Короче, продались мы ему. Наверное, возвышенные герои литературы на нашем месте гордо отказались бы сотрудничать с лощеным бандитом и приняли мученический венец, но последнее десятилетие очень успешно вышибло из нас… ладно, не буду говорить за всех, — из меня вышибло дух идиотского идеализма. «Пускай ты умер, но в песне смелых…» На фиг такие песни! Пока живой, я еще, может, сумею выкрутиться и побороться за те самые прекрасные идеалы. Пусть лучше примером для юношества буду я лично, а не мой светлый образ…

В тот вечер я ничего такого не думал, просто бился, спасая свою и Аськину жизнь. Нравственные оценки выплыли уже потом, как и в меру шкурные оправдания.

Ладно, тогда для меня такая логика звучала убедительно — как и в эту минуту, прямо скажу, но все равно стало тошно, и я поспешил переключить мысли на что-нибудь поприятнее. Начал вспоминать июньский вечер, когда перехватил Асю возле ИФЦ и повел гулять по городу, и как сидели в «Хрустале» и я ей рассказывал про рыбалку, а она улыбалась… А потом следующий день. Ася, уже захваченная азартом поиска, помчалась к Шварцу искать у него в компьютере доказательства нечистых делишек Манохина, а я прочно устроился на лавочке внизу, уже все за нас с ней решивший и потому готовый ждать до второго пришествия. Вот тогда и подошла ко мне местная кошка и деликатно села рядышком. Тоже трехцветная, как здешняя Дарья Ивановна.

День был летний, теплый, светило солнышко, и все мне представлялось ласковым и солнечным: и великолепное настоящее, и безоблачное будущее…

На солнышке разморило, я и сам чуть не задремал не хуже кошки, но тут по гравию заскрипели шаги и появился Петр Петрович. Такой уж безобидный дедушка! Твое счастье, шпик старый, что телепаты редко встречаются… Впрочем, твое тоже, шпик молодой… Я постарался унять эмоции и изобразил приветливость на уровне «митте».

Петр Петрович вышагивал с букетом наизготовку — на кой ляд ты его припер, я ещё не умер! — и с кульком апельсинов. На лице его светилась отточенная десятилетиями приятность.

Я поднял голову ему навстречу, дальнозоркие серенькие глазки уткнулись в нагло торчащую из белоснежных бинтов черную трубочку с пробочкой, и мой клиент сбился с ноги.

— Здравствуйте, Петр Петрович, — ослабевшим от страданий голосом проговорил я.

— Здравствуйте, Вадим Андреич, — отозвался он как-то машинально, не сводя глаз с моей шеи. — Как здоровье?

— Прозектор сказал, буду жить.

— А что это вы меня Петром Петровичем величаете?

— А вы что, хотите, чтобы здесь все ваше настоящее имя знали?

— Не тревожьтесь, Федор Гаврилович — это тоже псевдоним.

Вот так тебе, щенку, учись, пока мастера живы… Я шмыгнул носом и промолчал. Впрочем, мастер тоже был не безупречен — все поглядывал на мое украшение. Наконец не выдержал:

— Позвольте полюбопытствовать, Вадим Андреич, что это за странная заколка у вас на повязке? Или, простите, какое-то новомодное электронное устройство, вроде микронаушника? Сейчас у каждого второго что-нибудь в ухе торчит…

Э-э, папа-аша, да ты никак боишься, что я пишу разговор? Ого, моя шалость вышла ещё плодотворнее, чем намечалась!

— Увы, Федор Гаврилович!.. Это всего лишь легочный катетер. Знаете, легкие устроены неудачно — если какая дрянь туда попала, то там и остается. Вроде, например, табачной смолы. А также пыли, на которой абсорбируются радионуклиды, и сажи, собирающей канцерогены. Вот через эту трубочку с пробочкой в меня заливают разные лекарства — попросту говоря, промывают легкие. Чернобыльцам такое удовольствие устраивают два раза в год.

— Господи, так уже ведь десять лет!

— А период полураспада у некоторых особо приятных изотопов — тридцать лет… И не в одном Чернобыле дело. Обыкновенная угольная электростанция выбрасывает в атмосферу больше активной пыли, чем исправный реактор… Ладно, что это мы все о болячках, вы ведь, полагаю, не за тем пришли?

Вот так, пускай первым деловой разговор начинает. Это не шахматы, тут важно не первое слово, а последнее.

Но дедушка не первый день замужем, его таким пустяком не смутишь. Присел рядышком, однако же с подветренной стороны, закурил, чуть улыбнулся:

— Буду накапливать в легких смолы… А вы, гляжу, не закуриваете?

— Здешние лекарства охоту отбивают.

— Ты гляди! Хоть сам ложись да лечись… Ну так что, Вадим Андреич, обдумали наше предложение?

Ага, так это было предложение. В давние наивные времена такое называлось ультиматум.

— Обдумал, как не обдумать.

— И что скажете?

Так, пора подпустить в голос горькую и скорбную нотку.

— Да что тут скажешь, сами видите, в больницу загремел. Недели на две. А то и на все три.

— Вы давеча, помню, упоминали о таких планах, я предположил, речь идет о мероприятии скорее…

Мол, не придуривайся, не помираешь.

— Увы, Федор Гаврилович, скорее не профилактическом, а восстановительном. Терпел сколько мог, сюда пришел, когда болячка за горло взяла… — Я ненавязчиво потрогал безымянным пальцем пластмассовую пробочку катетера. — Ладно. Не будем спорить о терминах. Предложение ваше я, конечно, обдумал — и самым тщательным образом. Дело вы предлагаете серьезное, нужное, привлекательное и по идее, и по финансовой стороне. Но увы — видит око, да зуб неймет…

Старый лис слушает, кивает, сигареткой попыхивает. Приятно улыбается…

— Сам я из строя вышел надолго. Персонал у меня грамотный, но в оперативном плане неопытный. Хороший оперативник у нас всего один — Андрей Сычев, вам, вероятно, известный. Вдвоем с ним мы были бы полезны, на деле «Татьяны» неплохо сработались…

— На деле «Татьяны» вы не только с Сычевым неплохо сработались, отозвался Власов с добродушной ухмылочкой.

А-а, не удержался дед, ударил по подставленному шару! На Асю намекает. Ну да, шел-то я в «Татьяну» с оперативными целями, а повстречался, похоже, со своей судьбой…

Я скромненько улыбнулся:

— Но, извините, возможности моей партнерши ограничены информацией, так сказать, находящейся в обращении. Попросту говоря, ОБС — «одна баба сказала». Неужели вас это привлекает?

Господин Власов встал, отнес окурок в урну. Аккуратист дедуля.

— А я, позвольте напомнить, об этом прямо говорил в прошлую нашу беседу. Именно привлекает. Рассчитывал, конечно, и на ваши оперативные способности, но тут выбор шире…

Самое время запаниковать — как же без меня, мол?

— Погодите, Петр… э-э… Федор Гаврилыч, что ж это вы торопитесь меня со счетов сбрасывать? Не навечно же я сюда залег!

Оч-чень я занервничал, закурил даже — черт, через силу курю, противно! Горячусь:

— Послушайте, не вчера же вы вдруг надумали по этому лицу сведения собирать, думаю, давно работаете, поняли уже, копать глубоко надо, значит, неделя-другая дела не решает. Вот я чуть подлечусь, смогу перейти в дневной стационар, тогда и появится у меня время для работы по вашему заказу.

Он голову чуть набок наклонил, бровью повел, наконец кивнул утвердительно — согласен, мол.

— Конечно, раньше праздников мне из больницы и на полдня не выйти. Но, думаю, шестого со второй половины дня…

— Ну так уж шестого… праздник есть праздник, Вадим Андреич. Будем считать, оперативную работу начнете дней через десять…

Ага, скушал! Тогда вперед:

— Заказ и договор, конечно, вы можете с Анной Георгиевнойсоставить без меня, думаю, не сочтете за труд заглянуть в нашу контору, благо здесь рядом, она сейчас на месте, условия, вами предложенные, мы обсудили и нашли приемлемыми…

Это я такой деловой, ком-мерсант, как господин Пэ-Пэ изволили выразиться. И стрекочу дальше:

— Я ей, с вашего разрешения, соответствующую записочку черкну…

Достаю из кармана блокнотик и ручку, строчу:

Подписал карлючкой, протянул дедулечке, не складывая. Он просмотрел, кивнул, упрятал в старое портмоне. Оттуда же извлек сложенный в несколько раз листок.