Он поморщился, отпил из высокого стакана. От напряжения последних дней нервы развинтились. Впору самому себе поставить диагноз – «болезнь Альцгеймера». Или еще какой-нибудь. Но скоро все закончится, удачно. Так же удачно, как...

Взгляд сам собой упал на кресло напротив холодильника. Черт побери, почему он до сих пор не вынес его на помойку? Чтобы не напоминало... «А о чем, простите, Виктор Николаевич, оно должно напоминать?» Ничего не было. Сидела в нем старушка, отдыхала, а сердечко, хорошо потрудившееся, взяло да отказало. Вот и ушла в мир иной.

Он усмехнулся: какой ёрнический тон! Откуда только взялся?

Зацепин быстро перевел взгляд на окно. Сердце дернулось. На крыльцо вышел Федор, потянулся. Вы-спался. А даже хорошо, что дочь Марина не ездит на дачу. Кто знает, чем бы закончилась ее детская дружба с этим ублюдком? Он поморщился. Наполовину русский, наполовину не пойми кто. Только породу портить, а он хочет, чтобы Зацепины слились с настоящей, сильной, чистой кровью. Это случится, пройдет время, дочь сменит гнев на милость, когда у него появятся настоящие деньги. Она что, не женщина? Вся их порода – сейчас он имел в виду тех, кого называют прекрасной половиной человечества, – ничто так не чтит, как деньги. «Ага, – насмешливо заметил он самому себе, – ты думал, Маринка просто так будет чтить отца своего?»

Он снова отпил глоток вина. «Дрянь какая-то!» – поморщился. Но ничего другого не нашел в кухонном шкафу. Кто-то когда-то купил белого сухого, оно простояло не один год. Но от старости не улучшилось. Он усмехнулся. Как будто может что-то улучшиться от старости на самом-то деле.

В голове зашумело, чего Зацепин и хотел. Он почувствовал, как ушла ломота из шеи. Она донимала его из-за волнения о сегодняшнем визите Светланы к спонсору.

Виктор Николаевич вздохнул, чтобы спрятать улыбку, которую считал преждевременной, снова приложился к бокалу. Сделал большой глоток и закашлялся. «Не хватай слишком много, подавишься!» Голос тещи вынырнул из далекого прошлого. Она говорила ему, молодому человеку, который только что вернулся из экспедиции, где так голодно на консервах. Может быть, тогда родилась ненависть к ней?

Он снова посмотрел в окно. Теперь Федор сидел на крыльце, перед ним стоял аквариум. Большая рука плавала внутри, как какая-нибудь хищная барракуда. Он мыл аквариум. Наверняка купил на деньги, которые получил от него. За карту. Точнее, за пересъемку карты.

Получит еще, когда план, выстроенный вместе со Светланой, завершится. Но воспользуется ли деньгами – кто знает.

Он усмехнулся. Как здоровье позволит. А если не позволит, то никто и никогда ни намеком, ни полунамеком не напомнит ему, Виктору Николаевичу Зацепину, о магнитиках на холодильнике, о его теще. А также не попытается завлечь Марину. Вот сколько всего сразу!

Виктор Николаевич впустил в себя еще глоток. «Ты трусоват, Витек, да?» – обратился он к себе нежным именем. Не без того. Может, потому смелее других в поступках.

Наконец он услышал гул мотора. Светлана!

Он быстро допил остатки вина, поставил бокал в мойку и вышел.

Светлана продернула свой красный «фольксваген» чуть дальше ворот, оставляя место для открытых створок. Виктор открыл ворота, Светлана вкатилась под навес из хмеля. Зеленая стена такая плотная, что никто не подсмотрит, как он обнимает ее.

– Ты приехала... Наконец-то... Моя... Моя...

– Да что с тобой? – Она отбивалась от мокрых губ, а они настойчиво ползли по шее в вырез блузки. – Да ну тебя, Зацепин. Есть кое-что поважнее, чем твои поцелуи. – Он слышал раздражение в ее голосе, но, разогретый вином, расслабленный мечтами, не слушал ее.

– Какая ты...

Наконец она с силой оттолкнула его и внимательно посмотрела:

– Выпил, что ли?

– Выпил. – Он заметил, как она поморщилась. – Ты уже здесь. Значит, наше дело правое, мы победим.

– «Мы», – передразнила она его. Потом улыбнулась: – Ладно, пойдем. Мне не терпится тебе рассказать.

– А мне вообще не терпится... – Он засмеялся.

Что ж, у Вечного Друга есть вкус, насмешливо подумала Ксения. Она всегда знала, что он не сможет без нее прожить. Он будет всегда при ней, не важно, что не вместе с ней.

Но вместе они все-таки были. Не слишком долго, но этого вполне хватило на то, чтобы выпустить в мир Федора. Сын, вот о ком она должна подумать после Катерины.

Вечный Друг совершенно прав: дедлайн, то есть последняя черта их тайны, приближается. Сын должен узнать все и получить все.

Все ли? Она поморщилась, потом улыбнулась. Нет, все знают только они двое. Она и Вечный Друг.

Тридцатое сентября, когда она прилетала в Якутск, выдался на редкость солнечным, почти летним. Но все говорили, что уже через три дня наступит зима. Она сама казалась себе похожей на последний летний день. Собственная зима надвигалась. Но было ли лето? Краткий брак с Павлом Веселовым, которого она толком не успела узнать, – умер, оставив ей дочь. А потом была жара, но от работы. Никаких мужчин.

Ксения Демьяновна гордилась собой: все-таки ей дали деньги на экспедицию. Наконец-то те, кому следовало, осознали, что этнография и этнопсихология – не просто занятие для любознательных ученых, но совершенно необходимое знание для развития общества.

– Мир не просто путешествует, мир перемешивается, как тесто в миксере, – убеждала она своих оппонентов. – Иммигранты, которых у нас будет все больше, – это люди с собственной психологией. Совершенно иной, чем наша, значит, ее нужно изучать, чтобы знать, что ждать от них...

Она устыдила их примером сибирского купца Иннокентия Серебрякова. В позапрошлом веке этот человек выдал двадцать тысяч рублей на научную экспедицию в Якутию. Большая сумма в 90-х годах позапрошлого века. Тогда в Якутске бутылка водки стоила один рубль. Члены экспедиции, в основном политические ссыльные, после поездки написали солидные работы – составили словарь якутского языка, пособие по изучению национального характера.

Ей дали деньги. Ксения не знала, кто тот безымянный предприниматель, на деньги которого она поехала, но главное, знала она, ей одной предстоит сделать почти то, что ее предшественники. Это не пугало, о профессоре Улановской-Веселовой говорили, что она одна может работать как большой институт.

Но Ксения Демьяновна и подумать не могла, что сделает гораздо больше, чем ее исторические предшественники. Впрочем, кто знает. Может быть, кое-что не вошло в архивные данные?

Всякий раз, когда Ксения приезжала на свою родину, она же родилась в Якутске, испытывала восторженное чувство соединения с собой. Ей казалось, она потомок тех казаков, которые в тридцатые годы семнадцатого века построили крепость, на месте которой стоит город. Кажется, о якутах она знала все.

Они трудолюбивы, энергичны, сообразительны. В прошлом о них писали, что их ловкости могли бы поучиться даже лондонские мошенники. Живые, эмоциональные люди, привычные к жаре и холоду. Прекрасно ладят с соседями, любят поболтать, быстро сходятся с незнакомыми. Новое время позволило раскрыть им еще одну грань натуры: якуты оказались хорошими коммерсантами.

В то утро она ехала с проводником, тщательно сверяясь с картой Михаила Александровича. Она поверила в нее после того, как собственными глазами увидела красный кружок в том месте, где побывал ее покойный муж Веселов. Аномальная зона. Она сделала свое дело.

– Э-эй, сюда! Быстро-быстро!

Она вздрогнула от громкого крика проводника. Он придержал жеребца, впряженного в легкую повозку, – ни на чем другом здесь не проехать. Острое зрение позволило ему увидеть человека на фоне металлических боксов, о происхождении которых никто в этих местах не знал. Ксения слышала о них давно, о них говорили: «Всегда тут». «К ним не ходят, от них – беда», – понизив голос, добавляли местные.

Ксения встревоженно посмотрела туда, куда указывал проводник. На другом берегу узкой речушки, на фоне таинственных металлических сооружений, бродил человек. Она сощурилась, но было слишком далеко для нее. Вскинула бинокль, который болтался на груди.