Учитывая исключительное политическое и коммерческое значение для заинтересованных иностранных правительств группы островов Галапагос, я полагаю осуществимым за счет иностранного правительства, — фактического концессионера, — полное вооружение двухсоттысячной армии, технически оборудованной, согласно последним требованиям современного военного дела"…

— Понимаешь?.. Видал? — торжественно сказал Ферфаксов. — Чувствуешь, куда гнет эта светлая голова. Никто до этого и не додумался.

— Но, постойте… Послушайте… Степа, где же, однако, находятся острова Галапагос?

— В Тихом Океане. На самом экваторе, недалеко от республики Эквадор, которой они фактически и принадлежат. Я сегодня утром был в Тургеневской библиотеке и справлялся.

— Какое же могут они иметь исключительное политическое, стратегическое и коммерческое значение?

— Первое, — загибая пальцы, отвечал Ферфаксов, — большевики никогда не догадаются, что именно там, на островах Галапагос, идет формирование белой армии.

— Но как же туда перевозить нужных людей? Это, значит, надо делать тайно.

— Да уж, конечно, кричать об этом по бистро не приходится.

— По сколько же человек в день, вы думаете, можно тайно и незаметно туда доставить?

— Ну, человек по двести, — сказал Дружко.

— Двести тысяч перевозить по двести человек в день, это потребует тысячу дней, или без малого три года.

Наступило молчание. Петрик чувствовал недовольство своих гостей. Дружко курил десятую папиросу. Густой дым стоял в маленькой комнатушке Петрика.

— Если так рассуждать, — сердито сказал Ферфаксов, — мы никогда не спасем России.

— Я только рассуждаю логично… Хорошо… Допустим… Перевезли… Какое же особое стратегическое значение имеют эти острова. Они так далеки от России?

— Но Дальний Восток… — забывая всю «конспирацию», закричал Дружко, — ты забываешь Дальний Восток!..

Ферфаксов зашипел на Дружко.

— Ведь нужен тогда флот, — сказал Петрик.

— О, конечно. Все предусмотрено. Флот японский.

— Наконец… деньги.

— Не так уже много.

— Однако… Двести тысяч человек… Если положить, что доставка, снаряжение и вооружение одного человека обойдется в десять тысяч франков, да годичное содержание хотя бы три тысячи… Мы имеем… Мы имем…

Петрик прикинул на бумаге.

— Шесть миллиардов франков понадобится на это.

— Да… Конечно… — очень уязвленный, сказал Ферфаксов, — как только начнут люди по-умному рассуждать, — и выходит, — пропадай Россия пропадом!

Наступило опять тяжелое молчание.

— Послушай, — кладя руку, замазанную красками, на колено Петрика, сказал Дружко, — ты совсем никак не согласен с этим планом?

— То есть, напротив… Сердцем… Ты понимаешь, сердцем!.. Да, Господи… Как же не сочувствовать, как о том не мечтать?.. А!.. Черт!.. Острова Галапагос…

Остров св. Пасхи… Вандименова земля… Абиссиния… Конго… Хоть на том свете, но только за Россию и для России!.. Вот моя грудь… Бери мое сердце!.. Всего меня бери!.. Ведь это же единственная мечта моя, умереть по-солдатски… Ах, если бы мог я поступить, как эти герои, эти прекрасные мученики, Коверда и Конради?.. За них всегда молюсь!.. Но, вот прочел, ей Богу, внимательно прочел эту докладную записку и… Ну как же деньги-то?.. Деньги-то откуда?.. Тут и на Братство Русской Правды едва гроши собираем, а тут такую уймищу денег осилить?..

Да как же? Как же?..

— А чудо? — тихо, но как-то значительно, спросил Ферфаксов.

— Чудо?..

— Вдруг да на этих-то самых островах Галапагос нефтяные фонтаны небывалой мощности забьют?.. Золотые и бриллиантовые россыпи откроются?.. А, что?…

Невозможно, ты думаешь?… Для Бога невозможно?

— Для Бога все возможно, — серьезно сказал Петрик.

— Петр Сергеевич, а что, если бы тебе с каким ни есть умным человеком поговорить конфиденциально… Все-таки, мы — кавалерия, мы — солдаты… Не дипломаты какие, не политики, не экономисты. Где нам?

— Понимаю, Степа, что не нам такими делами заниматься… Да только к кому я пойду?

— Помнится, ты говорил мне о Долле… Помнишь? Твой шафер… А ведь он здесь теперь… Я читал во французских газетах, он инженером в европейском синдикате химической промышленности. У них большая контора на Сhаmрs Еlуseеs, возле самой Этуали.

— Я видал, — воскликнул Ферфаксов, опять забывая о конспирации, — вывеска во!

На такси-то едешь, так от самого пятого Жоржа видать.

Петрик задумался. Действительно, почему он до сих пор не постарался повидаться с Долле? Ходил же он к нему в Петербурге по всякому делу, которое его волновало.

Какой-то теперь Долле? Ну, конечно, такой же, как и был, химик, инженер, изобретатель… В грязном длинном сюртуке и с черной бородой узкой лопатой…

Отчего к нему и правда не пойти? Не для островов, конечно, Галапагос… А вообще…

О всем поговорить… Вспомнить милое Солнышко и, как клялись они перед нею: — "un роur tоus, tоus роur un". Это не забывается. Встряхнуть милые детские грезы.

— Что ж, хорошо… Я пойду… Давай, Факс, твои листы. Побеседую с ним. Конечно…

Ерунда.

— А ты, Петр Сергеевич, только без предвзятой мысли.

— Не бойся. Не такой он человек и не такие у нас отношения, чтобы мне не сказать ему все, о чем мы здесь помечтали… А черт! Может быть, и правда, счастье-то наше на каких-нибудь этих островах лежит.

Гости ушли. Петрик остался один со всеми своими мыслями.

Странный был, однако, сегодня у него день. Анастасия… Он прогнал ее из головы, а она не уходила и то, что было так просто и естественно утром, теперь в одиночестве комнаты, в которую вливался свежий ледяной декабрьский воздух, — Петрик открыл окно, чтобы выгнать табачный дым, — в тишине ее среди говора и пения кругом, казалось совсем не простым, а каким то… да не чудесным ли?

Анастасия… И поразительное, потрясающее сходство с тою, кого он так любил…

Нет, выше ростом… И эти слова: — "педант, педант", они не шли у него из памяти. Она хотела купить лошадей, чтобы ездить с ним… Фантазии богатой англичанки!.. А все не шла она из головы у Петрика и все думал, да не рассказать ли и об англичаночке Долле? Все за одно. Одна фантазия к другой.

Петрик написал на бланке заведения госпожи Ленсман записку Долле, где просил Долле позвонить ему по телефону между двенадцатью и двумя в манеж. Эту записку он занесет завтра перед тем, как идти в манеж, в то учреждение, где служит Долле и попросит передать инженеру. Он не сомневался, что Долле откликнется и жаждал видеть старого товарища детских игр.

Усталый не только физически, — день был горячий и по случаю хорошей погоды клиенты были до самой темноты, — но, главное, усталый от непривычных волнений, Петрик рано лег спать. Он слышал, как внизу у Сусликовых граммофон играл Атаманский марш, потом кто-то с кем-то побранился и сразу все стихло. Петрик заснул и странный сон ему приснился. …Синее море-океан било пенными гребнями в береговую полосу. Широкое дикое поле развернулось от берега и где-то в полутора верстах кривая нагнулась к земле кокосовая пальма. Петрик на прекрасной светло-рыжей лошади, той самой, что облюбовала для него мисс Герберт, в походной форме, — все новое, с иголочки, — едет к полку. А полк вытянулся в линеечку всеми своими сабельными эскадронами.

Сзади стоят пулеметный и технический эскадроны и еще глубже конная полковая батарея. Что за чудный это полк! Лихой Лейб-Мариенбургский Его Величества!

Петрик уже видит родные полковые погоны на солдатах, черные с желтым кантом.

Трубачи взметнули кверху серебряные трубы, заиграл точно под сурдинку полковой марш. Петрик поздоровался с полком, сейчас начнет полковое учение. Шашки с приятным шумом исчезли в ножнах. Вихрем разлетелись трубачи "по местам". Петрик командует: — "направление по третьему эскадрону… на кокосовую пальму… рысью"…

И взмахнул шашкой. Как мягко тронулся полк, послушный его знаку! Сзади звенят, погромыхивая пулеметные двуколки и пушки. Мягко надвигается полк. Петрик стал на интервале между вторым и третьим эскадроном. Отлично прошел мимо него полк.