Валентина Дмитриевна знала, что после таких слов спорить с отцом бесполезно. И если он сказал, значит, так надо. Хотя унижаться и извиняться перед этой мерзкой предательницей ей хотелось меньше всего.

В конце осени темнеет рано. На пасмурном небе — ни звездочки. Тучи наползли ещё с утра, долго раздумывали и только сейчас собрались с духом и обронили на лобовое стекло несколько капель дождя.

Водитель светло-серого «Москвича-2140» поежился и довернул ручку стеклоподъемника до упора — тянуло из щели. Сердце вроде болеть перестало, но ещё напоминало о себе, стоило не так шевельнуться. Ничего, пятнадцать минут — и дома.

Автомобиль ехал вниз по Проспекту. Хотя проспектом его назвать сейчас было весьма затруднительно. Проспект — это от слова «перспектива» — широкая прямая улица, которая просматривается из конца в конец. А последние… погоди, это сколько уже? Ну да, шесть лет… у обоих концов дамбы, насыпанной когда-то через Петрову балку, строили выходы из новой станции метро. Объезды вокруг стройплощадок петляли между глухими бетонными заборами, сперва спускаясь на дамбу, а после снова выныривая наверх, на давно остепенившуюся, заросшую высокими тополями часть Проспекта. Да, сорок лет уже, как проложили Проспект через глухую окраину, по-деревенски тихую Саблинку. До сих пор ещё одна улочка здесь именуется «Саблина дача», до сих пор можно услышать искаженную бесконечными пересказами историю про страстную любовь баронессы к красавцу кучеру Саблину, каковому она выстроила уютный домик — скромный, одноэтажный, удивительно пропорциональный. До сих пор стоит, между прочим…

Пора бы уж кончать свистопляску с переименованием улиц. Это же счастье, что город сохранил древнее название, никто и не знает, откуда взялось — одни говорят, от славного козака Чурая, даже портрет в музее висит, изготовленный, впрочем, лет сто пятьдесят назад, другие — просто от речушки Чуры, впадающей в самом центре города в Казачку (стыдно смотреть на эту Чуру, не речка — сточная канава, а знатоки говорят, когда-то имела в глубину одиннадцать метров и под илом ещё и сейчас старинные корабли лежат, чуть ли не с петровских времен… да что там петровские времена, ещё в двадцатые годы так разливалась по весне, что все прибрежные улицы затопляла), третьи же пытаются возвести название к языческой нечистой — или чистой? — силе, от которой до сих пор осталось выражение «Чур меня» и глагол «чураться»…

А-а, браток, попустило сердечко, враз потянуло разливаться мыслью по древу? Лучше уж по сторонам гляди, раз тут оказался, до праздника чуть больше суток осталось, успеют или нет подготовить к пуску новую линию? Сейчас, конечно, времена не те, не пришлет ЦК эмиссара из столицы головы снимать, а все же приятно бы горожанам сделать подарок к празднику…

Да только много по сторонам не увидишь — дождь пока не пошел, но воздух от влаги набух, фары его желтым высвечивают. Уличные фонари не горят — а надо бы. Троллейбусы ведь ездят, машины, да и грузовой автотранспорт работает вовсю — тяжелые КрАЗы везут к новым станциям фигурную тротуарную плитку, бордюрный камень, чернозем, обратным рейсом вывозят строительный мусор — частично за город, на свалку, частично на Кленовую рощу, подсыпают площадку… Ну, собака, хорошо у него голова работает! Пройдоха, конечно, рано или поздно зарвется и сядет, но голова — Дом Советов!..

Навстречу «Москвичу» прогрохотал очередной груженый КрАЗ, впереди трюхал по разбитому асфальту другой. В салон потянуло вонючим дизельным выхлопом. Вот тоже проблема — за пять лет машин в городе вдвое больше стало, до черта иномарок с дизелями, а экологи тревогу бьют, говорят, дизель хуже бензинового мотора, хоть угарного газа не дает, зато выбрасывает ядовитые окислы азота и какую-то канцерогенную дрянь. Надо бы подумать, может, хоть часть перевозок, хоть в ночное время перевести на электротягу? Трамвайщики все свои материалы для ремонта путей на грузовых трамваях возят — а не завести ли десяток-другой грузовых троллейбусов? Реальное дело, 713-й и 85-й заводы вместе с «Электротягой» и «Контактором» уже делают троллейбусы — долго ли склепать пару десятков грузовых? Особенно, пока перебои с поставкой стекол из Федерации. Надо бы записать для памяти, пусть отдел гортранспорта проработает вопрос. Если наберется достаточно грузов вдоль существующих линий… точно наберется, все заводы, вокзалы, большие универмаги связаны маршрутами… где-то можно и тупички погрузочно-разгрузочные сделать, или петли, как там у них называется…

Он потянулся правой рукой к прикрепленному под щитком блокноту с ручкой, опустил голову, черкнул пару слов, выпрямился — и вдруг в глаза ударили яркие красные фонари.

Увлекшись раздумьями, он не заметил, как «Москвич» разогнался на спуске и оказался в опасной близости к идущему впереди КрАЗу — а тот начал тормозить перед близким поворотом. Водитель «Москвича» уверенно и энергично нажал на тормоз — совсем недавно делали…

И вдруг машину резко швырнуло влево, в свете фар возникла серой тенью бетонная стенка забора на другой стороне проезда, уходящая в сторону, на поворот. Оттуда прямо в глаза полыхнули встречные фары, надвинулись, он ещё сильнее вдавил педаль тормоза, его швырнуло вперед, на рулевое колесо, в левой стороне груди вспыхнул нестерпимый жар, перед глазами сотнями трещин бесшумно и медленно взорвалось лобовое стекло, медленно рассыпалось сотнями искрящихся алмазов, они ещё медленнее поплыли к нему, поворачиваясь, посверкивая — и не доплыли, затопленные сплошной чернотой…

Водитель КрАЗа перевел дух, с усилием разжал пальцы, вцепившиеся в баранку, откинулся назад и застонал от резкой боли — кажется, ребра сломаны… В глазах до сих пор круги от фар, ослепили, гады, сразу две машины из-за поворота… Во что ж это я врезался? В забор?..

Постепенно зрение возвращалось, он смог осмотреться — и только теперь разглядел внизу серую крышу легковушки, неподвижные руки на баранке за выбитым лобовым стеклом… а капот спрятался под буфером, похоже, радиатором в мое колесо уперся… Надо вылезть, посмотреть, что с этим придурком. На закрытом повороте, в тесноте, пошел на обгон, идиот, сам же меня ослепил, теперь из-за него… Все равно, надо посмотреть, может, ему скорая нужна, лишь бы живой остался, все срок меньше…

Он хотел выбраться из-за баранки и сдвинуться по сиденью к правой дверце, не вылезать же на проезжую часть, ещё к кому-то под колеса — но только шелохнулся, как под вздох словно ножом шарахнуло. Лоб обсыпало холодным потом, густо, как росой, он с трудом нашел положение, в котором кололо не так сильно, и нажал на кнопку сигнала.

Между серыми кладбищенскими стенами объезда понесся бесконечный тоскливый вой.

Я планировала зайти за Димой в больницу около пяти. Может, в шесть. В общем, после работы, как обычно. Честно говоря, он бы и сам отлично дошел до дому, но я понимала, что ему будет приятно. Вот приду я, сложим мы все его склянки-пилюли в сумку и неторопливо уйдем на волю — праздновать и отдыхать от лечения.

Но сегодня утром мои праздничные планы как-то поблекли, да и настроение упало градусов на пять. Еще вчера весь день светило солнышко, чирикали птички. Однако под вечер начало натягивать облака, потом они сомкнулись в серое обложное безобразие. А ночью я услышала отчетливое кап-кап о подоконник. Похоже, праздновать придется под дождем. Не так и страшно, Надина дача в смысле тепла и крыши над головой вполне на уровне. Но что это за шашлыки, если их на сковородке жарить? Профанация.

Я влезла в джинсы и любимый свитер — самый длинный и пушистый. Пока настаивался кофе, быстро пролистала ежедневник. Кроме двух дел, ничего на сегодня не намечено. Даже за готовыми отчетами никто не придет. Закончим сегодняшнюю работу, распущу я счастливый персонал на праздники и уйду сама.

Постой-ка, милая. А куда ты Веника денешь? Четыре дня все-таки офис будет стоять закрытым. Что, пусть зверик по помойкам кормежку ищет? А если прибьет кто? Он же, пушистенький, к людям привык, доверяет. Ну уж нет! Надо его домой взять. Хотя и там его, конечно, оставлять одного нехорошо, но дома хоть еды наготовить можно… Надо с Димой согласовать. Или попросить Резников, чтобы присмотрели? Так они вроде тоже на дачу собрались… Нет, надо как-то эту проблему решить.