– А я все-таки понял, что самое главное в жизни, – услышала Катерина голос дяди Миши, бабушкиного брата. Он был довольный и слегка удивленный.

Следом за бабушкой дядя Миша вошел в круглую беседку. Катерина затаилась и смотрела на плотную вязь из лиан жимолости-каприфоли. Затканная желтыми лохматыми цветами, она жужжала так громко, что Катерина поморщилась – эти шмели мешают подслушивать. Толстопузые летуны в черно-желтых камзолах с утра до вечера перебирали лапками внутри цветков, а потом, отяжеленные пыльцой, с трудом выныривали.

В этот час Катерина поливала целое поле астр. Они не просто любимые цветы, а символ рода Соломиных-Улановских-Веселовых. Астры были всегда и везде – в саду, в вазах, на фотографиях. Синие, белые, фиолетовые, бордовые, простые и махровые. «Обманные цветы», называла их бабушка, но в ее голосе все слышали особенную любовь. Обманные, потому что могут заморочить голову. Цветут осенью, а посмотришь на них и подумаешь, что весна. Вот и ошибешься в чувствах, вздыхала она.

– Так что ты говоришь? – услышала Катерина голос бабушки, а следом – тонкий звон чашек. Она расставляла их – каждый день они с братом пьют чай вдвоем в это время. – Повтори, я не расслышала.

– Я сказал, что наконец-то понял, что главное в жизни человека. А ты как думаешь, Варя?

Катерина усмирила шелест тонких струй лейки, ей тоже не вредно послушать.

– Ну... Уж не знаю, – начала бабушка. – Так много всего важного, если оглянуться... Если оглядеться... – Бабушка волновалась, Катерина слышала по голосу.

– Ладно, я тебе скажу. – Голос дяди Миши был такой задорный. Катерина нетерпеливо потерла голень о голень – комары кусались жадно, как положено в предвечерний час.

– Говори же, говори, – подгоняла бабушка.

– Найти свое дело и своего человека, – коротко сообщил дядя Миша.

Катерина подождала немного – это все?

– Так просто, – добавил он и умолк. Он как будто дал понять Катерине, что больше ничего не скажет.

Она разочарованно покачала лейкой, струйки ожили и снова упали на цветы.

– Просто, да не просто, – услышала она голос бабушки.

Разве? Катерина удивилась. Все люди что-то делают, с кем-то живут.

– Да, конечно, – согласился дядя Миша, – но...

Катерина решительно наклонила лейку, теперь по листьям и бутонам астр ударяли длинные частые струи. Скоро они зацветут, и снова у забора будут останавливаться и шептать:

– На-адо же... Вы только посмотрите...

Многие помнят, что этот участок земли никто не хотел брать. Бабушка рассказывала, как дядя Миша походил по нему, потоптался, покрутился, будто что-то искал. Потом объявил: «Хорошее место. Сильное». На самом деле, говорила она, любое семя только коснется земли, как начинает прорастать. И всем, кто живет здесь, кто приходит к ним, приезжает в гости, хорошо, уютно и весело в их саду.

Из лейки больше ничего не текло, Катерина вернулась к большой бочке, в которой грелась на солнце вода для полива. Набрала и пошла дальше по цветочному полю.

Она закончила поливать и продолжала думать о том, что услышала. Значит, свое дело... своего человека... найти? А кто может стать ее человеком? Потом, когда придет время?

Она пыталась себе представить. На кого похож? На соседа он может быть похож?

Катерина представила мужчину, который каждое утро выходит из дома в трусах в цветочках до колен, машет руками, потом фыркает, поливаясь холодной водой из ведра. Не годится. Скучно.

Может, кто-то из одноклассников? Она увидела толпу плохо пахнущих мальчишек, с прыщами на лбу под черной лестницей в школе.

Тоже нет.

А как насчет дворовых знакомых? Она покрутила головой.

Тогда... может быть, ее человек будет похож на дядю Мишу? Не на сегодняшнего, а на того, каким он был в юности. Она много раз рассматривала его фотографии в альбоме – высокий, широкоплечий, с круглым улыбающимся лицом. Да, ее человек может быть таким.

Но она забыла про отца. А он – как?

Катерина нахмурилась, представляя его, но получалось плохо. Ее отец умер, когда она еще не успела его узнать. На фотографиях он в ушанке до самых глаз, в унтах, в малахае. Отец ездил в экспедиции на Север, в Сибирь, он был биологом. Мама рассказывала мало, она сама почти ничего не знала – быстрый роман, быстрый брак, говорила она.

Вообще-то с ней Катерина говорила редко, так же и видела ее. Она жила с бабушкой и дядей Мишей. Мать летала в экспедиции, она этнограф, писала научные статьи, сидела в библиотеке. Часто уезжала читать лекции в разные города. Иногда залетала на дачу, привозила сосиски. Дядя Миша разводил огонь в очаге, который сложил из кирпичей недалеко от беседки. Они жарили их, нанизав на шампуры, угли подмигивали красными огоньками...

Могла ли Катерина подумать тогда, что через много лет, когда уже не будет ни дяди Миши, ни бабушки, ни привычной уютной жизни на даче, его слова станут формулой собственной жизни?

Но случилось именно так.

Катерина сидела в кабине «бычка», смотрела в окно и улыбалась. Водитель – здоровенный мужик в синем форменном комбинезоне – искоса поглядывал на нее. Чему радуется?

На самом деле, посмотреть со стороны, глупее не придумаешь. Воскресенье, встала ни свет ни заря, поехала в гипермаркет на кольцевой дороге, чтобы не нарываться на тележечное ДТП, а катить по аллеям магазина медленно, рассматривать все без толкотни, трогать, выбирать.

Все так и было. Но потом, когда Катерина, загрузив покупками багажник своей зеленой «козявки», села за руль и вставила ключ в замок зажигания, сигнализация завыла. Она давила на брелок что было сил, но электронный вопль становился только громче. А мотор был мертвый.

На машину оглядывались. Угоняют? На угонщицу Катерина не походила, да и машина не из тех, на которую зарятся. Подумаешь, микроскопический «матиз», да еще с номером трехлетней давности.

А делать-то что?

Что-что! Отключить аккумулятор, вот что.

Катерина выскочила из машины с разводным ключом в руке – он всегда лежал в кармане чехла на кресле, открыла капот и сняла клеммы. Сирена унялась. Удивительно, но и сердце – тоже. Как будто его тревожил вой, а не сам факт, который обещал большие приключения.

Катерина села в машину, увидела через стекло, что небо, еще минуту назад голубое и чистое, потемнело и затянулось облаками. Наверняка принесли в себе снег и собирались вывалить его людям на голову.

Катерина почувствовала, что ее пробирает дрожь. Она вынула перчатки из кармана куртки и надела. Сжала кулаки, постучала друг о друга. Но тепла не почувствовала. Хуже того, стало ясно, что машина остывает быстрее, чем она думала. В общем, единственный выход – закрыть ее «вручную», пойти в теплый магазин. А там – думать.

Она толкнула дверцу, резко повернулась в кресле и поставила ноги на асфальт. Тревога дернулась внутри с новой силой – так бывает, когда осознаешь неизбежность чего-то неприятного, с чем придется справиться.

Вышла из машины. Ключ тонко звякал о металл, когда она поворачивала его в замке, но Катерина не обращала внимания на его недовольство. Ничего, ничего, сейчас войдет в огромный магазин, а там, в тепле, до чего-то додумается.

В тепле и комфорте возникают не только мысли, но и желания. Они подтолкнули Катерину к стойке с горячей пиццей. От нее веяло чем-то давно забытым – беззаботностью, отпуском, покоем, солнцем... Катерина остановилась, вспомнила горьковато-соленый вкус маслин, заметив темные кусочки на круглом поле, залитом расплавленным белым, как средиземноморский песок, сыром. На этом поле угадывалась тонкая стружка розовой ветчины, сероватые овалы шампиньонов.

– Здравствуйте, – услышала она юный голос. – Вам какой кусочек?

Она перевела взгляд с пиццы на молодого человека, увидела бейджик с именем.

– Вот этот, пожалуйста... – Помолчала и добавила: – Саша.