— Я проходила тест.

— Какой же врач сделает такую глупость — скажет тебе, что ты заражена? — Ее слова оборвал приступ сухого кашля. — Кстати, доктор, который делал анализы, все еще жив? — осведомилась Карин, откашлявшись.

— Ты не ответила на мой вопрос. Стоило оно того? Говори же.

На обезображенном болезнью лице появилась кривая ухмылка.

— Ты больше не можешь мне приказывать.

— Ты вернулась. Тебе была нужна помощь, и я оказываю ее тебе.

— Я пленница.

— Ты можешь уйти, когда пожелаешь. — Она помолчала. — Почему мы не можем говорить друг другу правду?

— А в чем она заключается, эта правда? В том, что ты лесбиянка? Твой дорогой муженек знал это. Не мог не знать. Ты никогда не говорила о нем.

— Он погиб.

— В очень своевременно случившейся автомобильной катастрофе. Сколько раз ты использовала людей, играя на их добром к тебе отношении?

Карин знала слишком много о ее делах, что одновременно влекло к ней Ирину — и отталкивало. Чувство интимности, взаимное знание тайн друг друга связывало их. Только здесь она могла быть самой собой.

— Он знал, на что идет, когда согласился жениться на мне. Но он был амбициозен. Он хотел роскоши и комфорта, а ко всему этому прилагалась я.

— Как, должно быть, трудно жить во лжи.

— Тебе это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было.

Карин мотнула головой.

— Нет, Ирина. — Каждое слово, казалось, лишало ее сил, и Карин помолчала, прежде чем продолжить. — Почему ты просто не убьешь меня?

За этими горькими словами Ирина на мгновение увидела прежнюю Карин. Убить ее было одним из вариантов, спасти ее — было целью. Судьба не дала Ахиллесу возможности спасти своего Патрокла. Некомпетентность лекаря убила Гефестиона и отобрала у Александра Великого его любовь. Она не станет жертвой тех же самых ошибок.

— Неужели ты действительно веришь, что хотя бы один человек заслуживает такого? — Карин рывком распахнула ночную рубашку, и маленькие перламутровые пуговицы жемчужными брызгами разлетелись в разные стороны. — Посмотри на мои груди, Ирина.

Смотреть на нее было страшно. С тех пор, как Карин вернулась, Ирина много читала о СПИДе и знала, что болезнь влияет на разных людей по-разному. Некоторых она пожирала изнутри, вызывая слепоту, колиты, ужасную, доводящую до смерти диарею, воспаление мозга, туберкулез и пневмонию. Другие недуги поражали тело человека извне, как, например саркома Капоши или герпетическая лихорадка. Но любой из этих недугов сопровождался крайним истощением, и человек превращался в скелет, обтянутый кожей. Именно так сейчас выглядела Карин.

— Помнишь, какой я была красивой? Какая нежная у меня была кожа? Ты обожала мое тело.

Ирина все помнила.

— Прикройся, — сказала она.

— Что, противно смотреть?

Зовастина промолчала.

— Знаешь, как это происходит, Ирина? Ты срешь, покуда у тебя не начинает болеть задница, ты не можешь спать, а твой желудок скручивают судороги. Каждый день я жду, какие новые мучения приготовила для меня болезнь. Это настоящий ад.

Она выбросила женщину из вертолета, она организовала уничтожение несчетного числа политических противников, используя биологическое оружие, она убила тысячи врагов Федерации, но все эти смерти не значили для нее ровным счетом ничего. С Карин все было иначе. Именно поэтому она позволила ей остаться и снабжала лекарствами, необходимыми для того, чтобы поддерживать в ней жизнь. Она солгала студентам. Вот она, ее слабость. Возможно, единственная.

Карин слабо улыбнулась.

— Я не безразлична тебе. Я вижу это по твоим глазам каждый раз, когда ты приходишь сюда. — Она вцепилась в руку Ирины своими костлявыми пальцами. — Ведь ты можешь помочь мне, правда? Ты ведь давным-давно возишься со всякими там микробами, ты должна была много узнать о них. Я не хочу умирать, Ирина!

Зовастина пыталась держать эмоциональную дистанцию. Ахиллесу и Александру это когда-то не удалось.

— Я буду молиться за тебя, Карин.

Карин принялась смеяться. Из ее пересохших губ вылетало хриплое бульканье вместе с брызгами слюны. Это удивило и задело Зовастину.

Карин продолжала смеяться.

Ирина выбежала из спальни и кинулась к выходу.

Эти визиты были ошибкой. Больше она никогда сюда не приедет. Ни за что. Слишком много важных событий должно произойти.

Последнее, что она слышала, был отвратительный кашель Карин, поперхнувшейся собственной слюной.

Венеция

20.45

Винченти расплатился с водителем водного такси, поднялся на набережную и отправился в «Сан-Сильва», один из лучших отелей Венеции. Здесь не предоставляли скидок. Дом некогда принадлежал дожу, окна выходили на Большой канал. В отеле было сорок два роскошных номера. В оформлении просторного вестибюля, словно в зеркале, отражался упадок старого мира. Римские колонны, испещренный прожилками мрамор, мебель, достойная того, чтобы быть выставленной в музее, много людей, суеты и шума.

Питер О'Коннер терпеливо ждал в тихой нише. О'Коннер не являлся бывшим военным или разведчиком. Он просто отличался талантом к сбору информации и полным отсутствием совести.

«Филоген фармасьютик» ежегодно тратила миллионы на усиление своей службы безопасности с целью защиты торговых секретов и патентов, но О'Коннер отчитывался лично Винченти, являясь его глазами и ушами и выполняя самые деликатные поручения, которые нельзя было доверить другим. Винченти был рад, что у него есть такой человек.

Пять лет назад именно О'Коннер пресек бунт, затеянный значительной частью акционеров «Филогена» в связи с решением Винченти расширить компанию за счет стран Востока. Три года назад, когда американский фармацевтический гигант попытался осуществить недружественный захват, он буквально затерроризировал акционеров «Филоген фармасьютик», предотвратив массовый сброс акций. А совсем недавно, когда возник конфликт между Винченти и советом директоров, О'Коннер накопал на его членов достаточно грязи, чтобы с помощью шантажа Винченти не только сохранил пост генерального директора компании, но и возглавил сам совет директоров.

Винченти грузно опустился в кожаное кресло и бросил быстрый взгляд на часы, вделанные в мраморную стену позади стойки администратора. В четверть десятого он должен был быть в ресторане. Когда, поерзав в кресле, он устроился поудобнее, О'Коннер протянул ему несколько скрепленных степлером листов.

— Вот что мы пока имеем, — сказал он.

Винченти быстро просмотрел расшифровку записи телефонных разговоров и личных бесед Ирины Зовастиной. Все они были получены с помощью многочисленных подслушивающих устройств. Закончив, он спросил:

— Она охотится за этими слоновьими медальонами?

— Наблюдение, — сообщил О'Коннер, — показало, что она отправила на их поиски несколько человек из своей личной гвардии. Одну из групп возглавляет начальник ее охраны Виктор Томас. Вторая группа отправилась в Амстердам. Чтобы спрятать концы, они жгут здания по всей Европе.

Винченти знал о Священном отряде Ирины Зовастиной. Это было еще одним проявлением ее одержимости всем, что связано с Древней Грецией.

— Удалось ли им добыть эти медальоны?

— По меньшей мере четыре из них. Вчера они отправились еще за двумя, но о результатах мне пока неизвестно.

Винченти был озадачен.

— Мы должны знать о каждом ее шаге.

— Я работаю над этим. Мне удалось подкупить несколько человек в ее дворце. К сожалению, электронные средства наблюдения хороши лишь тогда, когда Зовастина находится там, но она почти постоянно в разъездах. Недавно она улетела в лабораторию, находящуюся в Китае.

Главный исследователь Грант Линдси уже доложил Винченти о визите Зовастиной.

— Видели бы вы, как она повела себя во время попытки покушения! Бесстрашно поскакала прямо на убийцу, который приготовился стрелять. Мы наблюдали за этим с помощью камеры большой дальности. Понятное дело, у нее был наготове снайпер, который и снял этого парня, и все же — мчаться прямо навстречу выстрелу… Вы уверены, что у нее между ног нет парочки яиц?