Однако тем, кто ждал от гуру сценической пластики (люди театральные знают, что в отношении Андрея Борисовича никакого преувеличения это определение не содержит, он – специалист, единственный в своём роде), детального и наглядного руководства «что и как» делать актёру, чтобы собственное тело стало его сподвижником, а точнее, единодвижником, по аналогии с единомышленником, придётся запастись терпением. Мастер обещает уместить весь свой огромный опыт во втором томе. А первый, без которого второй не имеет, с его точки зрения, никакого смысла, написан исключительно для того, чтобы попытаться выяснить, «каковы взаимоотношения тела, которое мы пытаемся совершенствовать, с душой, жизнь которой ему предназначено выражать».

От фактов, которые Дрознин отбирал, кажется, с особой тщательностью, становится как-то не по себе. Потому что он совершенно незаметно для читателя переходит с материй чисто театральных на общечеловеческие. Картина апокалипсиса, им живописуемая, в состоянии пронять даже очень благодушно настроенного человека, абсолютно убеждённого в том, что даже если деградирует всё человечество, его это никоим образом не коснётся. Мы – единственные из всех живущих на земле существ на протяжении всей своей жизни методично, целенаправленно и весьма изощрённо убиваем своё тело, хотя вроде бы и отдаём себе отчёт в том, что без тела жить не можем.

Виктория ПЕШКОВА

Театральная площадь

Возвращение в «Гнездо»

СЦЕНА БЕЗ ГРАНИЦ

Ереванский Русский театр во второй раз в своей истории обратился к «позднесоветской» пьесе Виктора Розова

Кажется, ни одна из пьес Виктора Розова не была удостоена, да к тому же ещё прежде театрального её прочтения, столь неоднозначной, быть может, даже нервозной реакции, как написанная в конце 1970-х «Гнездо глухаря». Всякого рода разговоры, толки словно бы готовили к появлению спектакля, равносильного взрыву на болоте.

Встречались, правда, и совсем иные оценки: «Ну чем, скажите на милость, способна потревожить подобная неторопливая семейная пьеса?..» Так, помнится, говорили и в Ереване Александру Григоряну, который привёз из Москвы «Глухаря», когда о нём только-только пошёл слушок. Был режиссёр в ту пору ещё молод и нетерпелив, был обласкан недавними удачными московскими гастролями, да и не ими одними. Но с Григоряном нынешним его роднило одно неизменное качество характера: как показало время, отговорить этого человеа от задуманного – пустое дело.

Около тридцати лет прошло со дня той премьеры «Гнезда глухаря», которая чуть не стала первым и последним показом. Крамола была усмотрена во всём. Бурные протесты официальных хулителей достаточно передать одним словом: «пасквиль». На счастливую жизнь образцовой советской семьи, а также, естественно, на устои этой счастливой жизни.

Нелегко было тогда Александру Григоряну защитить спектакль, исключительно тепло принятый публикой. При том, что борцы за идеологическую непогрешимость были всё-таки живые люди и, положа руку на сердце, не могли не признать, что спектакль их увлёк. Даже их. «Но ведь в том-то и опасность, что зло не всегда кажется отталкивающим», – пробовали уговорить вежливого, ни с кем не скандалящего Григоряна, который, однако, каким-то особым, наверное, всё-таки чисто режиссёрским чутьём смог заставить высоких чиновников отступить. При этом нужно знать, каким обходительным умеет быть худрук Ереванского Русского театра даже в самых непростых разговорах.

Это уже намного позже, когда Григоряну пришлось отстаивать само существование русского театра в только что родившейся независимой Армении, он боролся отчаянно и открыто – одним обаянием в той борьбе театр было бы не сохранить.

Теперь-то сценический дом, которым уже 45 лет бессменно руководит Григорян, вполне благополучен. В Институте театра и кино есть потенциальная кузница кадров – русский курс, а в самом театре ещё и студия, в репертуаре представлены классика русская, армянская, современные западные пьесы… Только вот сегодняшней серьёзной русской пьесы наблюдается дефицит. Не лежит у Григоряна душа к нынешней новой драме, которой многие, кажется, искренно увлечены. Он же, знакомясь с этими литературными завихрениями вокруг «куска жизни, простого и грубого» (правда, в большинстве своём слишком уж простого и слишком грубого), невольно вспоминает, сопоставляет их с произведениями не столь уж далёкого от нас поколения русских драматургов, подлинных писателей, работавших для театра: Арбузова, Володина, Розова. Худрук Театра им. К. Станиславского поставил арбузовскую «Старомодную комедию» и «С любимыми не расставайтесь» Володина. Настроение, атмосфера, драматические перипетии, стремительно меняющие ход действия, «растворённая» в тексте память сердца – его счастье и боль, правда, раскрывающаяся в диалогах, в репликах, только кажущихся случайными. Это ли не театр!

Название своего последнего по времени спектакля Григорян искал долго, но когда наконец нашёл – решил без колебаний: он будет ставить «Глухаря». Да, снова, да, спустя много лет, рискуя ещё раз войти в эти кажущиеся столь хорошо знакомыми и оттого тихими воды. Однако, как промолвил когда-то не без известного лукавства драматургический «пращур» Виктора Розова Александр Николаевич Островский: «Тихие воды глубоки и, стало быть, таят в себе водовороты и неожиданности».

…Тем не менее опасение встречи с чем-то начисто утратившим актуальность, с гладкой пьесой, отошедшей в невозвратную даль, со скукой, наконец, таилось под улыбчивой вежливостью верных друзей Русского театра, которые пришли на премьеру. Однако уже в антракте все эти сдержанные, элегантные театралы, отринув сдержанную непроницаемость, радостно улыбаясь, делились первыми впечатлениями от «удивительно живого, неожиданного спектакля».

В новой работе Григоряна трудно не ощутить особый кураж. Он нарастает от сцены к сцене, заставляет героев преодолевать нелёгкие жизненные минуты и приводит их в финале не к благополучию, конечно, которое было бы фальшиво и невозможно, а к правде и пониманию. Но как вообще сегодня ставить «Гнездо глухаря»? Какие ключи необходимо отыскать, чтобы жестокая семейная драма, разыгравшаяся за благополучным с виду фасадом одного из элитных домов в центре столицы СССР, увлекла и взволновала современного зрителя, живущего к тому же в другой стране?

Возможно, пьеса должна звучать как-то вневременно? Ведь в ней немало психологических ходов, которые вполне могут обойтись без конкретики, связанной с нравами позднесоветской номенклатурной иерархии. Ведь не вызывают же у нас особых вопросов довольно туманные уже приметы эпохи, скажем названия должностей, у того же Островского.

Однако спектакль Ереванского Русского театра поставлен именно о том времени, в котором и о котором была написана пьеса Розова. Сцену во всю ширь и глубину занимает добротно и со вкусом воссозданная просторная квартира ответственного работника по дипломатической линии Степана Судакова (сценография Павла Багдасаряна и Александра Григоряна) с выразительными деталями в духе и вкусе времени. Солидно и правдиво воссозданный быт – кто только его сейчас не ругает, не изгоняет со сцены? А между тем все эти иконы и африканские маски, вазы и подставки для телефона порождают вкупе точность атмосферы навсегда ушедшей жизни, задают верное «пространство игры».