Длинный стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью, был накрыт на две персоны. За одним его концом сидел толстый человек в дорогом костюме и сосредоточенно поедал устрицы. Пухлыми розовыми пальцами он брал устрицу с большого блюда, декорированного водорослями, ракушками и прочими морскими аксессуарами. Внимательно ее разглядывал, потом быстро и ловко перерезал маленьким ножичком мышцу, крепившую слизистый комочек к шершавой раковине. Медленно, будто бы торжественно подносил устрицу ко рту и, томно закатив глаза, смачно всасывал содержимое раковины. Проделав это, он блаженно замирал на пару секунд, прислушиваясь к внутренним ощущениям, потом бережно брал за высокую ножку бокал с белым вином, делал маленький глоток, и снова замирал, закрыв глаза. На блестящей, словно отполированной лысине человека выступили маленькие капельки пота, но не от жары — благодаря кондиционеру, в комнате было довольно прохладно. Человек вспотел от удовольствия, как пылкий любовник в разгар страстного свидания. На отдельном блюде росла горка пустых раковин. Пламя свечей, украшавших стол, отражалось на их перламутровой изнанке. Со стен комнаты за происходящим с осуждением наблюдали суровые люди с темных от времени портретов. Человек, поедавший устрицы в их доме, не приходился им родственником. Ни вид его, ни манеры, ни тем более его спутники, с которыми он заявился в этот дом сегодня утром, не свидетельствовали о благородстве и утонченности его натуры. Дорогой костюм, галстук-бабочка, тяжелые перстни на пальцах, затейливая сервировка стола — господ с портретов этим не обманешь. На своем веку, точнее, — на своих веках — они немало повидали подобных субъектов и знали, что хамство, в какие наряды его ряди, все равно остается хамством.

Впрочем, в данную минуту никаких спутников в комнате не было. Пожиратель устриц был совершенно один, и второй прибор, накрытый на столе, оставался нетронутым. Расправившись, наверное, не меньше, чем с двумя дюжинами устриц, человек решил дать себе минутный отдых и тяжело откинулся на спинку стула. Нетрезвым мутным взором он скользнул по портретам и утробно рыгнул. Господа на портретах потемнели еще больше, но человек не мог этого заметить, потому что его отвлек телефонный звонок. Он тщательно вытер влажную пятерню салфеткой и достал из кармана телефон.

— Мда! — произнес он грозным внушительным голосом, каким обычно даже по пустяковым вопросам разговаривали по телефону большие советские начальники. — Привезли? Заводите!

Через минуту в комнату вошли трое. Два здоровяка в кожаных куртках придерживали под руки невысокого человека лет сорока пяти, самой обычной наружности, коренастого, круглолицего, с всклокоченными волосами цвета соломы. Нижняя губа у него была разбита и слегка припухла.

— Что такое? — нахмурился любитель устриц. — Я же сказал не бить!

— Да кто его бил! — огрызнулся один из здоровяков. — Так, задели слегка, чтоб не брыкался.

— Он был один?

— Один.

Человек за столом некоторое время внимательно и с любопытством разглядывал круглолицего.

— Так вот ты какой, капитан Рыков, — произнес он с усмешкой. — Ну, наконец-то мы с тобой свиделись.

— А ты, надо думать, Барон? — усмехнулся в ответ круглолицый.

— Он самый, — сказал Барон. — Кстати, я тут ужинаю. Не желаешь присоединиться?

— Не голоден, — сказал капитан.

— Ну, ну, — махнул рукой Барон. — Отказываться не вежливо. Я тебя столько ждал. Присаживайся. — Он указал на место в противоположном конце стола.

Капитан посмотрел на охранников, повел плечом, освобождаясь от их рук, и сел за стол.

— Сначала давай закусим устрицами, а потом подадут горячее, — предложил Барон.

— Сказал же, не голоден, — угрюмо повторил капитан.

— Выпей хотя бы вина. Налей ему вина, — кивнул Барон одному из громил.

Охранник взял бутылку и плеснул вина в бокал.

— Вижу, ты совсем не рад меня видеть, — произнес Барон. — Зачем же тогда так долго меня искал? Столько лет! Давай-ка выпьем за встречу!

Предложение Барона осталось без ответа.

— Не хочешь? Ну и ладно! — Барон сделал глоток вина. — Старею. Становлюсь сентиментальным. Мог бы сказать своим архаровцам, чтоб кончили тебя прямо там, у башни. Но видишь, какая штука, захотелось в глаза тебе посмотреть. Парой слов перекинуться.

Барон достал из кармана жестяную коробочку с тонкими сигарами. Не спеша закурил.

— Я ведь знал, что ты не успокоишься, — сказал он, выпуская дым. — Такие, как ты, не успокаиваются. Много мне крови попортил. Молодец! Люблю упорных. Но ты проиграл, Рыков. Проиграл. Потому что ты умный, а я умнее. Ну, признай, что это так!

Барон расплылся в самодовольной улыбке.

— Славная получилась охота. Можно было, конечно, все провернуть и в Москве. Но для нас с тобой это слишком просто, согласись? Мы ведь любим, чтобы все было красиво. Поэтому я и выбрал это место, для меня и для тебя. Я здесь поужинаю, а ты здесь умрешь.

Неожиданно за дверью комнаты раздался звон разбитого стекла, голоса и непонятный стук, словно на пол уронили мешок.

— Посмотри, что там, — кивнул Барон одному из охранников.

Тот вышел из комнаты и скоро вернулся, нехорошо ухмыляясь, он подошел к Барону и что-то нашептал ему на ухо.

— Вот как! — удивленно воскликнул Барон. — Ну давайте, ведите их сюда!

Охранник снова скрылся за дверью. Через минуту в комнату ввели Обиходова и Левандовского. Оба были в наручниках. Лицо Обиходова все в красных пятнах от свежих ударов, а у Левандовского из носа капала кровь.

— Эти-то как здесь оказались? — спросил Барон.

— Ехали за нами от самой башни, — сказал охранник. — Этот, — он кивнул на Обиходова, — еще ручонками размахивать пытался. Рембо хренов.

— Что за самодеятельность такая!? — Барон нахмурился. — Какого лешего вы здесь делали? С тобой вообще разговор будет особый, — он обратился к утирающему кровь Левандовскому, — тебе, родной, были даны четкие инструкции. О любой информации немедленно докладывать своему непосредственному начальству. Почему не доложил? Да и ты, сочинитель, хорош, — Барон повернулся к Обиходову. — Вместо того, чтобы делом заниматься, все по девочкам норовишь. Черт знает, что такое! Вот, Рыков, полюбуйся, с кем приходится работать.

«Рыков?!» — мелькнуло в голове у Обиходова. Он встретился взглядом с круглолицым и прочитал в его серых глазах глубочайшее презрение.

— Я ни на кого не работаю! — запальчиво воскликнул Обиходов. — А вас я вообще не знаю!

— Ох уж эти журналисты! — саркастически усмехнулся Барон. — Сначала эту шпану кормишь, поишь, ублажаешь, а потом у них хватает наглости заявлять, что они ни на кого не работают. — Барон покачал головой, якобы сокрушаясь. — А тебе меня и не положено знать. Тебе больше ничего не нужно знать. С горем пополам, ты свое дело сделал.

— Да кто это такой!? — вскричал Обиходов и повернулся к Левандовскому.

— Ну ты, не дергайся! — стоявший за спиной охранник, больно тыкнул его в бок.

— В самом деле, что ты дергаешься, Обиходов? — произнес Барон. — Бери пример со своего братца. Стоит себе тихонько, не жужжит, — он указал дымящейся сигарой на Левандовского, который выглядел совершенно раздавленным. — Знаешь, Рыков, я хотел тебе рассказать все за десертом, но раз ты отказался от ужина, я тебе… все равно расскажу. Кроме тебя ведь никто мою игру оценить не способен, а мне очень хочется, чтобы ее оценили. Наверное, это слабость моя старческая. Что делать? Ведь и у тебя, Рыков, есть слабости. Ведь так?

Рыков не ответил.

— Есть! — ухмыльнулся Барон. — А самая главная твоя слабость в том, что хлебом тебя не корми, дай человека переделать. Из плохого, в хорошего. Чуть завидишь какого-нибудь проворовавшегося по первому разу бухгалтера и ну его обхаживать, как дворовый кабель сбежавшую от хозяев сучку. Кхе! — Барон самодовольно крякнул и со вкусом затянулся сигарой. — Пару раз тебе это удавалось, спору нет. Меньше воровать от этого, конечно, люди не стали, но речь сейчас не об этом. Задумал я поймать тебя на этой твоей слабости. Подвернулся как раз подходящий кадр, не из бухгалтеров, правда, а из, так сказать, деятелей искусства. Но это оказалось даже к лучшему. Потому что душу свою бессмертную продают и те и другие, но у деятелей искусства это как-то более красиво выходит. Со вкусом, с истериками, со скандалом. Короче мимо никак не пройдешь. В общем, взяли мы этого режиссеришку гнилого… Знаешь, как на рыбалке. Живец должен быть слегка протухшим, чтобы вонь как можно дальше распространилась…