— Прости…
— Не надо! Не оскорбляй любви своей! Разве ты не видел в глазах моих? Разве не знал весь двор, что мы с тобой друг друга любим?!
Молчит Озёрный Рыцарь.
— Неужели я должна упрашивать тебя?! — вскричала королева. — Артур погиб! Камелот разграблен! Послушай, Ланселот, любимый мой! Наш с тобой союз предопределён! Как можешь ты сопротивляться моей любви, когда лишь за улыбку одну мою ты шёл на бой, на смерть?!
— Но не на бесчестье.
Вскрикнула, как от раны, королева.
— Что? — что можешь ты, несчастный?! Что можешь сделать ты, когда кругом одна погибель?! Ланселот, Серебряный, любимый мой, взгляни в глаза мои! Что видишь ты?! Королева — вдова, и рыцарь без войска! Неужели ты будешь вечно лишь прославлять меня, не припав ни разу к колодцу счастья?! Мы не погибли, перед нами множество путей! Мы можем скрыться в глуши лесов и жить лишь друг для друга! Кто укорил бы нас?
— Поверь, Джиневра, я не с камнем в сердце! Я не любил тебя одними лишь глазами менестреля, что песни прекрасные поют, а в сердце ничего не шелохнётся. Всеми силами души желал я быть твоим! Но ты любила Ланселота — Серебряного Рыцаря. Не сможешь ты любить ту тень, что от него останется, когда решится он нарушить долг перед королём.
— Ты не Джиневру любил! — рыдала королева. — А свою любовь к ней! Я думала, что мне приятно то возвышенное чувство, что ты с таким почтением — как лучший дар на свете! — мне подносил. Я любовалась им, как драгоценностью! Я дорожила! Твоя верность заслужила право в глазах двора, в глазах Артура! Ты отверг Моргану даже при угрозе смерти! Ты виноват, что я забыла мужа моего! Если бы ты так долго не играл с любовью, я не попалась бы в тенета страсти! Я же живая, Ланселот!
Отступил потрясённый рыцарь. Не знает, что сказать. Душа к Джиневре рвётся, долг велит прочь бежать.
— Как же мы…с тобой…тайком, как звери, как воры…
— Кто поверит, что мы были вдвоём и не согрешили?!
— Поверит?! Вот оно! Какое дело мне до слухов?! Я презираю их!
— И я, мой рыцарь!
— Честь! Вот то, что в моей власти уберечь!
— Ты говоришь, как старая нянька. Какая честь? Всё погибает. Ты, как ребёнок, право. Всё кончено: Артура нет, нет Камелота, нет Круглого Стола.
— А Британии?
Она смотрела на него сквозь слёзы и смеялась. Мой бедный Ланселот! Какое дело Британии до мига их любви?! Взгляни, мой рыцарь, мой наивный ангел, куда вскорости пойдёт Джиневра! В плен ко врагу — одна из многих пленниц. А может, ей обольстить завоевателя и на трон вскарабкаться? И будет снова блистать Джиневра при дворе!
Она просила лучшей доли. Она хотела только мига земной любви. Он слишком возвышен. Другой её не разбудил бы. Её мечта недосягаема. Он неземной, хотя живая кровь течёт из ран его.
— Дай я тебе сменю рубашку, рыцарь.
— Не трогай, Джиневра.
— Разве мало тебе меняла я рубашек?
— Теперь нельзя.
— Дай оботру хоть пот с лица.
— Нет.
— Не сопротивляйся — я твоя королева.
— Я запрещаю королеве.
— Что сделаешь ты, рыцарь? — она смеялась. — Ты слаб.
— Я умру.
— Ты говорил это и раньше. Я согласна. Умрём вдвоём.
Он достал кинжал, нацелил себе в сердце.
— Я говорил, что смерти не боюсь?
— Я тебе не верю.
— Зря, королева.
И пронзил себя.
Вспыхнул и померк мрак. Голоса.
— Спящий, ты нарушил граничные условия, самый ход легенды. Ты остаёшься….
— Нет!!! — крикнул Ланселот. — Нет!!! Я не смогу!
Он зарыдал.
Боб очнулся во тьме пещеры, лёжа на камнях. Он сел и обхватил голову руками. Нет, никто и никогда не узнает, кем он был во сне! Никогда!!
Он содрогнулся, едва подавив рыдание.
— Что с тобой, Мелкович? Где я?
— Ты в пещере, Нэнси. Мы упали сюда. И выпили воды…
— Я помню. Что с тобой, Мелкович? Ты тоже видел сон? Кем был ты, Мелкович?
— Они сказали, я останусь…
— Я слышала: с лицом героя. Что за лицо? Дай-ка посмотрю… Что?! Ланселот?!! Я соблазняла Мелковича?!!! Боб, скотина, как ты мог?!!
— Прости, Джиневра, я не знал, я не….
— И кто отверг меня?! Боб Мелкович!
— Я не отверг. Я выбрал верность. Королю, стране. Тебе, Джиневра. Прости, Нэнси, я не твой герой.
— Сон выбросил меня! И всё из-за тебя! Зачем ты умер?!
"Мне кажется, я спас тебя", — печально подумал Ланселот.
Они горестно умолкли.
Маргарет и Аарон вздохнули и отвернулись.
ГЛАВА 16. Тарзан из племени обезьян
Они не могли отойти от тела Маркуса ещё долго, боясь прикоснуться к мертвецу. Джоку уже ничем нельзя помочь. Но, что теперь делать с его телом? Надо как-то похоронить его, а у беглецов не было с собой никаких инструментов.
Фальконе тяжело дышал и выглядел измождённым. А вот Вилли на удивление неплох. Пить, конечно, хотелось, но вполне терпимо.
— Кажется, нас оставили, — произнёс он, взглянув в сторону Стамуэна.
Преследователи в самом деле испарились, словно убийство своего собрата — это было всё, чего ради они предприняли погоню.
— Куда нам деться? — угнетённо спросил Фальконе. — Бежать в пустыню? Та же смерть, только медленная. Давай вернёмся в лагерь.
— Он был моим другом, — сказал Вилли.
— И он сказал, что нас не убьют, — продолжил Фальконе. — Выходит, Джок ошибся.
— Я должен похоронить его, — угрюмо ответил Валентай.
Что можно предпринять? Что вообще следует делать в их плачевном положении? Вилли заботится о погребении проводника, а сами они такие же мишени, как и бедный Маркус. Смерть подошла так близко, так иссушающе дышала им в лицо. Всё, что ни сделают они — всё бессмысленно. Но, не стоять же здесь и ждать — возле коченеющего трупа!
И оба медленно побрели в лагерь, со страхом ожидая получить дротиком в спину.
Лагерь был пуст. Пуст и разгромлен. Ветер трепал сорванный брезентовый навес. Содраны со своих каркасов разноцветные палатки, уныло хлопает дверью трейлер-лаборатория. Но, трупов нигде не видно. Может, товарищи сумели убежать в пустыню?
— Давай хоть поищем лопатки, — неуверенно предложил Вилли, понимая, как мало их теперь должна заботить гибель Маркуса.
— Я не могу…
Лицо Фальконе побелело, он тяжело дышал. Джед опустился на песок, весь в холодном поту. Казалось, вместе с дыханием из него утекает жизнь. Конец близок, и всё равно, где умирать — здесь или в пустыне. Она была везде, эта проклятая пустыня.
Вилли сел на землю рядом с другом. Похоже, он продержится дольше и ему придётся хоронить двоих.
Вкрадчивые шаги. Перед глазами двух измученных людей возникла троица: старуха шаария и два аборигена за её спиной. Те держали какие-то примитивные сосуды. Это, кажется, большие выдолбленные тыквы.
Шаария заговорила и — странно! — Вилли понимал её.
— Вода, господин, вода!
Аборигены, не проявляя больше никакой враждебности, протянули Вилли оба сосуда. Всё это было совершенно необъяснимо. В душе Валентая скопилось тяжёлое чувство страха, гнева и безысходности. Он хотел знать, что произошло с Кондором, с пропавшими людьми, с товарищами их, которые только утром были с ними. Ему остро хотелось знать, что ждёт в результате их обоих. Вопросов было много, но вид тяжёлых сосудов с водой приковал к себе всё его внимание. Это отсрочка гибели. Это жизнь. И, если им удастся отыскать всх остальных, то есть надежда на спасение. Может быть, аборигены вправду разгневались лишь на Маркуса? Посчитали, что это он предал их?
Вилли торопливо влил Джеду в рот драгоценную воду под внимательным взглядом шаарии. Потом глотнул и сам хорошую порцию. Надо оставить ещё и остальным. Неужели, туземцы сжалились над ними?! Неужели, им позволят вырваться из страшных тисков пустыни?