В один из дней я отправился в клинику в Багдаде, где были собраны все эти подопытные, и внутривенно ввел каждому из них препарат в указанных Винченти дозах. Одновременно с этим я взял у подопытных образцы крови и тканей. После первой же инъекции состояние всех двенадцати подопытных продемонстрировало явные признаки улучшения. Уровень лейкоцитов резко пошел вверх, началось восстановление иммунной системы, вторичные инфекции пошли на убыль, поскольку организм вновь обрел способность противостоять чужеродным микроорганизмам. Поскольку у пяти из двенадцати добровольцев уже развилась разновидность рака, известная как саркома Капоши, они были неизлечимы в принципе, но ситуация с вторичными инфекциями заметно улучшилась и у них, причем буквально на следующий день после инъекции…

На третий день иммунная система всех двенадцати полностью восстановилась. Лейкоциты регенерировали, их уровень в крови неуклонно рос. К больным вернулся аппетит, они начали набирать вес. Объем возбудителей ВИЧ упал почти до нуля. Хотя инфекция еще оставалась в организмах всех двенадцати добровольцев, стало понятно, что она побеждена. Однако, по указанию Винченти, инъекции были прекращены. На четвертый день, когда Винченти убедился в том, что препарат действует, он приказал вводить вместо него физиологический раствор. Состояние больных резко ухудшилось. Уровень Т-лимфоцитов упал, и ВИЧ вновь взял над ними верх. Что представлял собой испытываемый препарат, так и осталось для меня загадкой. Несколько химических анализов, которые мне удалось провести, выявили в нем лишь некую щелочную субстанцию на основе воды. Скорее из любопытства, нежели из каких-либо других соображений, я исследовал образец препарата под микроскопом и был потрясен, обнаружив в нем живые микроорганизмы».

Винченти заметил, что Карин Вальде слушает с неослабевающим интересом.

— Это докладная записка моего бывшего подчиненного. Он собирался направить ее моему начальству, но, разумеется, сделать это ему не удалось. Я заплатил кому надо — и его убили. В саддамовском Ираке восьмидесятых это было просто.

— Почему же вы убили его?

— Он был слишком суетлив и совал нос в дела, которые его не касались.

— Это не ответ. Что заставило вас обречь этого человека на смерть?

В руке Винченти появился шприц с прозрачной жидкостью.

— Опять ваше чертово снотворное?

— Нет. Здесь — ваше самое большое желание. Помните, что вы сказали мне в Самарканде, когда я спросил, какое ваше самое большое желание? — Он помолчал.

— Жизнь.

Венеция

2.55

Малоун тряхнул головой, чтобы собраться с мыслями.

— Эли жив? Что вы имеете в виду?

— Мы и сами толком не знаем, — ответил ему Эдвин Дэвис. — Но мы подозревали, что Зовастину кто-то просвещает. Вчера Хенрик рассказал нам о том, что ее первоначальным источником информации был Ланд, обстоятельства смерти которого кажутся весьма подозрительными.

— Почему Кассиопея поверила в то, что он умер?

— Во что еще ей оставалось верить, — развел руками Торвальдсен. — Доказательств обратного не было. Но, по-моему, в глубине души она все-таки надеялась, что он жив.

— Хенрик считает — и я разделяю его мнение, — заговорила Стефани, — что Зовастина попытается использовать связь между Эли и Кассиопеей себе во благо. Все произошедшее здесь, без сомнения, стало для нее шоком. Паранойя является ее профессиональным заболеванием, и Кассиопея может сыграть на этом.

— Эта женщина планирует войну. Ей нет дела до Кассиопеи. Она была ей нужна только для того, чтобы добраться до аэропорта, а потом превратилась в лишний багаж. Все это безумие!

— Коттон, — сказала Стефани, — ты должен знать кое-что еще.

Малоун ждал.

— Наоми мертва.

Он пробежал рукой по волосам.

— Как же я устал от того, что постоянно гибнут мои друзья!

— Я хочу достать Энрико Винченти, — жестко проговорила Стефани.

Того же хотел и Малоун.

Он вновь начал мыслить как опытный оперативный агент, подавляя в себе стремление быстро и жестоко отомстить.

— Вы говорили, что в сокровищнице хранится что-то важное. Так покажите!

Зовастина смотрела на женщину, сидящую напротив нее в роскошном салоне частного реактивного самолета. Смелости той было не занимать, в этом сомневаться не приходилось. Как и узникам в китайской лаборатории Винченти, ей был знаком страх, но, в отличие от тех слабаков, она умела его контролировать.

Они не разговаривали с того момента, как вышли из собора, и все это время Зовастина рассматривала свою спутницу, пытаясь составить о ней представление. Все это время Зовастина думала, было ли появление смуглой красавицы в Венеции случайным, или оно подстроено. Уж больно много всего произошло за короткое время.

Да еще эти кости.

Она была уверена в том, что найдет там что-то очень важное, уверена до такой степени, что рискнула отправиться в это отчаянное путешествие. Все указывало на то, что ее ждет успех. Но возможно, Торвальдсен прав: прошло больше двух тысяч лет, что там могло остаться?

— Почему вы оказались в базилике?

— Вы взяли меня с собой, чтобы поболтать?

— Я взяла вас, чтобы выяснить, что вам известно.

Эта женщина очень напоминала Зовастиной Карин. Та же дьявольская самоуверенность, которую они обе носили, словно украшение, и какое-то особое выражение осторожности, которое вызывало у Зовастиной интерес и в то же время сбивало с толку.

— Ваша одежда, ваши волосы… Вы выглядите так, будто побывали в воде.

— Ваш телохранитель искупал меня в лагуне.

Вот это новость!

— Мой телохранитель?

— Виктор. Разве он вам не рассказал? В музее на Торчелло я убила его напарника. Хотела убить и его самого.

— Это могло быть опасно.

— Не думаю.

Голос красавицы был холодным и желчным, и при этом в нем звучало нескрываемое превосходство.

— Вы знали Эли Ланда?

Витт не ответила.

— Вы думаете, что это я убила его?

— Я знаю это. Он рассказал вам о загадке Птолемея, об Александре, о том, что тело в Соме не было его останками. Он связал те останки с похищением венецианцами святого Марка, и именно поэтому вы отправились в Венецию. Вы убили его для того, чтобы он больше никому об этом не рассказал. И все же одному человеку он успел рассказать. Мне.

— А вы рассказали Хенрику Торвальдсену.

— В том числе и ему.

Это представляло собой проблему, и Зовастина подумала: а не существует ли связи между этой женщиной и провалившимся покушением на ее жизнь? Или — между этой женщиной и Винченти? Хенрик Торвальдсен, безусловно, человек, который может входить в Венецианскую лигу, но, поскольку информация о членстве в Лиге строжайше засекречена, не во власти Зовастиной проверить это предположение.

— Эли никогда не упоминал о вас.

— Зато часто упоминал о вас.

Да, эта женщина действительно была второй Карин. Та же мертвая хватка, тот же агрессивный наскок и привычка называть вещи своими именами. Открытое неповиновение, дерзость привлекали Зовастину. Приручение такого характера требует терпения и времени, но вполне возможно.

— А если Эли жив?

Венеция

Малоун прошел вслед за остальными в южный трансепт базилики. У запертых дверей в неосвещенной мавританской арке они остановились. Торвальдсен достал ключ и отпер двери.

Внутри коридор со сводчатым потолком вел к алтарной части, в нишах левой стены висели иконы и были выставлены реликвии веры. Справа располагалась сокровищница, где на стенах и в стеклянных витринах хранились более ценные и хрупкие реликвии исчезнувшей республики.

— Большая часть этих экспонатов была доставлена из Константинополя, — сообщил Торвальдсен, — после того, как в тысяча двести четвертом году город был разграблен крестоносцами, ведомыми венецианским дожем Энрико Дандоло. Однако значительная часть этих бесценных предметов была утрачена в результате череды реставрационных работ, пожаров и ограблений. После падения Венецианской республики ювелирные изделия переплавляли в золотые и серебряные слитки, а драгоценные камни варварски выковыривали. До нашего времени дошли лишь двести восемьдесят три предмета.