— Сделай это ради меня, Марик. Ради нас обоих. Попытайся заговорить с ними.

— И как прикажешь мне это сделать?

— Ты сейчас слышишь голоса?

— Берис, я не хочу...

— Меня не интересует, чего ты хочешь, а чего нет! Прислушайся! Ты слышишь голоса?

Тон его не требовал возражений; я поклялся про себя, что отомщу ему за это.

— Только один, слабый, точно издалека. Совершенно непонятно, что он говорит.

— Прислушайся повнимательней. Можешь разобрать слова? Я закрыл глаза.

— Нет, ничего. Просто слышу, что кто-то говорит, вот и все.

— Попробуй что-нибудь сказать.

— Каким образом? — вопросил я.

— Не знаю. Просто попробуй.

Я попытался направить мысли на голос, но ничего не почувствовал, не услышал.

— Тщетно, Берис. Ничего, совсем ничего.

— Тогда, должно быть, ты можешь их лишь слышать. — Он со вздохом отстранился. — Но все-таки и это гораздо больше чем ничего.

— По мне, так все едино. У меня голова раскалывается, подлец ты этакий. Сними боль.

Он рассмеялся, громко и протяжно; однако же боль тут же пропала, и меня снова стало клонить в сон. Теперь доволен? — спросил я.

— Доволен ли я, Марик? Да, вполне. Ты сейчас гораздо разумнее чем был прежде, до того как покинул Колмар, а благодаря этому ему дару, хоть его и навязали тебе насильно, ты теперь — погибель для любого дракона. Только подумай, Марик, только представь себе. Напасть, что они на тебя обрушили, обернется им же на погибель. Усни сейчас с этими мыслями и узришь во сне, насколько всеобъемлющей может быть власть.

Но я был слишком утомлен, чтобы внимать ему. Улегшись на кровать, я сразу же заснул мертвым сном.

Когда мы проснулись, было яркое, солнечное утро. Дождем и не пахло — хвала Владычице! — и даже как будто потеплело. При наличии воображения можно было уже почуять в воздухе легкий аромат приближающейся весны, однако мне не стало от этого лучше.

По правде сказать, я не на шутку начала волноваться. Со мною происходило что-то такое, чему я не находила объяснения: Дело было уже не в голосах, хотя они по-прежнему меня допекали. Уже целую неделю меня мучили постоянные головные боли, а последние несколько дней начала ныть поясница. У меня совсем недавно прошли месячные крови — легко и быстро, чего раньше со мною не бывало; однако боли и отеки до сих пор беспокоили меня. В это утро я проснулась от рези в животе; меня всю так и ломало — и я мечтала лишь о том, как бы найти какого-нибудь целителя, да побыстрее.

Как бы ни было мне паршиво, Релла чувствовала себя не намного лучше. Когда утром мы проснулись в тесноте, она, попытавшись подняться, вскрикнула и выругалась. К тому времени я уже знала, что лучше даже не пытаться ей помогать, и все-таки попробовала, ничего не добившись и лишь рассердив ее. Она заковыляла наружу, а мы уселись и принялись негромко переговариваться, делая вид, что не замечаем ее тяжелого дыхания. Услышав, что она направилась к лошадям, мы вышли следом, чтобы помочь ей: вынесли седла и сбрую. Прежде чем оседлать бедных животных, нам удалось немного их почистить: вид у них был плачевный. Оглянувшись на товарищей, я поняла, что и мы все выглядим не лучше.

Релла первой собрала свой мешок и, превозмогая боль, взгромоздилась в седло, а мы поспешили последовать ее примеру. Перекусить решили в дороге; завтрак состоял из зачерствелого сыра и остатков походных лепешек — замешенные на овсяной муке, они не плесневели, но, святая Владычица, до чего же были черствыми! Так, жуя, отправились мы к Кайбару, который, следуя соображениям Реллы, должны были увидеть уже сегодня. Мне то и дело приходилось ехать с закрытыми глазами: от яркого солнечного света совсем разболелась голова.

Мы почуяли воду куда раньше, чем увидели саму реку; а когда огибали очередную группу деревьев, сквозь голые их ветви до нас донеслось бойкое журчание и переплеск. И вскоре Кай простерла перед нами свои воды: несколькими милями западнее, на другом конце долины, виднелись высокие белокаменные стены Кайбара с его красными крышами. Едва перевалило за полдень, как мы подъехали к городским воротам. Джеми, Вариен и я готовы были остановиться в первой подвернувшейся гостинице, но Релла потащила нас дальше, в глубь города и поближе к реке — там был трактир под названием «Три Государя».

...Кайбар — большой город, расположенный на берегу великой реки Кай, в том самом месте, где в нее с севера впадает река поменьше — Арлен. Последняя служит границей между землями Илсы, моей родины, и Северного королевства, по просторам которого нас носило вот уже две луны. Если встать на кайбарской пристани лицом на запад, то ноги ваши будут попирать земли Северного королевства; впереди, по ту сторону Арлена, вы узрите южные пределы Илсы, а слева, на противоположном берегу Кай, будут простираться границы Южного королевства — одним словом, здесь сходятся земли сразу трех королевств — отсюда и идет название трактира. Правители меня не слишком заботили: хоть я и знала, что ежегодно к нам на ферму и в соседнюю деревеньку наведываются сборщики податей Тершета, короля илсанского, но они никогда не требовали от жителей слишком многого; а о трех других королях мы и вовсе ничего не слыхали. Долгие годы все четыре королевства жили в мире и согласии друг с другом — хотя местные бароны, будучи крупными землевладельцами, частенько затевали между собой перепалки, окрестные жители, в том числе и мы, редко обращали на них внимание.

...Когда мы наконец достигли трактира, Релла зашла внутрь и вскоре показалась вновь — с таким счастливым видом, который на протяжении последних недель был ей никак не свойственен.

— Нужно отвести лошадей в стойла, а хозяин пока приготовит в наших комнатах постели. Я позаботилась, чтобы в наше распоряжение предоставили судомойню, где мы сможем постирать свою одежду. Да к тому же нас всех ждет горячая ванна — только учтите, я первая!

Лошади наши выглядели совсем поникшими — их можно было понять. Вчетвером мы сумели довольно прилично их вычистить, дали им каши из овса и отрубей и вдоволь теплой воды для питья, накрыли им спины сухими одеялами и оставили отдыхать на свежей соломе. Мне удалось скрыть от прочих свое ужасное состояние, да и работа помогла — вроде как полегчало. Огонь, жеребец Джеми, с облегчением вздохнул, когда наконец улегся отдыхать, и мы рассмеялись, поскольку и сами чувствовали в точности то же.

Несмотря на то что все мы были страшно грязные, перво-наперво все же пообедали: время было за полдень, мы как перекусили утром, так больше в рот ничего и не брали. А тут такие яства! Или, может, нам лишь так казалось? Но вообразите: несколько недель питаться по утрам лишь жестким вяленым мясом, овсяными лепешками, черствым сыром и подсоленной овсянкой, и так изо дня в день, — а тут тебе и свежий ржаной хлеб, и мягкий белый сыр, и горячая похлебка с картошкой и полбой, и пирог с олениной, пропитанной крепленым красном вином! После подали даже печеные яблоки, посыпанные пряностями. Мы набросились на блюда с такой прожорливостью, что хозяин, должно быть, решил, что нам приходилось голодать неделями. Лично мне так и казалось: на сей раз я была настолько голодна, что не сумела даже оценить трапезу как подобает. Оставалось лишь надеяться, что съеденное не сразу полезет из меня обратно — может, хоть немного да задержится. Однако боль в голове приутихла.

Пока Релла принимала ванну, я выбрала из всей своей одежды наименее замызганную, в которую и облачилась; прочее же тряпье выстирала, после чего заплатила одной из кухарок, чтобы она развесила мое убранство возле очага на кухне и приглядывала за ним.

Трактиру, к счастью, можно было отдать должное: на первом этаже имелась комнатушка с небольшой печкой и высоким окном, через которое проникало достаточно света, — здесь располагалась настоящая баня. Когда Релла наконец вышла, а служанка принесла чистой воды, настала моя очередь. Прежде всего я наклонилась над лоханью и тщательно промыла волосы, после чего собрала их в пучок и погрузилась в воду полностью. Я чуть не всплакнула от умиления, когда жар начал растекаться по телу, согревая мои продрогшие косточки. Ну и что из того, что лохань коротка, голова все еще болит, а отеки так и не проходят? Обретя наконец долгожданное тепло и возможность чисто вымыться, я пребывала в прекрасном расположении духа и, откинувшись назад, насколько это было возможно, предавалась наслаждению. Только сейчас, расслабившись, я поняла, как же у меня затекли плечи!