Его левая рука оставила толстую пачку бумаги и подползла к единственной сигарете «Мальборо», оставленной на подоконнике. Рядом с ней – керамическая пепельница, изображающая прогулочный пароход. На пепельнице надпись: СУВЕНИР ИЗ ГАННИБАЛА, ШТАТ МИССУРИ, – ЭТО РОДИНА АМЕРИКАНСКОГО СОЧИНИТЕЛЯ!
В пепельнице лежала упаковка картонных спичек, но спичка там была всего одна – только одну Энни соизволила ему дать. Впрочем, ему достаточно одной.
Он слышал, как она расхаживает наверху. И это хорошо. У него есть время на кое-какие приготовления, а если она вздумает спуститься раньше времени, он услышит и будет предупрежден.
Энни, пришло время для настоящей шутки. Посмотрим, смогу ли я. Давай посмотрим – я могу?
Он наклонился, не обращая внимания на боль в ногах, и отодвинул кусок плинтуса.
41
Через пять минут он позвал ее; на лестнице зазвучали тяжелые, какие-то неуклюжие шаги. Он считал, что его охватит паника, когда дойдет до ее прихода в комнату, но оказалось, что он совершенно спокоен. Тем лучше. В комнате пахло горючей жидкостью, которая капала на пол с доски, лежащей на ручках инвалидного кресла.
– Пол, ты в самом деле закончил? – крикнула она из коридора.
Пол взглянул на внушительную стопу бумаги, лежащую на доске рядом с мерзким «Ройалом». Бумага уже пропиталась горючей жидкостью.
– Ну, Энни, – крикнул он в ответ, – я сделал все, что мог!
– Ух ты! Грандиозно! Я не могу поверить! Я столько ждала! Подожди минутку! Я принесу шампанское!
– Хорошо!
Она шагнула на линолеум в кухне. Пол знал, когда и как скрипнет дверца холодильника. Вот она скрипнула. Все эти звуки я слышу в последний раз, подумал он и почувствовал, что сейчас свершится чудо, и все его спокойствие разлетелось вдребезги, как яичная скорлупа. А под скорлупой был страх… и что-то еще. Наверное, исчезающий вдали берег Африки.
Дверца холодильника захлопнулась. Энни прошла через кухню; идет сюда.
Конечно, Пол не выкурил сигарету; она по-прежнему лежала на подоконнике. Ему нужна была спичка. Вот эта единственная спичка.
Что, если ты чиркнешь, а она не загорится?
Поздно размышлять.
Он потянулся к пепельнице и взял картонную упаковку. Оторвал спичку. Она уже в коридоре. Пол чиркнул спичкой, и она, как и следовало ожидать, не зажглась.
Спокойнее! Спокойнее, и все получится!
Он чиркнул еще раз. Безрезультатно.
Спокойнее… спокойнее…
В третий раз провел он головкой спички по темно-коричневой полоске на задней части упаковки и увидел бледножелтый язычок пламени.
42
Надеюсь только…
Она замолчала; следующее слово застряло у нее в горле. Пол сидел в кресле, а перед ним высилась баррикада, состоящая из стопки бумаги и старинной пишущей машинки «Ройал». Он намеренно повернул верхний лист так, чтобы она смогла прочитать:
ВОЗВРАЩ<i>Е</i>НИ<i>Е</i> МИЗ<i>Е</i>РИ
Распухшая правая рука Пола была занесена над промокшей стопкой бумаги, и между большим и указательным пальцами была зажата горящая спичка.
Энни остановилась в дверях; в руке она держала обернутую в кухонное полотенце бутылку шампанского. Рот ее закрылся так резко, что щелкнули зубы.
Очень осторожно:
– Пол! Что ты делаешь?
– Книга готова, – сказал он. – Энни, это хорошая книга. Лучшая из книг о Мизери и, возможно, лучшая из всех, что я написал. А сейчас я собираюсь произвести над ней одну операцию. Хорошую операцию. Этой операции я научился у тебя.
– Нет, Пол! – завопила она. В голосе ее звучала смертная боль – она все поняла. Она протянула руки вперед, и позабытая бутылка шампанского выскользнула и разорвалась на полу, как бомба. Во все стороны разлетелись пенистые брызги. – Нет! Нет! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО…
– Очень жаль, что ты никогда ее не прочтешь, – сказал Пол, улыбаясь. Впервые за долгие месяцы он искренне и лучезарно улыбался. – Могу сказать без ложной скромности: она более чем хороша. Энни, это превосходный роман.
Спичка догорала, пламя уже обжигало ему пальцы. Он уронил спичку. Было жуткое мгновение, когда ему показалось, что она погасла, а потом бледно-голубое пламя охватило верхний лист. Послышался явственный шорох. Огонь лизнул кипу бумаги сбоку, нашел горючее и взвился желтым вихрем.
– О БОЖЕ, НЕТ! – кричала Энни. – ТОЛЬКО НЕ МИЗЕРИ! ТОЛЬКО НЕ МИЗЕРИ! НЕ УБИВАЙ ЕЕ! НЕТ! НЕТ!
Лицо ее блестело в ярком свете пламени.
– Хочешь загадать желание, Энни? – крикнул Пол. – Хочешь загадать желание, ты, тварь?
– О БОЖЕ МОЙ ПОЛ ЧТО ТЫ НАДЕЕЕЛАЛ!
Она шагнула вперед, вытянув руки перед собой. Теперь бумага уже не просто горела, она полыхала. Серый бок «Ройала» быстро чернел. Горючее разлилось, под машинкой и между клавишами заплясали язычки огня. Пол чувствовал, что лицо его поджаривается.
– ТОЛЬКО НЕ МИЗЕРИ! – завывала Энни. – ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СЖЕЧЬ МИЗЕРИ, ТЫ, ГРЕБАНЫЙ ЩЕНОК, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СЖЕЧЬ МИЗЕРИ!
А потом она сделала то, чего он почти с полной уверенностью ожидал. Она подхватила горящую стопу бумаги и повернулась к Полу спиной, вероятно, намереваясь бежать в ванную и там залить рукопись водой.
Как только она повернулась, он схватил «Ройал», совершенно не чувствуя боли оттого, что искалеченная его рука сжала раскаленный бок машинки. Поднял «Ройал» над головой. С каретки падали синие огненные капли. На них Пол обратил не больше внимания, чем на вспышку боли в спине. От сверхусилия и предельной целеустремленности его лицо исказилось в безумной гримасе. Он швырнул машинку вперед. Она ударила Энни в середину ее широкой спины.
– УУУУУХ! – Это был даже не вопль, а протяжный удивленный стон. Энни рухнула на пол, накрыв телом пачку горящей бумаги.
Маленькие синие огоньки танцевали на доске, служившей Полу письменным столом. Тяжело дыша (каждый вздох ощущался как глоток расплавленного железа), Пол отшвырнул доску, рывком поднялся и встал на правую ногу.
Энни корчилась и выла на полу. Между ее левой рукой и боком взметнулось пламя. Энни завопила. Пол почувствовал запах горящей кожи, горящего сала.
Ей удалось подняться на четвереньки. Почти вся рукопись осталась на полу; одни листы все еще горели, другие, шипя, гасли в луже шампанского, а часть горящей бумаги Энни по-прежнему сжимала в руках. Шерстяной свитер Энни горел. Темно-зеленые бутылочные осколки впились ей в предплечья. Осколок побольше торчал, как лезвие томагавка, из ее правой щеки.
– Я убью тебя, поганый ты лжец, – проговорила она и поползла к нему на коленях. Ей удалось сделать три «шага», потом она наткнулась на пишущую машинку и упала. Она еще успела повернуться на бок, и тут Пол рухнул на нее сверху. Даже сквозь ее тело он почувствовал под собой острые углы машинки. Она завопила, как кошка, изогнулась, как кошка, и попыталась выскользнуть из-под него, как кошка.
Огонь вокруг почти погас, но Пол чувствовал, что от извивающейся под ним горы мяса исходит нестерпимый жар, и понимал, что ее лифчик и по крайней мере часть свитера намертво вжарились в тело. Никакой жалости он не испытывал.
Она попыталась стряхнуть его, но он удержался и лежал теперь на ней, как насильник. Лицо его почти касалось ее лица. Он протянул правую руку вбок, твердо зная, что ему нужно.
– Слезь с меня!
Его рука захватила полную горсть мокрой горячей бумаги.
– Слезь с меня!
Он скомкал листы бумаги, гася пальцами последние огоньки. Он чувствовал запах Энни – запах горелого мяса, пота, ненависти, безумия.
– СЛЕЗЬ С МЕНЯ! – заорала она, широко разинув рот, и тут Пол заглянул во влажную пасть богини. – СЛЕЗЬ С МЕНЯ, ГРЕБАНЫЙ ТЫ ЩЕ…
