21

Амстердам, Нидерланды

19.30

Стефани Нелле выбралась из машины и торопливо набросила на голову капюшон плаща. С неба падал апрельский дождь; потоки воды, бурля и пенясь на грубой брусчатке, устремлялись по направлению к городским каналам. Гроза, которую принесло с Северного моря, прекратилась, но из темно-синих облаков продолжал моросить дождь, повиснув серой пеленой на фоне горящих уличных фонарей.

Она двинулась сквозь эту завесу, сунув руки в карманы плаща, перешла через выгнутый пешеходный мостик и вышла на Рембрандтплейн. Гнусная погода не разогнала завсегдатаев пип-шоу, гей-баров, стриптиз-шоу и кафе, где поджидали своих клиентов проститутки.

Направляясь в глубь района красных фонарей, она проходила мимо борделей, за стеклянными витринами которых живым товаром были выставлены девицы, обещающие любые виды наслаждений — хоть хлыстом, хоть лаской. В одной из таких витрин, туго затянутая в кожаную сбрую, на обитой плюшем козетке сидела женщина азиатской внешности и листала журнал.

Стефани говорили, что ночь — далеко не самое опасное время для посещения этого знаменитого квартала. Утром, когда на улицу выходят страдающие от ломки наркоманы, и середина дня, когда сутенеры начинают готовиться к ночной работе, сулят куда больше неприятностей. Однако ее предупредили, что в северной части района, в которой уже нет таких толп, как на Рембрандтплейн, опасно всегда. Поэтому, пересекая невидимую границу между безопасной и опасной зонами, Стефани внутренне собралась. Ее глаза обшаривали окружающее пространство, и она мягко, как крадущаяся кошка, шла по направлению к расположенному в конце улицы кафе.

«Ян Хэйвал» занимал первый из трех этажей складского здания. Темная забегаловка, одна из сотен таких же, которыми буквально утыкан Рембрандтплейн. Открыв дверь, она сразу же ощутила запах горящей конопли, но нигде не увидела знака с надписью «НИКАКИХ НАРКОТИКОВ, ПОЖАЛУЙСТА».

Кафе было забито до отказа, в теплом воздухе плавал дурманящий дым, пахнущий паленой веревкой. Эта вонь смешивалась с запахом жарящейся рыбы и орешков. У Стефани защипало в глазах.

А затем она увидела Клауса Дира. Тридцатилетний блондин с бледным обветренным лицом, он выглядел в точности так, как ей его описали.

Не в первый раз Стефани напомнила себе о цели своего прихода. А пришла она сюда для того, чтобы ответить услугой на услугу. Связаться с Диром ее попросила Кассиопея Витт. Поскольку Стефани была обязана подруге, она не смогла отказать ей в этой просьбе. Перед тем как идти сюда, однако, она проверила личность того, с кем ей предстояло встретиться. Дир родился в Дании, получил образование в Германии, а сейчас работал химиком в местной компании по производству пластмасс. Он был фанатичным нумизматом и, вероятно, обладал внушительной коллекцией монет. Именно эта страсть Дира и привлекла к нему внимание ее подруги-мусульманки.

Датчанин стоял возле высокого столика, пил пиво и жевал жареную рыбу. В пепельнице перед ним тлела самокрутка, и зеленоватый дым от нее был явно не табачным.

— Я Стефани Нелле, — сказала она, подойдя к мужчине. — Я вам звонила.

— Вы сказали, что хотите что-то приобрести.

Этот отрывисто-грубый ответ подразумевал: «Скажи мне, что тебе нужно, заплати — и я сделаю, что смогу».

Стефани заметила его слегка остекленевший взгляд. Даже у нее начинала кружиться голова.

— Как я уже сказала вам по телефону, мне нужен слоновий медальон.

Дир хлебнул пива из кружки.

— Зачем? Он не так уж ценен. У меня есть монеты получше. Готов предложить по сходной цене.

— Не сомневаюсь, но мне нужен именно медальон. Вы говорили, что можете продать его.

— Как я уже сказал, это зависит от того, сколько вы готовы заплатить.

— Могу я взглянуть на него?

Дир вытащил требуемый предмет из кармана, и Стефани стала рассматривать монету, лежащую в пластиковом кармашке. На одной стороне — воин, на другой — боевой слон и нападающий на него всадник. Размер — с пятидесятицентовик, чеканка почти стерта.

— Вы ведь наверняка не имеете понятия, что это такое? — спросил Дир.

Стефани решила не кривить душой.

— Я покупаю его для другого человека.

— Готов уступить монету за шесть тысяч евро.

Кассиопея велела ей заплатить столько, сколько запросит продавец. Цена ее не волновала. Но, глядя на истертую кругляшку, она удивилась: почему столь невзрачный предмет может быть столь важен для кого-то?

— Существует только восемь таких монет, — сообщил датчанин. — Шесть тысяч евро — хорошая цена.

Только восемь?

— Почему вы продаете ее?

Он взял из пепельницы тлеющий косяк, глубоко затянулся и медленно выпустил дым через ноздри.

— Мне нужны деньги. — Его масляный взгляд опустился к кружке с пивом.

— Что, дела так плохи? — спросила она.

— А вам не все равно?

По бокам от Дира возникли двое мужчин: один — светлокожий, другой — смуглый. В их внешности причудливо смешались арабские и азиатские черты. На улице продолжал моросить дождь, но плащи этих двоих были сухими. Светлый схватил Дира за руку и плашмя прижал к его животу лезвие ножа. Темный обнял Стефани за плечи жестом, который со стороны мог показаться дружеским, и легонько ткнул ее под ребра лезвием своего ножа.

— Медальон — на стол! — скомандовал Светлый, мотнув головой в сторону столика.

Стефани решила не спорить и выполнила приказ.

— Сейчас мы уйдем, — проговорил Темный, сунув медальон в карман. Его дыхание пахло пивом. — А вы оставайтесь здесь.

У нее не было никакого желания нарываться на дальнейшие неприятности. Она умела уважать оружие, направленное на нее.

Мужчины протолкались к двери и вышли из кафе.

— Они забрали мою монету, — проговорил Клаус, заводясь прямо на глазах. — Я догоню их!

Стефани не знала: то ли это обычная глупость, то ли результат действия наркотика.

— Лучше позвольте мне разобраться с этим, — сказала она.

Он окинул ее подозрительным взглядом.

— Уверяю вас, — сказала она, — у меня получится.

Копенгаген

19.45

Малоун заканчивал ужин. Он сидел в кафе «Норд» — двухэтажном заведении, окна которого смотрели на Хьёбропладс. Погода этим вечером выдалась гнусная: апрель одаривал почти пустую площадь противным дождиком. Сидя у окна, Малоун смотрел на струи дождя, наслаждаясь тем, что находится в сухом и теплом помещении.

— Я очень благодарен, что ты помог нам сегодня, — сказал Торвальдсен, сидящий напротив.

— Для того и существуют друзья.

Он прикончил томатный суп-пюре и отодвинул тарелку в сторону. Малоуну казалось, что так вкусно, как здесь, он не ел еще никогда. В его голове теснилось множество вопросов, но он знал, что ответы Торвальдсена будут, как всегда, скупыми.

— Там, в доме, вы с Кассиопеей говорили про тело Александра Великого. Что вы якобы знаете, где оно находится. Как такое возможно?

— Нам удалось многое узнать об этом.

— От друга Кассиопеи из музея в Самарканде?

— Он был ей больше чем друг, Коттон.

Малоун уже догадался об этом.

— Кто это был?

— Эли Ланд. Он вырос здесь, в Копенгагене. Они с моим сыном, Каем, были друзьями.

Когда Торвальдсен упомянул о своем покойном сыне, в голосе его зазвучала грусть, да и у Малоуна перехватило горло при воспоминании о том дне в Мехико, два года назад, когда молодой человек был убит. Малоун тоже находился там, выполняя очередное задание группы «Магеллан». Он застрелил убийц, но и сам получил пулю. Потерять сына… Он просто не мог представить своего пятнадцатилетнего Гари умирающим.

— Если Кай хотел работать на правительство, то Эли любил историю. Он получил докторскую степень и стал экспертом по греческим древностям, работал в нескольких европейских музеях, пока наконец не оказался в Самарканде. Тамошний музей располагает богатейшей коллекцией, а правительство Центрально-Азиатской Федерации всячески способствует развитию науки и искусств.