Темнота перекрыла свет неожиданно и так плотно, что когда голос официанта предложил сесть, его слова показались обоим сущей глупостью.

Сесть? На что? Где стул? Где стол?

Сильные руки подтолкнули их и настойчиво усадили.

– Ох! – выдохнула Катерина. – Не верю, что я сижу.

– Перед вами тарелка. Она прямо, можете потрогать, – слушали они голос своего вожатого, от слова «водить». – За ней стакан для воды, рядом бутылка. Приборы найдете на ощупь. Сейчас я вернусь с первым блюдом.

Вадим почувствовал легкое головокружение, он нашел бутылку, стаканы, налил воды. Их руки встретились, стаканы зазвенели.

Он слышал дыхание Катерины, потом бульканье воды у нее в горле – он мог пересчитать глотки.

Темнота снимает столько покровов... Он хотел проверить, понять, узнать, как она, вынутая из привычной жизни, воспринимает его. Он готовился сказать слова, обыденные в общем-то, но чтобы не было убивающего их истинный смысл гудящего фона жизни.

Официант принес закуски, они попытались справиться с ними вилками, догадаться, что это. Но оставили эту затею.

– Катерина, что я должен сделать, чтобы ты доверилась мне? – спросил он тихо.

Он уловил вздох. Потом услышал тишину.

– Доверилась, – повторила она. – Ты снова об этом. Но разве я не...

– Да, но не до конца. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Я хочу, чтобы ты ждала меня дома из экспедиции.

– Дома – это где? – спросила она.

– На Кадашевской. В нашей спальне. – Он быстро нашел ее пальцы и стиснул.

– Я... Я боюсь, – сказала она. – Ты сам знаешь чего.

– Ты боишься, что болезнь матери наследственна? – произнес он то, что, казалось, никогда не посмеет спросить.

– Ты знаешь? Знаешь, что я больше всего боюсь этого? – тихо спросила она.

Он почувствовал, как ее рука обмякла.

– Я... я должна... Довести до конца работу над лекарством. Тогда я буду более уверена, что если вдруг...

Он хотел что-то сказать, но голос официанта раздался над ухом.

– Я должен вас проводить. К свету, – объявил он.

Слишком быстро, поморщился Вадим. Но он узнал то, что хотел.

Свет в холле ослепил гостей, все терли глаза и недоуменно смотрели друг на друга: «Откуда вы взялись? Мы вас не видели!»

– Мы ждем вас снова, ваших друзей тоже, – провожал их голос мужа тьмы. – В Париже такой ресторан каждый год посещают тридцать пять тысяч человек. Надеюсь...

Они вышли на улицу, светлую от огней.

– Поедем ко мне, – сказал он. – Сегодня я никуда тебя не отпущу.

– Поедем, – сказала она. Ей хотелось добавить: «Навсегда».

Но она не решалась. До сих пор. Потому что видела себя не так, какой он видит ее.

В зеленом пригороде за сетчатым забором в двухэтажном бетонном корпусе была лечебница. Светлана остановилась перед въездом. Мысль, которая пришла в голову, удивила ее. Отныне здешние больные навсегда забудут о порошках Катерины Веселовой.

Она вышла из машины, нажала на брелок, открыла дверь, кивнула охраннику – старичку-боровичку, увидела нянечку в коридоре и бросила:

– Одевайте на выезд.

Ее голос прозвучал хлестко, как команда.

– Кого это? – удивилась в ответ нянечка и она же кастелянша.

– Всех. – Она усмехнулась. – Распоряжение свыше. Вот здесь, – она похлопала по черной блестящей сумке, – бумага.

Женщина снова посмотрела на нее, хотела что-то сказать, потом вынула из кармана ключи и отправилась в кладовую. Там висела и лежала уличная одежда обитателей этого заведения. Когда она сама относила туда одежду вновь прибывшего – она работала здесь давным-давно, – всякий раз думала: это насовсем. На ее памяти не было случая – одевать здешних людей, да еще всех сразу.

«И куда она их? – думала нянечка. – Для чего они ей? Такой, как эта птичка? Спросить – на грубость нарвешься», – рассуждала она, входя в кладовую. Пальто висели на плечиках, вдетые в фиолетового цвета чехлы. К каждому чехлу пришит большой карман, в котором обувь. Она оглядела весь ряд. Одежды больше, чем обитателей. Родственники не берут ничего, когда больные умирают...

Нянечка вынула список из кармана и, сверяя с номером, снимала вешалки. Потом подкатила тележку, погрузила на нее. Она толкала ее вверх, по пандусу, пребывая в полном изумлении. Это что же, внезапно осенило ее, если всех больных куда-то увезут, то у нее работы не будет?

Она остановилась на подъеме, потрясенная пришедшей мыслью. Тележка уперлась в живот, давила, но нянечка ничего не чувствовала.

– Нет, девушка, шутишь, – пробормотала она, обращаясь к Светлане.

Как всякий человек, к которому пришло неожиданное решение, она почувствовала прилив сил. Одной рукой толкнула тележку, и она, тяжело груженная, вознеслась вверх.

– Ну вот, – сказала нянечка Светлане, которая прохаживалась по коридору. – Я на минуточку...

Светлана удивленно посмотрела на нее. Но ничего не сказала. Сейчас нет времени спорить и выяснять. Главное – уехать, да поскорее...

Нянечка метнулась под лестницу, там стоял телефон. Она помнила номер Катерины, потому что много раз благодарила ее за поздравления и сама поздравляла. Но непрерывный, унылый гудок в трубке означал – таксофон не работает.

– Катерина Павловна! – шептала она в пустоту. – Наших, то есть ваших, увозят.

Нянечка услышала шаги и нырнула за картонные коробки.

У подъезда загудел микроавтобус и умолк.

Больных одели.

Светлана, улыбаясь самой сладкой улыбкой, сказала:

– Я рада сообщить вам о сюрпризе, который приготовили вам спонсоры-благотворители. Поскольку на дворе прекрасная погода, лето, вам дарят путевки в замечательный пансионат. Чудесные места, нетронутая экология, вечные сосны и ели. Я вам просто завидую.

– Вы разве не поедете с нами? – спросил старичок в очках с толстенными, как линзы первых телевизоров, стеклами.

– Я была бы счастлива. Но число путевок ограничено. Вас будет сопровождать молодой человек. Я провожу вас до автобуса. Ваш сопровождающий уже ждет вас, вы подхватите его по дороге.

Обитатели лечебницы устроились в микроавтобусе, и он покатил. Пробежал по Кольцевой дороге, на Юго-Западе свернул на въезд в город. Ловко лавируя между машинами, выстроившимися в затылок друг другу, вырулил на юго-запад. Там подхватил на борт молодого человека с черным рюкзачком на одном плече.

Этим молодым человеком был Федор, который едва успел к назначенному часу. Всю ночь он плохо спал. Что-то мешало. Или смущало?

Он представлял себе, как сядет в самолет, развалится в кресле, а когда он наберет высоту, стюардесса принесет воду и соки. Он выберет апельсиновый.

Так было, когда он летал в Египет. В Дахаб, где нырял с аквалангом, рассматривал рыбок, которых полно, как в аквариуме.

Ему так понравилось это занятие, что он, явившись домой, объявил сестре, что решил наняться на все лето.

– Девушек погружать? – спросила она, как будто совсем не удивилась.

– Но мой день будет стоить тридцать долларов, – сказал он ей.

– Замечательно. Только, пока ты несовершеннолетний молодой человек, спроси разрешения у матери.

– Мне что, ехать туда? Да она не хочет меня видеть!

Катерина вздохнула:

– Она не хочет, чтобы ты ее видел. Там. Неужели не понимаешь?

– Тогда как я получу это самое разрешение?

– Никак, – сказала сестра.

Поэтому, соглашаясь поработать на Зацепина, он сделал все так, чтобы Катерина не узнала. В общем-то он исчезнет всего на неделю, не больше. Виктор Николаевич назначил его сопровождающим. Он должен сдать туристов в гостинице мужику. Как он говорит, человеку в противогазе.

– Понимаешь, у него не все в порядке с легкими, он носит при себе и на себе специальное устройство. Так что не удивляйся.

Он дал Федору конверт с деньгами, Федор положил их в карман не глядя.

– Да ты бы посмотрел, – заметил Зацепин.

– Вы же не кинете меня, – улыбнулся Федор.

– Как договорились. Вторая половина после возвращения.