В первом отделении выступил Свято-Никольский хор Государственной Третьяковской галереи под управлением Алексея Пузакова. В программе произведения того же Кастальского – обиходная музыка из репертуара Московского синодального хора и «Братское поминовение» (архивные ноты предоставлены музыковедом С. Зверевой). Замечательный звук, высокая певческая культура, регентский класс, точность музицирования – то есть всё, что зовётся исполнительским качеством, – на высоте. Что же касается обиходной части музыки, то по её прослушивании осталось ощущение (сугубо личное, конечно), что этот классический материал несколько не то чтобы устарел (духовная музыка органически, по предназначению своему не стареет), а просто не столь уж сугубо музыкально выразителен (это ведь не концертная музыка). Хотя в «Братском повиновении» («Русский реквием»), прозвучавшем в сопровождении органа (причём Любовь Шиханова исполнила свою партию превосходно), чувствовались глубокая сила переживания и скорби, накал композиторского самовыражения. Недаром написана эта музыка в годы Первой мировой войны с посвящением композитора: «Вечная память героям». Она самобытна по стилю и оригинальна по тембровому решению (вообще орган русской духовной музыке никак не свойствен, но в данном случае «интернациональный» смысл присутствия органа объясним). И исполнение «Братского повиновения» было под стать – оно, как говаривал в своих музыкально-критических статьях П.И. Чайковский, «получило одобрение слушателей».

Второе же отделение стало, не побоюсь сказать, явлением событийным! В нём звучали обработки популярных русских народных песен начала ХХ века из репертуара некогда знаменитого на весь мир, включая Африку и Австралию, Хора донских казаков под управлением Сергея Жарова. Исполнитель – недавно появившийся как отдельный коллектив Мужской хор Государственной академической певческой капеллы Санкт-Петербурга под управлением выдающегося музыканта современности Владислава Чернушенко.

Чудо! Каких только терниев не послано было капелле и её руководителю в начале нынешнего столетия, какого только шельмования, бедствий и клевет не перенесли этот хор и его дирижёр (на грани полной гибели совсем ещё недавно была капелла) – а всё-таки жив и здравствует и сегодня старейший российский музыкальный коллектив, исчисляющий свою историю со времён Ивана Третьего, от первой стихиры государевых певчих дьяков, и доныне славит Бога и несёт людям радость и душевную пользу. Верность хорошей музыке и призванию музыканта, бесхитростность и честная прямота в достижении художественной цели – вот почему сегодня капелла вновь поёт превосходно, как встарь: так радостно было увидеть и сосчитать на сцене тридцать семь поющих питерских молодцов – по исполнительским данным один другого замечательнее! Добрые это молодцы: по звучности сегодня, без сомнения, один из лучших хоровых коллективов в мире. Такая культура – явление уже почти ископаемое, а здесь она предстала живою явью, да к тому же изобильно по репертуару!

Великолепная культура пения солистов, дивные голоса, которые, оказывается, есть ещё на Руси (причём в составе капеллы есть исполнители, не имевшие во время зачисления в хор должного музыкального образования, буквально выпестованные в капелле), стерильная интонация – чудеса, да и только. Как уж Чернушенко в наши дни умудряется хранить и приумножать всё это – одному только Богу известно. И при том, что песни-то почти все исполнялись, если сказать грубовато, «ширпотребные», «а-ля рюс» («Ах ты, степь широкая», «Из-за острова на стрежень», «Метелица», «Вечерний звон», «Двенадцать разбойников» и прочие, что, к сожалению, превратились в сегодняшнем быту в хмельной застольный вой длиной не более чем в куплет), – а какая же красотища! Вот уж действительно выходит пробуждение памяти о том, «где я любил, где отчий дом».

Помимо высочайшего мастерства солистов (каждый выходивший из хора звучал равномерно прекрасно) хочется отметить и высочайшую режиссёрскую культуру – глубину сценически-постановочного подтекста при исполнении всех номеров программы. Но Владимир Миллер с «Песней старого Бурша» М.М. Ипполитова-Иванова в обработке В. Булина для баса в сопровождении хора продемонстрировал поистине роскошество и вокала, и актёрского решения. А с каким тактом и временами с каким-то начисто забытым нами исполнительским культурным юмором была выдержана концертная постановка в целом, с каким редкостным теперь присутствием той интеллигентности, которая в просторечии с почтением зовётся «старой»!..

Хранители хоровой культуры в наши дни достойны самых высоких слов. Ведь удивительное искусство, творимое ими, необходимо нам сегодня как воздух. Скажу больше: достигая души человеческой, оно – всё равно что вдох воздуха лесного посреди мегаполиса.

Алексей ВУЛЬФОВ

Искусство

Париж... как много в этом звуке!

ЖУРНАЛЬНЫЙ ВАРИАНТ

Обыкновенно журналы листают. Однако том, который я держу в руках, достоин самого серьёзного прочтения. И хотя темой четвёртого выпуска «Русского искусства» за 2009-й стало обычное для нас выявление и уточнение русско-французских связей в культуре, подход, продемонстрированный авторами материалов, не позволяет отнестись к лейтмотиву номера как к обыденности.

Безусловно, своего апогея сотрудничество между Францией и Россией достигло в 1812 году, но было бы ошибкой считать, что главным его достижением стало пополнение русского словаря термином «шерамыжник», а французского – словом «бистро». И уж совсем наивно думать, что русские дворяне, боем бравшие Париж, вошли в него ради личных или общерусских интересов. Они знали, что Елисейские Поля непригодны для высадки картофеля. Двигала ими любовь к Прекрасной Франции. Которую они почитали своей истинной культурной отчизной.

Примерно через сто лет это заблуждение отразилось на их потомках, для которых Париж стал домом уже поневоле.

«Русский мир», посвящённый русским и Франции, русским во Франции, русской Франции и её связям с эмигрантским русским миром, необычайно поучителен и познавателен. Более того, он строго историчен не следованием хронологии, но логике развития культуры и общества.

Зачином в лейттеме является аристократическая составляющая, и это не вызывает вопросов. Возьмём искусство ампира. Оно рассматривается не только per se, что было бы вполне допустимым в специализированном журнале, но и через привлечение более широкого «имперского» контекста – например, путешествия цесаревича Павла в ещё добонапартовскую Францию.

Далее естественным образом следует буржуазный период культурной Европы. Здесь «правят бал» иные лица. Вот – ловкий импресарио Дягилев, которому сопутствуют актёры и художники, ставшие вдруг без «барина» законодателями парижских мод. Вот – театральная среда, которая была естественной для интернациональной плеяды «эстетствующих буржуа», поэтому и художники, которых связывают с именем Дягилева, почти сплошь театральные.