзолей, который сейчас называется Сома, что в переводе с греческого означает «тело». Величайшая могила в величайшем городе того времени.

— Птолемей был умен, — проговорил Малоун. — Он подождал, пока умрут все потенциальные наследники Александра, а затем провозгласил себя фараоном. Его собственные наследники тоже не были дураками. Они перекроили Египет под греческое царство. Если другие полководцы Александра в большинстве своем потеряли полученные ими наделы, то Птолемеи правили Египтом на протяжении трех веков умело используя Сому для достижения своих политических целей.

Кассиопея согласно кивнула.

— Удивительная история. Могила Александра превратилась в место паломничества. Чтобы отдать дань уважения великому полководцу и правителю, ее посещали Цезарь, Октавиан, Гадриан, Калигула и еще с десяток императоров. Многое бы я отдала, чтобы взглянуть на это: облаченная в золотые одежды мумия, с золотой короной на голове, лежащая в золотом саркофаге, наполненном золотистым медом! Полтораста лет Александр покоился в мире и покое — до тех пор, пока Птолемею Девятому не понадобились деньги. Он снял с тела все золотые украшения, забрал и переплавил золотой саркофаг, заменив его стеклянным. Сома простояла еще шестьсот лет. Последнее упоминание о ней датируется триста девяносто первым годом нашей эры.

Конец этой истории был известен Малоуну. И мавзолей, и останки Александра Великого бесследно исчезли. Их искали на протяжении тысячи шестисот лет, но великий завоеватель древнего мира, человек, которого почитали как живого бога, так и не был найден.