1

В МТС присылали больше старую технику, побывавшую на некрестьяќнской работе. Трактора, другие машины. Даже траншеекопатель. Дмитќрий до позднего вечера пропадал в мастерских. Сравнивал свою рабоќту с фронтовой. Приезжая с Анной в Мохово на воскресение, рассказыќвал о работе: "Приходится как там, при подготовке к наступлению", — подќчеркивая этим важность своей работы. Отец слушал его, усматривая какой-то опасный недуг в высказах сына. Надо бы быть в мире, привыкать к нему, а то все "как на фронте". Будто у нового врага свое доќбро вырываем. Поля крестьянские не для боя, а для мира… Но и задумывался: "Как им-то, привыкшим к приказам, да и нам не при своей земле и воле, по-прежнему-то, разумением своим жить?..

Анна частенько приезжала в Мохово и на неделе, жила по нескольку дней. Отец и мать намекали, чтобы уж перебиралась домой насовсем, но пока не больно настаивали. Пусть Митя побудет пока в доме тещи, приглядит за вдовьим хозяйством. В крестьянком жилище каждому во многолюдии свой уголок найдется. Семью Кирюхиных называли женским монастырем: помимо Анны еще три девицы… Только когда Анисья Васильевна выведала, что молодуха ждет младенца, сказала Анне:

— Перебирайся, доченька, к себе, тебе нареченный дом. Не обидим и без Мити. Да и он лишний разок, глядишь и заглянет на неделе.

В конце зимы Анна переехала в Мохово. В своем колхозе работала дояркой, и тут пошла на Моховскую ферму. Ферма ей понравилась. Просќторно, тепло и чисто. От сенника, бывшего нагуменника и силосной траншеи — корма подвозятся но рельсам лошадью на большой телеге. Стой на ней и заправляй вилами кормушки. И делал это все почти без помощи доярок Миша Качагарин. Вода качалась тоже насосом. Котельная с двумя большими котлами всегда топилась. Навоз выгребался кожными граблями. Коровы — ведерницы.

Отец еще на фронт Дмитрию писал, что пришел домой из ссылки большесельский кузнец Глеб Галибихин. В селе его не больно приветили, живет у нас в избе Поляковых, дальней своей родни, вот и помогает.

По возвращении домой, Дмитрий узнал, как вернулся из дальних мест дед Галибихин — Глеб Федосеич, в родные края и оказался в Мохове. Три его сына ушли на фронт. Поначалу их не брали, как сосланных куќлаков. Но свое право на защиту Отечества они отстояли… Двое погиќбли в сорок первом. Там же, где и большинство моховцев — зимой под Москвой. Средний сын, неоднократно раненый, стал командиром Советской армии. Высылал отцу денежный аттестат. Дочь Глеба Федосеевича осталась в Хибинах. Мать умерла по дороге в ссылку. Глеб Федосеич пришел в Сельсовет, предъявил похоронку на сыновей, денежный аттестат сына, командира, и сказал: "Сыновей своих я вырастил защитниками и тружениками. Хибины они строили, стали воинами верными отечеству. У дочери своя семья, муж ее тоже на фронте. А сам вот хочу в родных местах, где родился, приют найти, домом обзавестись".

Высказал это отец сыновей воинов гордо. Но в сельсовете, а затем и в РИКе насторожились. Вот если бы бумага была из тех мест, где он срок отбывал, тогда другое дело. А так — вроде сбежал. И в родном селе не приветили. Там председателем Авдюха Ключев, высылавший Галибихиных на берег ледяного моря под белую волну. Отец разыскал Глеба Федосеевича, собравшегося было обратно в ссылку к дочери, привел его к себе. Показал пустую избу Поляковых, давних родственќников Галибихиных, сказал.

— Тут и поселишься, Глеб Федосеич, все со временем образуется.

Старик Соколов Яков Филиппович сходил в райком к "Первому", и быќвшему лишенцу разрешили остаться в родных местах.

Перво-наперво задули горн заброшенной кузницы. Потом и избу Полякоќвых поправили. Опосля мельницу ветряную Ворониных наладили. Мохово ожило. Даже Авдюха Ключев упрекнул дедушку, что сманил он к себе ихнего кузнеца. Дедушка отшутился:

— Так ты же его, Авдей, на берег ледяного моря отправил под белу волну. Он там и остался, а это другой кузнец…

Авдюха огрызнулся:

— Вы со старовером тихой сапой все под себя гребете, прежний дуќшок в вас…

Дедушка смолчал, отошел. Пусть Авдюха-Активист со своим словом остается, оно его и погубит.

До войны в Моховской ферме коровы додержались на подстиле. Соломы было вдоволь, сена кормов хватало. В войну пришлось и солому пустиќть на корм. Глеб Федосеич с отцом переустроили ферму. Настлали полы, переделали кормушки, коров поставили на привязь. И конный скребок и рельсовую дорожку придумали. Ферма стала устроенной.

Глеб Федосеич порывался было починить старый трактор и машины из тех, что стояли мертвыми в МТС. Говорил отцу: "Сходи, Игнатьич, выпроси у властей вместе с железом на поковки и трактор, и машину. Пусть отдадут и мы их пустим, дадим ход".

Железо взяли у сторожа. Тот посомневался, но рассудил: "Одно, пеќрержавеет все и пропадет, бери, коли". Трактор и машину отдать побоќялся. На виду стоят, придут и спросят, Куда делись. Как бы беды не вышло". В райкоме, как и думал отец, отказали, хотя он и обещал верќнуть все на ходу. "Не положено, — сказали, — колхозу трактор и машина". Да и отец подумал: "Починишь, а кто горючее даст?.."

Рельсы для узкокалейки отыскались на станции, где отец отбывал принудиловку, вывозил торф из болота. Никто не воспрепятствовал, стаќнцию начали немцы бомбить. Глеб Федосеич привел в порядок инвентарь: плуги, бороны, конные грабли, косилки, жатку. Этими орудиями и владели женщины, подростки, эвакуированные. Пахали на коровах, быках, пригнанных из захваченных немцами земель. На ветряке Ворониных вдовы и солдатки мололи свое зерно, выращенное в овинниках.

Отец следил, чтобы у всех были засажены огороды, засеяны овинники, отведенные негласно "для себя". Отец и тут каждую солдатку выпытыќвал, запасается ли она вдобавок ко всему, сеном для своей коровы. Без скотины в доме пропащее дело, голодный какой работник и в колќхозе, а главная еда молоко да картошка.

2

МТС с каждым днем набирала силу власти. Росли как грибы в теплое ненастье, разное конторы, управления. Потоком текли из них указные и приказные бумаги. Мечталось ими и урожайность повысить, и больше молока надоить. К эмтеэсу перешла полная власть над колхозами. Поќявились должностные агрономы, зоотехники, инструкторы-контролеры. И просто посыльные уполномоченные, обязанные показывать председаќтелям колхозов, как им жить и что делать и чего не делать. Чего не делать — это, пожалуй, главное, что входило в обязанность таких уполноќмоченных… Каждый со своими правами и наседал, словно беспотомстќвенный родственник дедич на единственное дитя в молодой семье. Родичам забава, а каково дитю?.. Председателям при должностном эмтеэсовском люде оставалась роль подпасков при дойном рогатом стаде: обязанность одна — следи, чтобы никто не выбежал за изгородь.

Отец, председатель Моховского колхоза, не жаловался на свое бесправие, избегал разговоров о том: что толку?.. Заходил сухеровский председатель Старик Соколов Яков Филиппович. Тот был посмелее, "без прошлого", но тоже речистость свою унимал. Слушал, соглашался, а делал, как мог, по-своему. И отец следовал его примеру. И выработалась осо-бая тактика, как они говорили, "Запротив". Этим и стереглись. Соглаќшались со всем, что велят, а делали, слушая землю, что она подскаќзывает. Инспекторы-контролеры тоже на это "закрывали" глаза. Так и тлела колхозная жизнь, дожидаясь чего-то "нового", но не доброго.

Глеб Федосеич Галибихин совсем было приуныл. Дочка, оставшаяся вдовой-солдаткой, вышла замуж, но не в радость себе… С детьќми домой просилась, тяжело одной на чужбине. На родной земле вновь бы и обжиться, но вот как?.. Что-то и недосказывалось мужицќкое житье-бытье и меркло в сплошных сумерках.

От Дмитрия не ускользало, что отец какими-то своими уловками, ладя с властями, скрыто и открыто, старался удерживать в своем Мохове авторитетом ладного хозяина, неизжившийся еще общинный дух. Этот дух как бы обитал в самом Коринском доме, из него и выходил к люду, называемому колхозниками. И тлела надежда, что житье поправится. Моховцы и жили, не осознавая сами того, ожиданием этой "поправки", страдая порой и отчаиваясь.