И вовсе не зря изучается в школе –

Родная деревня завязла на дне

И выбиться в люди – ни силы, ни воли.

Хотя и найдётся с десяток дворов,

Где сытостью прёт через щели в ограде.

Вон, возле окна, второгодник Петров

Любуется свеженькой двойкой в тетради.

Но парень не промах: смекалист, лукав,

А в драке небось и оглоблей огреет.

Чему научить его может Лука?

Такой, не моргнув, доброхота отбреет.

И кряжистый батька всё тащит в семью,

Не брезгуя ни головнёй, ни огарком.

Вчера у Петровых кололи свинью,

А к ночи родитель явился с подарком –

Парного принёс. Напросился на чай,

С туманной надеждой на нечто покрепче.

Дотронуться всё норовил невзначай,

Но прятал желанье в степенные речи:

Порядка, мол, нет ни в Москве, ни в селе

И вряд ли бардак одолеют науки.

И маялись, ныли на шатком столе

Его тяжеленные бурые руки.

Прервав разговора непрочную нить,

Поднялся (как будто из дома позвали)

И вышел, о сыне забыв расспросить,

Но пообещал, что поможет с дровами.

А сын от избытка нетраченных сил

Старательно думает только «про это»,

Ручонки под парту, губу закусил

И лезет глазами за вырез жакета.

Вот взять бы и вызвать нахала к доске.

Да кто его знает – чего отчебучит…

А вечер пройдёт в непроглядной тоске.

Наскучит роман, телевизор наскучит.

Натоплена печка. Перина жарка.

Над дверью на счастье прибита подкова.

И снится всю ночь утешитель Лука,

Не горьковский, а из поэмы Баркова.

***

Как море в отлив убывает

Бравурный аккомпанемент.

Долги и гондоны всплывают

Не в самый удобный момент.

Когда ты, казалось, отмылся

Росою

И сам, как святой.

Но всплыли.

И дальше нет смысла

«Россию спасать красотой».

ДОМ С КРАЮ

Косо в землю вросшая избушка,

Словно почерневший истукан.

На столе порожняя чекушка

И стакан.

Пара мух ощупывают крошки –

Видно, чем-то запах нехорош.

Ни тарелки на столе, ни ложки,

Только нож.

***

Непонятно. Очень часто

Ни с того и ни с сего

Вдруг покажется – стучатся.

Дверь откроешь –

Никого.

Что такое? Что за мука?

Вот уже в который раз

Выйдешь –

Ни души, ни звука.

Только холодом обдаст.

ВРОДЕ КАК ЮБИЛЕЙНОЕ

7 – месяц моего рождения.

7 + 7 – день моего рождения.

7 х 7 – стал сиротою, мама умерла.

777 – портвейн, заливший молодость мою.

Семёрки без малейшего нажима

И без подгонки сами встали в ряд,

а вот пятёрка – цифра не моя,

пятёрочником не был. Если дожил

до двух пятёрок – толку-то с того –

ни славы, ни богатства, ни покоя,

ни пенсии, её-то уж могли б, –

не женщина, конечно, но ведь платят

и мужикам за «вредность», например,

или за Север, мало ли мотался

по не совсем обжитым Северам,

где «чёрная пурга» меня слепила,

колючим снегом забивала рот,

чтоб не болтал о том, чего не видел,

ну, например, о мирнинских алмазах.

Молчу. Не видел. И миллионеров

ни в Мирном, ни в Норильске не встречал,

хотя и те, и эти существуют

в богатых недрах вечной мерзлоты,

но знаться с ними – вредно для здоровья.

Мне вредности хватало и другой,

поскольку химик по образованью.

Пришлось нюхнуть. И по «горячей сетке»

попариться изрядно довелось.

А мой последний цех, литературный,

любому коксохиму фору даст,

в избытке ядовитых испарений,

он, сердобольный, даже молока,

которое в других цехах за вредность

дают бесплатно, долго обещал,

юлил, но не дал.

Так что пенсион

в ближайшие пять лет, увы, не светит.

Обидно, разумеется, но я

не одинок, бывали познатней

и те «без гонорара, без короны…».

Уж как-нибудь. Наверно, не умру

от голода.

Обиднее другое –

что стыдно в этом возрасте писать

стихи. А впрочем, и над прозой